Ваяка, – он повернулся к М'бууле М'Матади, по-прежнему молчаливому и бесстрастному, – балуй-балуй, да знай меру. Ну-тка, скажи им, пущай уймутся, не то… Ты ж меня знаешь!
Князь, похоже, нисколько не сомневался, что ему ответят.
Действительно, изваяние ожило.
– Я знаю тебя, мьенту О'Биеру. Многие здесь знают тебя. И чтут. Ибо ты справедлив. Зачем ты обращаешься ко мне? Я, М'буула М'Матади, здесь такой же зритель, как ты. Судят люди. Их и следует спрашивать. – Пылающие очи чуть сдвинулись влево. – Что ответишь защитнику ты, мудрый ийту?
– Защищать их незачем, – гневно вскинулся каноноревнитель, – да и от чего защищать?.. От собственной грязи и от греха спасет один Тха-Онгуа, но она, эта нечестивица и блудница, забыла и Творца, и «Первозаповедь», и обычаи предков, а он, презренный, даже и не желал знать! Ты мог, – он резко повернулся к притихшему поселенцу, – ты мог уйти в степь, припасть к ногам Сокрушающего Могучих, и свет Творца воссиял бы над тобою! Тогда ничто бы не мешало тебе, открыто придя в поселок, просить почтенного супруга уступить тебе женщину, а он, подумав, назначил бы выкуп. Так поступают честные люди! Не правда ли, уважаемый Йайанду?
– Верно, – кивнул потерпевший. – Дети Творца всегда договорятся.
– Но нет, ты поступил иначе! Как гхау, вы удовлетворяли свою похоть, как гхау, вы и умрете, – гневно завершил ийту.
Вздох, тяжелый и протяжный, прошел над толпой.
Старец в зеленой повязке, опираясь на костыль, поднялся на ноги.
– На основании заветов «Первозаповеди» и по воле Тха-Онгуа, открытой нам устами М'буулы М'Матади, эти грязные животные подлежат позорной смерти в ямах. Каждый Истинно Верный, каждый мужчина и каждая женщина, присутствующие здесь, с чистым сердцем и с твердой верой должны кинуть камень в них. Мужчины – в негодяя Могучего, опозорившего честь людей с берегов Уурры и хижину почтенного Йайанду. Женщины – в блудливую потаскуху, забывшую Творца, мужа и закон. Ведите их, и да свершится суд по воле Тха-Онгуа.
Толпа задвигалась.
Шевельнулись и оцепенело стоящие осужденные.
Рыжий поселенец, отчаянно брыкаясь, выкрикнул что-то, чего не смог разобрать Крис, но отлично понял Мещерских. Но двинуться на выручку уже не смог: толпа сжала круг, плотным кольцом окружив землян.
Джек Кеннеди яростно отбивался, выкрикивая ругательства на лингве и на нгандуани, пытался вырваться из десятка рук, отрывающих его от вопящей женщины.
– Только теперь понял, что перед Творцом все равны? – усмехнулся ийту. – Продолжайте, люди, М'буула М'Матади смотрит на вас!
Две женщины вытолкнули вперед осужденную, а третья, пожилая, с сухим и морщинистым лицом, стала остригать ее пышные волосы большими, грубо сделанными ножницами, которыми по весне стригут
Могучего, упиравшегося и пытавшегося ногами отбиться от схвативших его мужчин, поволокли к яме, вырытой у дороги. Вторая чернела рядом. Темные неширокие дыры, локтей по шесть-семь глубиной, с краев которых еще осыпался песок. Сырой запах приречной земли шел от влажной ямы. По обе ее стороны уже выстроились мужчины, разбирая камни из заранее насыпанной горы камней; тут были острые обломки гранита, и круглые булыжники, и собранная подростками крупная речная галька, и большие, величиной с некрупную мйау, куски черного камня, принесенные из оврага.
У второй ямы толпились старухи, нетерпеливыми возгласами подгоняя обступивших блудницу женщин.
– Батя-а-аня! – в крике уже не было угрозы, только дикий страх.
Обер-опер рванулся изо всех сил, но тщетно.
