Сельва умеет ждать

сюда придет Кпеплу.

Клюнув носом циновку в знак понимания и повиновения, стражник раком упятился прочь. За пологом зашумели, засуетились.

Второй раз за сегодня Ситту Тиинка улыбнулся. Воистину, великий, удивительный день! Не зря просыпался Камень. Не зря волны времени будили память предков…

До самого последнего мгновения Начальник Границы запрещал себе думать о том, как быть, если мохнорылые не придут на пир. Но они приняли приглашение. Они идут. И это еще один знак Судьбы.

Очень хитрый приказ отдали Могучие устами Подпирающего Высь: опираясь исключительно на авторитет Сияющей Нгандвани, в чью юрисдикцию входят заселенные людьми двинньг'г'я места, мягко убедить их переселиться, оказав, разумеется, всевозможную помощь и ни в коем случае не чиня никакого насилия, не говоря уж о кровопролитии.

Скользкое поручение. Можно биться об заклад, что составлено оно именно таким образом не без участия Опоры Седалища, именуемого Могучими премьер-министром, давнишнего недруга и зложелателя Ситту Тиинки. Этот властолюбивый мерзавец спит и видит великого изицве разжалованным, ввергнутым в позорную яму, а то и казненным.

Он неплохо рассчитал. Нельзя, не порезавшись, пройти по лезвию ттая. Нельзя в точности исполнить повеление, состоящее из двух исключающих друг друга приказов…

Железному Буйволу, согласно проекту, необходимы именно лощины, обжитые людьми двинньг'г'я. Но мохнорылые не желают уходить добровольно. Больше того, они вообще не признают над собой суверенитета Сияющей Нгандвани, а любые переговоры на эту тему завершают залпами своих рушниц, одним выстрелом сметающих вековые бумианы.

Конечно, храбрецы-импи способны укротить упрямцев. Но тогда войско уменьшится на треть, а то и наполовину – воюют бородачи умело. А кроме того, Засуха-на-Сердце вовсе не жаждет уйти по Темной Тропе, оглядываясь на собственную голову, венчающую длинный кол в центре Дворцовой площади. Ведь двинньг'г'я – какие ни есть, а тоже пришельцы с Выси, и за любой вред, причиненный им, Могучие взыщут стократ. Канги Вайака потому и рухнул в яму, что допустил гибель нескольких Пришедших-со-Звезд. Хотя на нем и не было прямой вины. Глупец всего лишь недосмотрел…

И все-таки Опора Седалища просчитался.

Ситту Тиинка – не Канги Вайака. Он сумеет пройти и по лезвию ттая, ибо все в воле Тха-Онгуа.

– Великий?

– Войди, Кпеплу, – дозволил Начальник Границы.

И Кпеплу возник. Он умел это: не войти, не явиться – именно возникнуть. Он вообще много чего умел, высокий сумрачный воин с лицом, покрытым лоснящимися лиловыми пятнами – следами поцелуев лишайи. Свирепая, не знающая пощады хворь зацеловала его не до смерти, и с тех пор никто уже не называл Хранителя Тайных Троп настоящим именем.

Только Кпеплу.

Удачник.

– Готовы ли дары мохнорылым? – спросил изицве.

– Готовы, великий, – склонил голову Пощаженный Лишайей.

– Проверены?

– Давно, великий.

– Хороши ли подарки? – медленно и отчетливо выговорил Ситту Тиинка. – Способны ли унять неприязнь людей двинньг'г'я к Железному Буйволу?

– Ты приказал, великий. Я сделал.

Засуха-на-Сердце помолчал. За краткий миг тишины он еще раз спросил себя: верно ли то, что задумано, и все ли предусмотрено? И ответил: да, все верно; ничто не упущено.

Мохнорылые не хотят уходить? Он поможет им захотеть.

Ничем не обидев. Напротив, оказав помощь.

– Передашь дары индуне Ккугу Юмо, – сказал изицве, глядя сквозь почтительно внимающего Удачника. – Расскажешь ему все, что знаешь сам. А Любимцам Лишайи вели не выходить из шатров. Никому не следует видеть их до срока. Ступай. Я опять доволен тобой.

Чуть кивнув, Кпеплу растаял, не всколыхнув полога.

Все. Камешек покатился; лавину уже не остановить.

Ситту Тиинка внимательно осмотрел ладони и удовлетворенно отметил: они сухи. Не в чем сомневаться и не о чем сожалеть тому, кто миг назад отдал Последний Приказ. Да, из всех детей Творца лишь Подпирающий Высь имеет это право. Но Высь выше Тверди, и вихрь воли Тха-Онгуа сметает в никуда мелкие прихоти земляных червей.

Даже мнящих себя могучими.

Предснежье. Дни созревания двали.

Тень возникла на пути совершенно бесшумно, словно соткалась из воздуха, и листовидный наконечник копья уткнулся в мускулистую грудь Убийцы Леопардов.

– Слово?

– Звезда, – откликнулся сержант.

– Хэйо!

Копье приподнялось, салютуя, а затем тень сгинула, будто и не было ее вовсе.

Н'харо пошарил взглядом по ветвям бумиана.

Одобрительно хмыкнул.

И, мягко ступая, двинулся к большой хижине, украшенной гирляндами, свитыми из белых гриолей. А тень, проводив гиганта взглядом, уложила копье поперек колен, пристроилась поудобнее и слилась с полумраком кроны.

Отсюда, с бумиана, широко распростершегося над неглубоким яром, лагерь был виден как на ладони.

Частокол.

Капище, окруженное идолами.

Землянка дгаанги, укрытая зеленым дерном.

Круглая женская обитель – всего одна.

Зато длинных мужских домов целых три.

Четвертый строится на окраине.

А скоро потребуется и пятый.

Красная стрела войны пущена по сельве, и со всех концов необъятного края спешат на зов воины, поодиночке и группами, вооруженные, уже в боевой раскраске…

А Мтунглу, который тень, приполз сюда змеей, таясь от встречных, обходя сторожевые засеки. И не в людском жилье обосновался, добравшись, а затаился на обрыве, при малейшем шорохе ныряя в заброшенный лисий лаз…

Э! Зачем вспоминать то, что было и кануло?

Он здесь.

Он – тень вождя.

Место его у ног дгаангуаби…

Мтунглу негромко заурчал.

Затем подцепил ногтем одну из роговых бляшек, густо усеивающих локоть, и замер, вслушиваясь в себя.

Тело передернуло радостной болью. Капля сизой сукровицы выступила из-под струпа и скатилась с локтя, оставив после себя узенькую, быстро подсыхающую дорожку.

Еще четверть луны тому она стала бы новой бляшкой…

Мтунглу хихикнул.

Не бывать больше такому!

Еще ползут по бедрам и предплечьям грязно-желтые пятна, похожие на потеки древесной смолы, но с каждым утром все чище становится кожа; еще проступает на сгибах пальцев пушистая зеленоватая