Глава 6 ШПИОНАЖ В ПОЛЬЗУ ПРИМОРСКОГО ДВОРЦА
Задолго до того, как поднялись Деспоина и ее одурманенные вином франкские гости, графиня Корфу вызвала носилки и эскорт стражников. Не оставив во дворце Бардас никаких следов своих намерений, она, уставшая и измученная, с отяжелевшим взглядом, распорядилась унести себя в час, когда еще заспанные и зевающие лавочники только открывают свои палатки, а изнуренные трудом уборщики улиц сгребают отовсюду мусор и отбросы.
– В Приморский дворец. И без лишнего шума, – повелела Сибилла старшему над наемниками.
Раскинувшись на подушках в носилках, Сибилла прислушивалась к щелканью бичей, ударами которых стражники расчищали проход через толпу крестьян и мелких торговцев, направлявшихся к торговым рядам Константинополя.
Чувство удовольствия наполнило ее, едва занавески носилок ритмично закачались в такт шагам дюжих нубийских носильщиков, отобранных за их большой рост и широкую поступь.
Мария из племени аланов [16], любимая наложница Алексея Комнина, вряд ли могла выехать из дворца в такое раннее утро. Мария, которую Алексей Комнин узурпировал вместе с короной у бездарного поэта-императора Никифора Третьего, была хороша, как Елена Прекрасная, и по выразительности черт превосходила статую Венеры из слоновой кости, которая некогда украшала Пантеон в императорском Риме.
Но что самое удивительное, Марию, по слухам, не только терпела императрица Ирина, но ласково принимала не по годам развитая и образованная дочь императора Анна. В свои четырнадцать лет она вела летопись не только царствования своего отца, но и пребывания франкских крестоносцев на их земле.
У ворот Приморского дворца, сверкавших белизной в лучах утреннего солнца, графиню Корфу встретили любезно; ее носилки немедленно пропустили внутрь. Выпорхнув из них у портала, она исчезла, в складках драпировок.
Час спустя стратег Мануэль Бутумит появился во дворе дворца, вскочил на коня и во главе копьеносцев поскакал к Священному дворцу, иначе именуемому Львиным дворцом. Суровая улыбка играла на загорелом лице армянина. Алексею Комнину, христолюбивому императору римлян, должны понравиться новости, которые он ему везет.
– Милорд! Милорд! Солнце уже высоко, а нам сегодня многое предстоит сделать.
Широкое обветренное лицо Герта склонилось над Эдмундом де Монтгомери. Тот испустил стон. Никогда раньше не мучался он от такой страшной головной боли, даже когда получил тяжелый удар булавой по шлему. Он был потрясен, изумлен, обнаружив, что ничего практически не может вспомнить из того, что говорилось или делалось после того, как он вошел в библиотеку. Они с Сибиллой вели какой-то длинный разговор. Осушили не одну чашу с вином. Сладчайший Иисус! Что за дьявольская боль раскалывает ему череп!
– Ты нашел подходящую конюшню для Громоносца?
– Да, милорд, – усмехнулся Герт, поднося ему платье и медную лохань с ледяной водой, – но я не знаю, стоит ли оставлять вашего боевого коня в Хризополе.
– Это почему? – пробурчал Эдмунд, поднимая мокрое лицо.
– А потому, милорд, что на южном берегу Босфора нагло хозяйничают не только неверные, но и многие другие люди, оставшиеся без господ. Они лихие головорезы, эти вооруженные разбойники, недобитые прошлым летом ратниками Красного Льва. Многие сторонники Петра Пустынника и Вальтера Голяка избежали тогда верной гибели.
Герт положил перед господином свежую тунику, тазик с бритвенными принадлежностями и стал затачивать нож для бритья на своем мозолистом крае собственной ладони.
– Милорд, – заговорил он нерешительно, – я не знаю, как с этим быть.
– С чем?
– Когда я вернулся в город, ко мне без стеснения начала приставать молоденькая девчонка.
– Это неудивительно. Ты у нас веселый плут, – машинально ответил Эдмунд, который все еще пытался припомнить события минувшей ночи; он слабо улыбнулся и сделал попытку подняться, но тут же вновь повалился на постель с болезненной гримасой. – Ну, и что же было с этой шлюшкой?
– Она говорила не обо мне, а о вас, милорд. Эдмунд зевнул.
– Обо мне? И что она собой представляет?
– Ничего особенного. Несмотря на очень молодые годы, она раскрашена и одета как гулящая девка.
– Да? И что же она тебе говорила?
– Она слезно просила дать ей честную работу в этом дворце. Клялась, что лучше других может шить и вышивать.
На этот раз Эдмунд сделал поистине гомерический зевок.