Джек Кеннеди еще раз попытался вырваться, но связанные руки мешали ему. Он тяжело вздохнул и затих, обводя мужчин затравленным взглядом. На миг все замерло. Потом стоящий позади него крепыш пихнул поселенца в спину, другой поддал коленом, и Могучий с глухим воплем свалился в яму. И тотчас же туда полетели камни…
Били все: и старики, и молодые; бросали судьи и каноноревнитель, мальчишки, калеки и даже семеро Инжинго Нгора из свиты Сокрушающего Могучих, люди чужие в этих местах и не знающие никого из здешних. Вне общего безумия остались только зажмурившийся Крис, багровый от ярости Мещерских и меленько крестящийся Ромуальдыч.
Только М'буула М'Матади пребывал недвижен; руки его симметрично лежали на коленях и белый огонь, то вспыхивая ослепительными молниями, то приугасая, горел в немигающих очах…
Вопли стихли, а камни все летели в яму.
Женщина в ужасе закрыла лицо ладонями, но ей развели руки.
Родная мать с ненавистью подтолкнула ее к яме, другая женщина, некогда принявшая ее из материнской утробы, толчком в подбородок приподняла опущенное к земле лицо.
– Смотри, потаскуха, любуйся, каков теперь твой Могучий!
Осужденную бросили в яму, и град камней посыпался на нее.
Били только женщины и дети. Мужчины молча и сурово стояли осторонь, исподлобья разглядывая орущих, яростно швыряющих камни женщин…
– Все кончено. Обе свиньи забиты камнями, их грязные тела зароют после наступления тьмы далеко за частоколом ймаро, – сообщил ийту, почтительно кланяясь М'бууле М'Матади.
– Тха-Онгуа лучше нас знает пути жизни и смерти. Поступайте с телами так, как велит «Первозаповедь», – тихо ответил тот.
И вновь заледенел.
– Пусть Могучие приблизятся! – выкрикнул один из желтоповязочной свиты. – Посланник Творца будет говорить с ними.
Толпа расступилась.
– Ты, пришедший из большого поселка за Ууррой, слушай слово Сокрушающего Могучих! – толмач обращался к Руби на прекрасной лингве, не обращая внимания ни на обер-опера, ни тем паче на Ромуальдыча. – Говорящему с Тха-Онгуа известно, зачем ты пришел. Ты прислан сказать, что все прощено и забыто, что М'буула М'Матади может вернуться к престолу Подпирающего Высь, – бронзу тона согрела насмешка, – и снова стать его Левой Рукой. Ты намерен пригрозить яростью Большого Могучего и гневом Великого-Могучего-Который-Далеко. Ты хочешь потребовать, чтобы Инжинго Нгора не разрушали тропы Железного Буйвола и не увозили в степь твоих сородичей, обидевших людей нгандва. Посланник Творца, Говорящий с Тха-Онгуа, говорит тебе: нет, нет и нет. Уезжай прочь!
Миссия прервалась, не начавшись.
Досадно.
Но на такой случай у Кристофера тоже имелся довод. Ultima, так сказать, ratio regis[38] и полномочных представителей.
– Князь, вы при фильтрах? – озабоченно шепнул Руби.
– Валяйте, чего уж там. – Мещерских крутанул ус. – Мы с Ромуальдычем ко всему привычные.
Крис резко выбросил вперед руку.
На ладони расцвел слепящий, исступленно-белый цветок, и яростный грохот, раскидав по небу тучи, бросил ничком наземь перепуганных жителей Ткумху, но желтоповязочники устояли, позволив себе разве что почти незаметно вздрогнуть. Лишь двое, стоящие как раз напротив Криса, отшатнулись, непроизвольно втянув головы в плечи.
– Это младший брат грома, который придет покарать вас за дерзкую непокорность, – торжественно объявил Кристофер Руби.
М'буула М'Матади не пошевельнулся, и взор его по-прежнему был устремлен куда-то вдаль. Только когда всхлипы угасли, а шевеление в людской массе понемногу сошло на нет, он вдруг спокойно и бесстрастно, но с холодной угрозой сказал:
– Огенде и Ут-Камайя!
Двое из приближенных склонили головы.
– Внемлем твоим словам, Сокрушающий Могучих!
