— Живым, высокоученая старейшина? — подсказал Ларон.
— Я хотела сказать… очень хорошо. На самом деле, просто отлично. Очарователен, энергичен и потрясающе галантен.
— Благодарю тебя, высокоученая старейшина, но мне по-прежнему пятнадцать, — ответил Ларон.
— Хотя живешь уже семьсот лет.
Веландер немного отошла в сторону, когда Терикель и Ларон обнялись.
Терикель заметила, что его кожа была действительно снова теплой, а лицо — чистым, без прыщей и угрей, которые не исчезали в течение семи веков. Они сидели перед огнем, пока Веландер рыскала среди теней в другом конце таверны — возбужденная и голодная.
— Но как Веландер стала такой, каким ты был некогда? — спросила Терикель. — Я имею в виду, разве она не умерла? Когда я находилась в Диомеде, я разговаривала с теми, кто видел ее тело. В нем определенно не было никаких признаков жизни.
— Да, но я слышал о чудесах и волшебстве, происходящих именно в тот самый момент между жизнью и смертью. Я видел, как блуждала тень Веландер, освободившаяся от всего, что связывало ее с нашим миром. Другой маг не смог бы сделать ничего, только пожелать доброго пути, но я существовал в тех пограничных сферах уже семьсот лет. Веландер была очень слаба, ее жизнь оказалось спасать слишком поздно, однако оставалась возможность сделать… кое-что опасное.
— Получилось?
— О да. Теперь Веландер мертва, но она с нами. Кровь других питает ее, их энергия дает ей силы. Когда Мираль опускается ниже линии горизонта, Веландер должна лежать подобно мертвой, но в остальное время она может ходить и говорить, как и все мы.
— Ты превратил Веландер в такое же существо, каким сам был когда-то?
— Да, но я действовал из благих побуждений, — ответил Ларон.
— Так она убивает людей?
— Да, но только тех, кто причиняет другим страдания.
— Очередной реформатор вампирского общества, — вздохнула Терикель, кладя руку на лоб и потерев левый висок.
— Ларон научил меня галантности, — слышался голос Веландер из другого конца комнаты. — Я питаюсь только теми, кто…
— Они что-то дают, и поэтому считаются добропорядочными гражданами? — осмелилась сказать Терикель.
— Ну да.
— И недостатка в них нет, — добавил Ларон.
— О, Вел! — воскликнула Терикель, вставая и раскрывая объятия.
— Не надо обнимать, пожалуйста, — сказала Веландер, тут же сделавшая шаг назад. — Я себя контролирую, но не стоит испытывать судьбу.
Терикель снова села, наощупь найдя стул. У нее кружилась голова. Веландер превратилась в существо, чья плоть была холодной, мощь равнялась силе пяти мужчин, а кровь других была ей жизненно необходима. Она не могла сдвинуться с места, даже когда огромный диск Мираля с кольцами опустился за горизонт. Однако из всех людей континента Акрема Веландер и Ларон оставались единственными, кому Терикель доверяла больше всего.
— Чем займемся? — спросил Ларон, решив прервать затянувшееся молчание.
— Я должна дойти до гор Кейпфанга, — ответила Терикель, опуская подбородок на руки.
— Это очень просто, как обычно, — сказал Ларон. — Отряд копьеносцев — вот с чем у меня ассоциируется поход туда. Ты можешь ехать верхом?
— Нет, — произнесла Терикель.
— Ох. А топором владеешь?
— Я когда-то рубила лес.
— А копьем пользовалась?
— Никогда.
— Ладно, не обижайся, старейшина, но есть что-нибудь среди твоих умений, что может быть полезно, раз уж у тебя нет опыта ношения доспехов?
— Я немного понимаю в медицине.
— Это уже что-то, — заявил Ларон. — Но тебе нужно научиться ездить верхом. Может, стоит сегодня попозже зайти в конюшни, узнать самое элементарное и взять пару хороших уроков верховой езды. Экспедиция в Кейпфанг отправляется через неделю, поэтому у нас времени предостаточно. Почему ты хочешь туда?
— Там живут люди, очень умные люди. Мне нужно поговорить с ними о Стене Драконов, так что… Возможно, было бы лучше, если бы я тебе не рассказала, все очень трудно и сложно. Стену Драконов введут в действие через два дня. Я хотела не допустить этого…
— Остановить активацию Стены Драконов? — воскликнул Ларон. — Величайшего магического проекта за всю историю мира?
— Как я и говорила, все очень сложно и тем более опасно. Ты видел, что случилось с кораблем на прошлой неделе, а перед этим на меня напали Стражи Трона на улицах Палиона.
— Я слышал, тебя спасли твои охранники, — заметил Ларон.
— Нет, я была одна. Убила двух магов и побежала. К тому времени как пятеро Стражей Трона окружили меня, я почти лишилась сил и не могла сражаться. Меня спасли двое подвыпивших бродяг. Альберинские моряки, по крайней мере, один из них.