– Это редкий случай, – сказал он. – Шлюха захотела честной работы. – Он с удовольствием искал повод отвлечься от мучительных сомнений и угрызений совести, которые все чаще возникали в его мозгу. – Ну и как же она выглядит, эта твоя…
Герт Ордуэй поскреб свои жесткие соломенные волосы и самодовольно усмехнулся:
– Это, скажу вам, лакомый кусочек, ее бы только получше отмыть.
– А ты готов осуществить это?
– Святой Олаф, нет! – выпалил молодой саксонец, подхватывая кожаную перевязь с латунными бляхами и с притворным вниманием изучая пряжку.
– Не мог бы ты поговорить о ней с мажордомом Деспоины?
Герт опустил глаза.
– Она, милорд, очень молода и совершенно растеряна. Я ничего не знаю о ее прошлом, – пролепетал он, заметив, что Эдмунд поднял брови.
– А ты передай просьбу этой девицы леди Розамунде, она могла бы устроить ее дела лучше, чем я. – Эдмунд вновь зевнул и потянулся к своей нижней тунике. – В конце концов, долг христианина поднять падшего, и если эта шлюха искренне хочет честно работать, моя сестра могла бы взять ее в прислужницы, при условии, конечно, что девчонка ничем не больна.
Теперь, когда пол больше не плыл у него под ногами, Эдмунд натянул новые полотняные штаны и закрепил завязки на правом бедре.
– Ну, я готов позавтракать яйцами, молоком и кусочком мяса.
Саксонец вытаращил голубые глаза.
– И это все, милорд?
– Все. А теперь пойди на конюшню и прикажи приготовить мне коня. Готовься сопровождать меня. Я поеду из города в северном направлении, чтобы в окрестностях найти подходящее место для лагерной стоянки армии моего господина.
– Значит, милорд, герцог скоро прибудет сюда? – Широкоскулое лицо Герта рассиялось, он выхватил булаву из подставки для оружия и начал победоносно размахивать ею. – Горю желанием выступить против слуг Сатаны. А вы слышали, милорд, что вчера натворили турки перед сторожевой башней на востоке от Хризополя? Заняв окрестности, они воткнули в землю сотню копий и на каждое насадили по христианскому младенцу. Они оставили после себя столько же ослепленных и оскопленных мужчин и еще больше женщин, изнасилованных и беспомощных, поскольку турки подрезали им главные сухожилия на ногах.
– Видит Бог, эти зверства скоро прекратятся.
Как только Герт удалился по делам, Эдмунд вышел на обдуваемый ветерком балкон, с которого открывался вид на порт. Он подставил свежему дыханию ветра свою голову и стоял, наслаждаясь прохладой. Но его не занимало передвижение изящных каиков, тупоносых рыбачьих лодок под черными парусами, фелюк с Кипра, Родоса, Крита и других островов, все еще находившихся под властью Византии.
Ясно, размышлял он, что в первый раз в жизни он опьянел до потери памяти. Почему? Почему так случилось? Бывало, он выпивал значительно больше, но ему не было так плохо. Не его ли состояние тому причиной? Его отчаяние, вызванное тяжелыми мыслями об Аликc? К горлу подступила тошнота. Аликc! Нет! Он должен отбросить все мысли о ней, руководствоваться только рассудком и исполнить данный обет. Он не должен допускать мыслей о Сан-Северино.
Заложив руки за спину, он тяжелыми шагами мерил балкон. Что он мог наболтать в полу бредовом состоянии прошедшей ночью? Как он ни старался, вспомнить не мог ничего – только очаровательное личико Сибиллы, обманчивую мягкость ее тела и ее гибких пальцев, расстегивавших его тунику. Свои вещи он обнаружил утром рядом с ложем. Как они попали в спальню, как он сам туда добрался? Он ничего не мог вспомнить, ровно ничего!
Если бы рассудок его не был затуманен, память об Аликc де Берне сделала бы угрызения совести еще более жгучими. Теперь же он намеревался незамедлительно пойти на исповедь в придел часов ни, украшенный замечательными мозаиками в честь святого Михаила. Туда, для удобства франкских гостей Деспоины, был приглашен латинский священник, способный совершать все обряды Римской церкви.
Да. Необходимо снять с себя тяжкую ношу, чтобы снова можно было без угрызений совести носит белую мантию с пламенеющим крестом. И как можно быстрее им с Розамундой нужно найти себе жилье у венецианцев в Пере на противоположном берегу Золотого Рога.
Однако что он мог выболтать спьяну насчет пути следований войск герцога Боэмунда? Эдмунд яростно тер виски, стараясь восстановить в памяти картину происходившего, но так ничего и не мог припомнить.
Звуки легких шагов по мозаичному полу коридора вернули его к действительности еще до того, как появилась Розамунда. Как ни странно, она выглядела свежей и отдохнувшей, будто не провела бессонную ночь во дворце Бардас. При одном взгляде на помятую и осунувшуюся
