бессчетными кубками вина, Гастон из Бона с удовольствием распространялся о возможных последствиях битвы под Дорилеумом.
Несколько дней прошло в спортивных развлечениях. За пытки, которым их подвергали мусульмане, христиане мстили, обезглавливая пленных неверных одним взмахом секиры или меча. Богохульных турок сотнями раздевали до пояса и с завязанными за спиной руками ставили на колени. Сверкал клинок, и головы катились по земле.
Никто не хоронил мертвецов, рассказывал сэр Гастон, равнина Дорилеума превратилась в огромный, невероятно вонючий морг. Тяжелораненые погибли, как и следовало ожидать. А свое выздоровление сэр Гастон объяснял тем, что к его ране своевременно приложили докрасна раскаленное лезвие топора – это прижгло рану и остановило потерю крови. Всего через неделю он уже был в силах сесть на мула и приехать в Константинополь.
Его нынешняя миссия, как он пояснил дамам, заключается в том, чтобы подыскать замену для семнадцати павших воинов отряда. Сейчас они несомненно наслаждаются радостями рая, как это было обещано тем, кто падет по дороге в Иерусалим.
Сэр Гастон упомянул в своем рассказе и о странной эпидемии, которая обрушилась на христианское войско как раз тогда, когда оно двинулось по скудным равнинам к горам Армении и к знаменитым городам Филадельфия, Цезарея и Гераклея. За ними, как говорили, лежали сказочные города Алеппо и Антиохия с улицами, мощенными серебром. Иерусалим? По-видимому, никто толком не знает, как далеко находится Священный город. Сам сэр Гастон полагал, что Иерусалим расположен не дальше как в неделе пути за Антиохией. А она, в свою очередь, располагалась в какой-нибудь сотне миль от Золотого Рога. Так, по крайней мере, говорили в войсках.
Розамунда подробно расспрашивала своего гостя о характере ранения мужа и узнала, что турецкое копье со всей силой ударило барона Дрого в бок. Стальные кольца его кольчуги не порвались, но не смогли предотвратить серьезных внутренних повреждений. Очевидно, пострадали кровеносные сосуды, так как барон Четраро сплевывал темно-коричневые кровяные сгустки. Более того, сильнейший удар, даже смягченный шлемом, заставил его потерять сознание. Многие крестоносцы, получившие подобные удары в голову, бродят по лагерю, как сонные мухи. Они тупо смотрят перед собой и что-то неразборчиво бормочут.
– Остались ли в отряде знатные женщины? – поинтересовалась Розамунда.
– Всего несколько, миледи. Большинство этих нежных созданий не смогли перенести солнечного пекла, плохой воды и недостатка пищи.
– Ну а как же эти бедняжки существуют? – допытывалась рыжеволосая дочь Роджера де Монтгомери.
– Спят, завернувшись в одеяла, на голой земле рядом со своими мужьями или покровителями. – Сэр Гастон хихикнул. – Никаких любовных отношений. Им даже нечем заменить изорванные или украденные бродягами одежды. Бродяги и воры – это настоящая чума.
– Тогда что же они на себя надевают? – пискнула откуда-то из темного уголка Хлоя.
– Они носят одежды, захваченные у неверных, – ответил гость. – И, представьте, им очень нравятся их легкость и прекрасные ткани.
Количество христиан, по примерным подсчетам сэра Гастона, уменьшилось на двадцать тысяч человек. Если добавить к этому потери, понесенные под Никеей, то уже около четверти христианского воинства погибло, оказалось в плену или по слабодушию отправилось обратно. По дороге в Византию ему встречалось немало трусов и малодушных.
Розамунда выпрямилась на своем сиденье.
– Извините меня, сэр Гастон, я вела себя крайне необдуманно и себялюбиво. Вы, должно быть, смертельно устали, а ваша рука мучительно горит.
Нет. Он чувствует себя хорошо, солгал сэр Гастон и постарался подтвердить это движением руки, пытаясь создать впечатление, что он владеет пальцами.
Розамунда поднялась.
– От всей души благодарю вас за вашу любезность, – с чувством сказала она. – Жаль, что теперь я должна удалиться.
– Удалиться?
– Да. До утра еще много надо сделать.
– До утра? – Норманн, вставая, застонал. Никогда еще Розамунда Четраро не выглядела
столь царственно, как сейчас, при свете звезд.
– Да. Утром я найду какой-нибудь отряд, отправляющийся в крестовый поход, и двинусь с ним на юг.
Сэр Гастон с удивлением посмотрел на нее:
– Но, миледи, разве вы не слышали мой рассказ о грустной судьбе наших франкских дам? В каком ужасном положении они влачат свое существование?
– Я знаю только одно. Отец ребенка, которого я ношу, лежит раненый и беспомощный, – ровным голосом произнесла Розамунда. – Повинуясь своим чувствам и своему долгу, я должна быть рядом с ним.