— Альберинцы? — вскрикнул Ларон. — Моряки?
— Да. Один говорил с очень сильным акцентом.
— О, боги лунных миров, в Альберине есть моряки-дикари, — сказал Ларон, проводя пальцами по волосам и не спуская с Терикель своих выразительных зеленых глаз. — Это они убили Стражей Трона?
— Ну… один из них убил одного Стража, а другого я сожгла заживо. Пламя было так близко, что я чуть не погибла.
— А трое других?
— Тощий моряк просто побил их.
— Но… но чтобы стать Стражем Трона, нужно сразить десятерых вооруженных головорезов. Одновременно. Причем сражаться необходимо без одежды и оружия.
— Просто повезло. Хотя теперь городской казне «повезет» потерять кучу денег, чтобы восполнить потери, — сказала Терикель.
— Где они сейчас? — спросил Ларон.
— Они были на борту «Буйной пташки». Их сопровождала проститутка, одетая как я. Сейчас все мертвы.
Зная, что ей предстоит отправиться в путь продолжительностью в недели и длиной в сотни миль, Терикель использовала любой повод, чтобы еще немного отдохнуть и погреться у камина. Она посмотрела на Веландер в другом конце комнаты, которая выглядела до боли знакомо, только чуть более бледной и худой.
— Вел, ты совсем не изменилась, — весело сказала она.
— Я никогда не меняюсь, высокоученая старейшина. Я буду такой всегда. Или, по крайней мере, до тех пор, пока кто-нибудь не отсечет мою голову, не сожжет ее, не вырежет мои сердца и не похоронит их на перекрестке, тогда…
— Хорошо, хорошо, мне очень жаль, что я затронула такую щекотливую тему! — воскликнула жрица.
— Высокоученая старейшина, только мне есть за что извиняться. Я просто рассказывала тебе, как меня можно уничтожить, тем самым отдавая себя в твою власть.
— Но Веландер, я не стою таких жертв.
— Высокоученая старейшина, потребуется много времени, прежде чем мне будет позволено снова стать твоим близким другом, ведь я причинила тебе такую боль. Пока я займусь незначительными делами, которые постараюсь довести до конца.
— Но Вел, я прощаю все, что ты когда-то сделала…
— Высокоученая старейшина, ты не понимаешь. Прощение, даруемое тобой… Я должна быть достойной твоего прощения. Должна сделать… кое-что важное. Я поступила с тобой жестоко, и причинила тебе слишком сильную боль.
Пока Терикель постигала премудрости верховой езды, Эндри и Уоллес считали придорожные столбы до «Отдыха от счета миль». В окрестностях постоялого двора местность была равнинная, и преобладали пастбища, а не деревья, поэтому выкрашенные в белый цвет стены были заметны с расстояния трех миль.
— У виндикейцев есть поговорка, — сказал Уоллес, сосредоточившийся на движении собственных ног, и не особенно заботившийся о том, что говорит язык. — «Он выглядит так, словно проделал долгий путь». Спорю, я сейчас выгляжу так же.
— Ага, — ответил Эндри. — Но семьдесят миль — не очень много. Согласно альманаху, большинство постоялых дворов находятся на расстоянии в двадцать миль друг от друга. Для здорового крепкого крестьянина это день пути. Так там пишется.
— Но я не здоровый крепкий крестьянин!
— Уоллес, а кто же ты?
— Больной, несчастный, уставший, со стертыми ногами… Вот черт! Опять начинается дождь.
— Ну тогда побежали оставшиеся три мили до «Отдыха от счета миль».
— Твой отец — близорукая канализационная крыса, а мать — маленькое зеленое бородавчатое насекомое, питающееся мухами.
— Так ты не побежишь?
— Солнце выглянуло только на два часа, но мое лицо сгорело. Теперь такое ощущение, что его скребли металлической щеткой.
Дождь усилился. Эндри достал коврик из спальни мадам Джилли и сделал из него накидку. Уоллес даже не пытался укрыться от непогоды. Он опять поправил лямки сумки, но каждый дюйм его плеч пронзала сильная боль.
Прошел час с наступления вечера, когда Уоллес и Эндри дошли до «Отдыха от счета миль». Дождь немного утих и полностью прекратился, как только они добрались до двери, но Уоллес даже не остановился, чтобы выругаться. Он направился прямо в таверну, к камину, не обращая внимания на толпу путешественников и пьянчуг с окрестных ферм, и тотчас упал на пол. Медленно, очень медленно Уоллес стянул ботинки. Носки намокли от воды и крови. Рядом кто-то присвистнул. Уоллес снял носки. Взгляду окружающих предстали огромные свежие мозоли на пятках и подушечках пальцев. Уоллес пару раз встряхнул
