–Судим! – заорала в ответ толпа.
«За что мы меня судим? – вдруг услышала я в общем гаме. – Пардон, господа! Еще сутки назад я пыталась убить Прасковью Ивановну, но не Арвиля Фатиа!»
Я застонала. Меня сожгут за преступление, которого я не совершала! Достойное окончание достойной жизни!
–Она приговорена к сожжению на костре! – продолжал громогласным голосом палач.
Я снова попыталась вырваться, со всей силы дернула веревки, но лишь заработала ощутимый удар в живот от стража и тоненько заскулила.
Фатийцы буйствовали, никогда не подозревала их в такой кровожадности. Они требовали начать казнь, но Властителя так и не было.
–Ведьма, – вдруг обратился ко мне палач, очевидно, желающий заполнить паузу в кровавом зрелище, – ты можешь сказать последнее слово! Подумай хорошенько, ты можешь покаяться перед лицом смерти и народа!
Господи, и как мне раньше это не пришло в голову?
Я вдохнула полной грудью и заголосила во всю мощь своих легких:
–АЛИ! ПОМОГАЙ!
Али появился из ниоткуда, взмахнул перепончатыми крыльями и выпустил в воздух самое прекрасное облако огня, какое я видела в своей жизни. Площадь накрыл женский визг, фатийцы спешно покидали место казни, образовалась толчея, где-то заплакал ребенок. От облегчения я расхохоталась и следила за полетом дракона. Палач, как потом выяснилось, местный мясник, присел у кострища и прикрыл голову руками, страшась увидеть кружащее над площадью чудовище. Уже засветились языками пламени крыши городского казначейства и вспыхнули, словно спички, маленькие домики-магазинчики на краю площади, народ пытался быстрее убраться в безопасное место.
Меня било крупной дрожью, но я продолжала хохотать, нервный смех вырывался из горла помимо моей воли. И тут внутри у меня кольнуло, я в миг замолчала, охваченная чувством неловкости, смущения и полной дезориентации.
Что это значит? Я шмыгнула носом и посмотрела заплаканными глазами на балкон. Фатиа, схватившись за поручень, дабы не рухнуть на землю от изумления, рассматривал царивший на площади хаос: на парящего в небе дракона, горящие постройки и казначейство, толкущийся и голосящий народ. А потом он медленно перевел взгляд в мою сторону и застыл от ужаса.
И тут я почувствовала его страх, не привычное раздражение от моего присутствия, а настоящий, почти животный ужас.
И вдруг в груди у меня стало жарко и волной нахлынуло что-то странное, горячее и большое, сердце забилось, как сумасшедшее. Это были не мои чувства, это были его чувства. Я в смятении опустила взгляд и тут увидела, что на болтающемся на моей шеи Хранителе Арвиля проявляется женский образ, мой образ.
Глава 14
Властительская любовь оказалась нечаянным и малоприятным подарком, потому как чувствовал он не восхищение, а скорее недоумение.
Каждый раз, завидев Властителя на улице, я старалась спрятаться в какой-нибудь переулок, но он замечал меня даже через спины окружающих его стражников, и у него екало сердце, а потом наваливалось недоумение. Он пытался выискать в заурядных чертах моего лица нечто особенное, что привлекает его, и с разочарованием ничего не находил.
Я злилась и понимала, что внезапно вспыхнувшая любовь Властителя ничто иное, как побочный эффект после отворота. Но где-то глубоко внутри тоненький несмелый голосок вопрошал: «А может, нет? Может, он влюблен в тебя по-настоящему?»
Через три дня после памятных событий, произошедших на площади, случилась новая неожиданность: Арман Ненэлия со своими Советниками посетил Фатию. Встречать их стянулся весь город; Мария и Гарий поспешно собирались к городским воротам, дабы увидеть красавца Армана еще на въезде. Мы же с Ваней забились в самый дальний угол сада, уверенные, что там не встретим непрошеного гостя.