Баронесса Четраро не добавила, что горела желанием сбежать от унылого безделья, подозрительности и интриг Константинополя. Как жаждала она снова вдохнуть свежий, не надушенный воздух, снова сесть верхом на лошадь. Ей было бы даже приятно снова услышать грубые шутки воинов и позвякивание снаряжения, которое чистили слуги. Это было бы приятнее для ее ушей, чем звуки виол и арф.
На следующее утро сэр Гастон навестил сестру своего военачальника и рассказал ей об отряде каталонцев. Они намеревались на следующий день отправиться на подкрепление армии графа Раймонда Тулузского. Их предводитель был готов – разумеется, за щедрое вознаграждение – сопровождать баронессу Четраро на юг.
Глава 8 ЛЕТОПИСЕЦ
Летописец был среди рыцарей, следовавших за герцогом Робертом Нормандским.
Подкрепляя свои силы хорошей выпивкой, они достаточно храбро сражались, когда этого требовали обстоятельства. Летописец назвал свое имя – Шарль де Кофрфор, иначе Шарль Полный Сундук. Но пояснил, что это было лишь его военное прозвище. Господин Шарль, очевидно, отчаянно нуждался и отправился в крестовый поход из своего жалкого земельного владения в Восточной Нормандии. Однако он был наделен проницательностью, интуицией, военными знаниями, а также способностью владеть пером, непревзойденной даже такими церковными писателями, как Фульшер из Шартра и епископ Адемар из Пюи.
Сэр Эдмунд впервые повстречал этого высокого, остроносого хитрого человека во время дележа добычи, захваченной при Дорилеуме. Человек этот показался Эдмунду очень осмотрительным.
Во время перехода из Никеи господина Шарля приглашали присутствовать на различных советах. Он вел записи для своего ленивого господина, известного среди крестоносцев как Робер Обрежь Штаны. В таком же качестве сэр Эдмунд представлял интересы Боэмунда и его темпераментного племянника Танкреда.
Именно перо Шарля с невиданной в те времена точностью описало события, последовавшие за первой трудной победой. По какой-то непонятной причине летописец решительно отказывался поставить свое имя на рукописи. И поэтому ей предстояло пережить века в качестве работы Неизвестного. Частенько Эдмунд видел, как, используя седло вместо стола, Шарль записывал при свете дымящихся лагерных костров какое-либо событие, достойное упоминания.
Из его записей стали известны те ужасы и страдания, которые обрушились на крестоносцев после ухода с равнины Дорилеума. Он упоминал о тучах мух, кровососущих клещах и тучах залепляющей глаза мошкары. Описал ужасающие опустошения, сожженные поля, угнанный скот. Очень быстро результаты всех этих напастей и лишений сказались на христианском воинстве. Оно было полностью дезорганизовано, хотя и насчитывало еще около двухсот тысяч человек.
Как правило, слабые гибли как мухи. Знатные франкские дамы одна за другой предавали свои души в руки Спасителя.
В отличие от сэра Эдмунда де Монтгомери, сэр Шарль Полный Сундук передвигался вместе с основными силами. Тридцатилетний летописец умудрялся сохранять даже свои личные вещи, в то время как армия, проходившая через гряду труднодоступных черных гор, устилала перевалы костями тех, кто погиб от жажды и голода.
Продвигаясь теперь по широким и опустошенным равнинам, франки наконец достигли окруженного стенами города Икония. Они остановились там передохнуть, но обнаружили очень мало провизии. Когда поход возобновился, вьючные животные стали чаще падать от истощения. В отчаянии люди в кольчугах нагружали наиболее необходимые вещи на быков, овец и даже на свиней. Но грузы очень скоро до крови растирали спины этим несчастным животным, и они также погибали. Сэр Шарль с грустью писал о гордых рыцарях, потерявших могучих боевых коней и вынужденных ехать на быках. Менее удачливые брели с обычными пикейщиками, упорно волоча за собой седла в надежде на то, что смогут найти себе лошадь.
К тому времени как крестоносцы увидели горы Тавра, в голубой дымке вставшие на их пути, три четверти их боевых коней уже погибло. Только верховые лошади отряда сэра Эдмунда, казалось, были исключением. Его отряд, сократившийся теперь до двадцати двух воинов, двигался в авангарде и поэтому находил жалкие запасы пищи и воды, по недосмотру оставленные обитателями этой выжженной солнцем земли.
В горах, писал сэр Шарль, христианское войско меньше страдало, поскольку там было изобилие воды и травы. К тому же до них дошли последние поставки продовольствия от византийского императора.
Вдохновленные сказочными богатствами Сирии, крестоносцы вступили в древний город Гераклею. Здесь дочерна загорелые люди отдыхали в течение нескольких недель. Но ни Боэмунд, ни Танкред не собирались расслабляться надолго. Эти могущественные военачальники повели основные силы по отлогим долинам и холмам. Они миновали Киликийские Ворота и наконец двинулись вдоль морского берега к богатому городу Тарсу.
Эта турецкая крепость была взята неожиданно быстро после короткого сражения, которое стоило безжалостным итало- норманнам малых потерь.
Ранней осенью, писал сэр Шарль, христиане спустились с гор Тавра и вышли к подножиям холмов. Они ступили на землю, где в
