наполняло комнату. Черный шар... В который раз он снился ей. Она брала его в руку, и какой же он был тяжелый! Если б кто-нибудь знал! Она знала. Так же, как и то, что Черный шар несет смерть.
Иногда он оборачивался угольно-дымчатым котенком и хитро подмигивал ей желтыми, как мед, глазами, будто звал поиграть. Ах, как тоскливо было держать его в руках!.. Но еще страшнее было бросить его под ноги тем, кому он предназначался. Он прыгнул к ней в руки неспроста, Ирина должна в свою очередь указать ему дорогу. Но как оторвать его от руки, как решиться? В последнее время Ирине казалось, что Шар сам все решил за нее и рука ее не более чем слепое орудие.
Чем ближе становилось осуществление задуманного, тем больнее сжималось сердце. Киска отходила эту беременность с Катей, будто сама носила под сердцем ребенка, которого хотела. Она чувствовала в себе колоссальный запас нереализованной любви, которую могла бы отдать малышу, но... Но она представляла себе здорового жизнерадостного внука!.. После случившегося с Машей пустота окружила ее. Она словно ослепла и оглохла от обиды. Сволочная жизнь поманила прекрасной мечтой, а после показала фигу. Ирина считала себя оскорбленной и обманутой. Злость от разочарования наполняла душу жаждой мщения.
Раньше, встречая на улицах инвалидов, она всегда быстро отводила взгляд. Они были существами из другой, темной и нехорошей жизни, от одной мысли о которой ее передергивало от неприязни, смешанной с презрением и жалостью. Теперь же фантазия рисовала картинки из будущего, где она сама становилась объектом презрительных взглядов, ведь рано или поздно о Машиной болезни узнают все – родственники, сослуживцы, знакомые... О судьбе сына Ирина и вовсе страшилась думать: представить Илью, катающего в скверике инвалидную коляску, она никак не могла. Все что угодно, только не это, только не с ним.
Слезы подступали к горлу, когда Ирина вспоминала рождение внучки. Памятуя о прошлых неприятностях, Ирина пригласила в роддом консультанта из генетического центра. Невропатолог, окулист и педиатр также обследовали новорожденную и не углядели никаких отклонений. Сколько было радости! Ничто не предвещало беды – и вот страшные симптомы проявились, когда малышке было уже четыре месяца. Судьба перехитрила, обвела вокруг пальца. Если бы в роддоме сразу определили, что девочка больна, то, конечно, Ирина приняла бы срочные меры. Уж она-то знала, как надо действовать. Но новорожденная не вызвала подозрений даже у самых опытных специалистов, и только в январе сомнений не осталось: девочка безнадежна. За что? Женщина ломала голову, не находя в своей жизни грехов, достойных такого наказания.
Но судьба еще не знает, с кем вступила в поединок! Ирина нервно засмеялась, покусывая острыми зубками ухо обезьянки. Посмотрим, кто кого...
Она взвешивала мысли, поступки, желания и наконец ее разгоряченная голова погрузилась в сон – такой же тревожащий, как реальность.
Надежда?..
Едва Нил открыл дверь в квартиру, Катя сразу подбежала к нему, попросив через час спуститься в кафе, и тут же прошмыгнула в комнату, из которой доносился командирский голос свекрови.
Нил умылся, достал колбасу с подоконника. Разогревать чай не хотелось, хотя Муза уже вернула на прежнее место газовые конфорки. Он машинально жевал бутерброды, запивая нехитрый ужин пивом, купленным неподалеку от «Старой книги».
С тех пор как новая соседка появилась в коммунальной квартире, жизнь Нила начала меняться. Достаточно долго он не анализировал ситуацию и только теперь отчасти отдавал себе отчет в том, что происходит... Необъяснимые внутренние перемены заставляли его спешить с работы домой – к Кате и Маше.
А ведь раньше светлые весенние вечера он нередко проводил в Петропавловке с приятелями- альпинистами. Обычно они переодевались на пляжной скамейке и перелезали через невысокий забор возле Трубецкого бастиона. Шли налево, ко внутренней стене Алексеевского равелина. Выщербленная временем кирпичная кладка со множеством трещин и выступов служила разминочной дорожкой, по которой лазили без каких-либо приспособлений.
Преподаватель занимался альпинизмом с университетской скамьи, считая это не спортом, а мировоззрением. Вокруг него за эти годы сложился круг друзей – фанатов путешествий и скал. Летом они на несколько недель разбивали лагерь на берегах Вуоксы. В самом городе альпинисты тоже присмотрели вертикали, на которых можно отвести душу. Но в эту весну Нила не тянуло к проторенным маршрутам...
