Сельва умеет ждать

приемной через капрала Перкинса передал приказ явиться с утра.

Он сидел за столом в просторном кабинете, украшенном биколором Федерации и официальным портретом Его Высокопревосходительства господина Президента. Здесь ему было куда удобнее, чем на квартире. Часто он даже оставался ночевать в Присутствии, благо комната отдыха давно уже была переоборудована в полноценную спальню. Он сидел, перебирая записи, которые делал в биоблокноте, выслушивая доклады, и ему никак не удавалось сосредоточиться. Слегка побаливала голова, предупреждая о возможном приступе гемикрании; следовало думать о чем-то легком, приятном, но такая роскошь была главе Администрации недоступна.

Вспомнилось утреннее дворцовое безобразие. Затем в памяти всплыло вдруг растерянное лицо давешнего сержантика. Затем почему-то поселенцы-1, унсы, подлежавшие централизованному выселению с планеты; поселенцы, которых, как выяснилось, больше нет. Все это никак не хотело увязываться воедино. Не было смысла. Не было системы. Если же система и была, то, во всяком случае, господин подполковник не мог отыскать ключ. И снова – сержантик. Вернее, его последние слова: «Я думаю, господин Руби прав». Его высокоблагородие поморщился. Начальник юридического отдела в последнее время начинает зарываться. Агенты сообщают о его излишне частых встречах с офицерами губернаторской гвардии, о странных сборищах штатских у него на квартире; некоторые высказывания, доложенные Харитонидису, изрядно попахивают крамолой и, уж во всяком случае, несовместимы с высоким статусом государственного служащего. Заигрывание с военнослужащими, непонятные контакты с гражданскими лицами… нет, все это, положительно, никуда не годится. Если у господина Руби есть личное мнение по политическим вопросам, пусть уходит в отставку, а не занимается философией. С ним необходимо поговорить. И объяснить, что главная задача планетарной Администрации состоит в скрупулезном исполнении приказов Центра. Или в терпеливом ожидании, если таковых не поступает…

– Ваше высокоблагородие?

Капрал Перкинс, начальник секретариата, как всегда строгий и чопорный, положил перед главой Администрации кассету, заполненную кристаллами. Ни одного свободного сектора. Завтра будет нелегкий день.

– Перкинс, – он приподнял голову. – Господин Руби вернулся?

– Никак нет, ваше высокоблагородие. Должен быть завтра с утра.

– Хорошо. Пусть явится ко мне. Скажем, к полудню. Вы свободны.

Мигрень понемногу крепчала.

Разложив постель в комнате отдыха, господин подполковник, наскоро умывшись и вычистив на ночь зубы, прилег, с головой укрылся большим, не по сезону теплым одеялом и плотно зажмурился. Иногда сон отгоняет боль. Может быть, так будет и теперь. Крепко тревожил предстоящий разговор с начальником юротдела. Беседу следовало бы просчитать заранее, но уже не хотелось думать о делах. Еще достаточно времени.

Они увидятся только в полдень…

Они увиделись гораздо раньше. Около трех пополуночи. Когда, содрав одеяло, главу миссии рывком посадили на кровати.

Ослепленный фонарями, бьющими в не желающие разлипаться глаза, подполковник действительной службы Эжен-Виктор Харитонидис какое-то время тупо мотал головой, пытаясь хоть немного прийти в себя. Это было нелегко. Липучие, изматывающие сны цепкими коготками впились в мозг, никак не желая отпускать. Добившись относительного успеха, он увидел слева и справа от дивана гвардейцев, напряженно выставивших перед собою узкие стволы «карамболей», а прямо над собою – человека в сером берете.

Кристофер Руби крепко держал его за ворот сорочки.

– Просыпайтесь, подполковник, – высоким, неприятно звонким голосом сказал начальник юридического отдела, – офицеры роты хотят говорить с вами.

Краешком глаза глава миссии заметил короткое волнообразное движение, прокатившееся по спальне: окающие ротики «карамболей» слаженно вытянулись в направлении дивана, а внимательные прищуры автоматчиков стали похожи на лазерные прицелы.