Без пятнадцати восемь он уже сидел за любимым столиком, нетерпеливо ожидая Катю. По ее взъерошенному виду в квартире он определил, что случилось нечто важное.
Из окна он заметил Ирину с коляской и детскими пожитками. Забросив в «Жигули» вещи, свекровь приняла из рук невестки ребенка и села за руль. Минут десять женщины благоустраивали Машу на заднем сиденье, затем попрощались.
Катя влетела в кафе возбужденная и запыхавшаяся. «Какая она красивая. За соседним столиком наверняка думают, что у нас свидание». – Нил усмехнулся собственным мыслям. Традиционное представление о любовной интриге неизменно рушилось в ее присутствии.
– Отправила ребенка на денек погостить к бабушке, – с ходу пояснила она.
– Как же ты решилась? – Нил знал, что Катя не доверяет свекрови.
– А знаешь, она в последнее время удивительно заботливая, и потом, все-таки не чужая!.. Да и Машутка, разве ее можно не любить?! – Катя, раскрасневшаяся и веселая, с ходу начала выкладывать новости. – Не знаю, как и сказать... – Она перевела дух. – Свекровь предлагает сделать Маше операцию. Нашла хорошего хирурга-профессора, показала ему Машины снимки, и он пригласил нас на обследование. Профессор совершенно уникальный, он много больных детей спас. Неужели можно что-то сделать? Мне аж не верится!.. – Она комкала руками салфетку так, что та разлетелась в клочья. – Что ты думаешь об этом? – Не дожидаясь ответа, Катя продолжала мечтать: – А вдруг Маше станет легче? Профессор объяснил, что придется вскрывать швы между костями черепа и вставлять специальные распорки, чтобы увеличить объем головы и позволить мозгу расти. Представляешь, если операция поможет, Маша будет оживать, восстановятся зрительные центры, а после она и вовсе поправится... Господи, какое счастье!
«И все-таки мы продолжаем верить в сказки», – сокрушенно подумал Нил. Никогда прежде он не видел Катю такой воодушевленной, она словно напиталась жизнью. Не хотелось нарушать очарование именно сейчас, когда она самозабвенно упивалась надеждой.
Радостные Катя и Нил отправились шататься но ночному городу. Их тени дрожали на глади невской воды, силуэты мелькали у Марсова поля и Михайловского замка, сливались в поцелуях на аллеях Летнего сада. Как беззаботные студенты, они курили дешевые сигареты и согревали друг другу озябшие руки. С завистью заглядывали в мерцающие теплым светом окна. Им хотелось вдруг оказаться в незнакомой жизни за таинственно задернутыми шторами, где будут они же, но уже совсем в других обстоятельствах.
На рассвете две гибкие тени поднимались по безлюдной лестнице, тихо смеясь и перешептываясь. В пустовавшей комнате сиротливо царили сумерки, клочьями забившиеся в детскую кроватку. Катя прильнула к нерешительно топтавшейся на пороге фигуре:
– Я так хочу быть счастливой.
Нил крепко прижал ее к себе. Он любил эту женщину вопреки злу всего мира, вопреки тьме всех ночей. Любовь... что в ней? Шесть букв и бесконечность. Ее никак нельзя упростить настолько, чтобы объяснить. Да и кому нужны объяснения, когда кровь бешено стучит в висках и время торопит чувства...
Проснувшись, Нил нежданно поймал себя на том, что оказался несчастлив от того, в чем другие находят радость. Привязанность к соседке отложилась на сердце тяжелым бременем.
– Бедный СС, он не успел нас разоблачить. – Катя сонно потянулась и снова зарылась в подушки.
– Ты просто не знаешь его, он уже все запротоколировал и вечером отнесет заявление в прокуратуру, – отшутился Нил. Но ему было невесело, и он стал поспешно собираться в университет.
...Сигарета за сигаретой, дела не клеились, практикум он сорвал, но это было неважно. За окном шел дождь, заливая тоскливой влагой Васильевский остров, и это тоже было неважно. А что важно? ОНА БЫЛА С НИМ...
Но рядом с ней был и запах смерти. Нил явственно ощущал его, когда держал Катю в объятиях, и от этого было страшно разжать их даже на минуту. Это не был запах разложившейся плоти, это был вообще не плотский запах. Предчувствие будущего, может быть.
Поведение Кати напоминало синдром резкого улучшения состояния тяжелобольного перед неизбежным концом. Она бодрилась, была уверена, смела. Нил не сомневался, что это напускное, теперь он знал ее всю