Его по-прежнему боялись.

И совершенно напрасно.

За последние три недели Эжен-Виктор полностью вымотался. Не помогали ни патентованные микстуры, ни скверно припахивающий настой лекаря-туземца, уже почти пять лет пользовавшего его высокоблагородие и неплохо изучившего историю болезни высокопоставленного пациента. Раньше помогала выпивка. Но теперь сие категорически исключалось, и приходилось терпеть и ждать влажного сезона. Он дождался. Когда дожди полились более-менее регулярно, дело сколько-то пошло на лад, и даже давешние молоточки к вечеру угомонились, позволив господину подполковнику ощутить себя человеком. Но сейчас от внезапного пробуждения и резкой смены положения у него нестерпимо сдавило затылок, горячие щупальца потянулись к вискам, ко лбу, к переносице; свет фонарей резал глаза, подстегивая ноющую боль.

– Кристофер? – хрипло спросил он, мучительно пытаясь рассмотреть окружающих, но видел только возбужденное лицо Руби. – Вы ко мне?

– Да, к вам! – сказал Руби. – Только не с докладом. Мне надоело писать бессмысленные доклады. Всем нам надоело терпеть бардак, который вы тут развели, ваше высокоблагородие! Впрочем, вы вправе подать рапорт по инстанциям…

Харитонидис рванулся. Еще четверо офицеров, стоявших, оказывается, в изголовье, вцепились ему в плечи. Но остановили его не эти мальчишки – он был очень силен и тренирован, несмотря на свои без малого пятьдесят. Его остановила тяжкая боль в затылке, полыхнувшая от резкого движения.

– Перестаньте трясти меня, Кристофер, – чуть слышно сказал он непривычно жалобным голосом, – у меня ужасно болит голова. Мне не до философии…

– Извините, господин подполковник, – смущенно ответил Крис Руби, отпуская смятый ворот и выпрямляясь, – я думал, вы будете сопротивляться…

– Сопротивляться… Вас одиннадцать человек…

– Мы просим вас дать слово офицера не препятствовать нашим действиям и не пытаться воздействовать на солдат и гражданское население.

– Даю слово. Крис, бога ради, передайте мне вон тот стакан…

– Извольте! Господа, – сказал начальник юротдела, оборачиваясь к офицерам, – я полагаю, нам больше не требуется никаких гарантий. Идемте!

– Как же, не требуется, – приглушенно сказали в дальнем углу, передергивая затвор. – Еще как требуется. Вы, Кристофер, его не знаете, вы тут недавно…

Сквозь гул в ушах голоса долетали плохо, но подполковник готов бы поклясться, что голос господина Руби зазвучал сконфуженно.

– Господин подполковник! Весьма сожалею, но вынужден попросить вас выпить за здоровье Его Высокопревосходительства.

Глухо звякнуло. Почти неслышно забулькало.

В ноздри ударило въедливым духом травяного самогона.

– Прошу вас.

Эжен-Виктор инстинктивно отстранился. Дразнящий, манящий запах, почти полгода мерещившийся главе планетарной Администрации везде, куда бы ни заносили его служебные обязанности, вдруг показался омерзительным; будь это хотя бы «Вицли», даже трехзвездочный, еще бы куда ни шло, но мерзкую сивуху местного разлива не только отвергал разум, но и отказывалось принимать нутро. Впрочем, сам виноват. После введения его собственным указом сухого закона фирменных напитков на Валькирии днем с огнем не найдешь, тем более что транспорты по-прежнему не идут.

– Это излишне, Крис.

– Согласен. К сожалению, господа офицеры придерживаются иного мнения, ваше высокоблагородие. Ну, за господина Президента!

Граненая кромка ткнулась в самые губы.

До сих пор никто и никогда не осмеливался диктовать подполковнику Харитонидису, когда ему пить, а когда нет. Но колокол в затылке гудел все надрывнее, могучие руки, способные сгрести в охапку и кучей выкинуть в распахнутое окно обнаглевших мальчишек, предательски дрожали, а самое главное – запах,