А на следующий день, рано по утру, мы с Петушковым устроили дикие скачки на подъездной к городу дороге. Поднимая пыль и загоняя коней, мы носились на перегонки, когда случайно столкнулись и с Ненэлией, и с сопровождающим его Арвилем. Я с трудом удержала коня, шутовски поклонилась им и, стараясь не обращать внимания на два пожирающих меня взгляда, осторожно объехала. Стоило Властителю завидеть Петушкова, как он почувствовал уже знакомую мне жгучую волну презрения. И я вдруг поняла: это не презрение – это ревность к нему... и злость на меня. Всегда были лишь ревность и злость.
Мне стало противно: словно, я копалась грязными руками в чужом чистом белье, пачкая его и разрывая на лоскуты, а хозяин белья стоял в сторонке и наблюдал за сим не в силах изменить происходящее.
В этот вечер Фатиа впервые пришел на постоялый двор открыто перед сгорающими от любопытства соседями, обомлевшими хозяевами и испуганным Ваней. Арвиль, хмурый и серьезный, стоял посреди двора. Я же словно жертва заклания, спаслась трусливым бегством через огород и спряталась в саду. Ваня, не умеющий врать, а потому волнующийся и заикающийся, развлекал его до ночи, пока Властитель ни убрался восвояси, не солоно хлебавши. А я сидела в заново подвешенном между яблонями гамаке и плакала навзрыд, кусая губы, чтобы не заорать, чем окончательно сконфузила и без того запутавшегося в обстановке Петушкова.
Я прорыдала полночи, пока уставшая от слез ни забылась неспокойным сном.
Эти были чьи-то едва слышные шаги, шумное дыхание: вдох – выдох – вдох – выдох. Я испуганно села на кровати, сердце бешено забилось, в висках застучала кровь.
ВИЛЬ!
В тот момент, когда я одним прыжком достигла двери, раздался звон разбитого стекла. В узком проеме окна лунный голубоватый свет очертил контуры темного сгорбленного тела ощетинившегося оборотня.
Я с ужасом смотрела на него и не видела ничего, кроме матово-белых клыков и горящих красным пламенем волчьих глаз. Я отступила на шаг и прижалась спиной к двери.
Полуволк-получеловек спрыгнул с подоконника на кровать, та прогнулась под его весом. Потом чудовище, неотрывно следя за мной, с грохотом опустилось на пол и сделало шаг в мою сторону. Меня трясло, в ушах стоял постоянный, непрекращающийся звон.
–Уходи, Виль! – тихо прошептала я. – Я буду защищаться, ты знаешь, я могу защищаться! Ты ведь этого хочешь, чтобы она победила меня?
–Что ты несешь, девочка? – проревел вурдалак, на меня пахнуло смрадом.
Я судорожно сглотнула и прошептала:
–Уходи, слышишь!
Виль приближался, шаг, еще шаг. В неровном лунном свете, падающем из разбитого окна, светилась вздыбленная на холке шерсть.
–Я пытался догнать вас, – через звериный рык с трудом различался человеческий голос, – но по запланированному маршруту вы не проезжали.
Я испуганно отскочила от двери и заорала, вложив в крик весь свой ужас:
–Ваня!
Казалось, Петушков только и ждал под дверью, когда я позову его спасать мою несчастную жизнь. Он ворвался в комнату в полосатых подштанниках, но с мечом на изготовку, и буквально налетев на превратившегося в чудовище Виля, по-девичьи взвизгнул и шарахнулся обратно в коридор.
Мы переглядывались: Виль – Ваня – я, замкнутый треугольник, трехстороннее противостояние. Петушков отбросил меч, тот, звякнув, ударился о деревянные доски пола, вновь наступила гробовая тишина, нарушаемая лишь нашим судорожным дыханием.
Внезапно, комната пришла в движение. Над моей головой вспыхнула и погасла энергетическая молния, от яркого света ослепило. Тут же я почувствовала на своем горле прикосновение острых звериных когтей, и ко мне прижалось к поросшему жесткой шерстью тело оборотня.
Я затаила дыхание, крик застрял в горле.
–Опусти руки, маг, – прорычал у меня над ухом Виль, – иначе я убью ее!
У меня остановилось дыхание, а сердце яростно забилось, кровь застучала в висках. Иван разъединил ладони, но я видела, как по кончикам его пальцев все еще пробегают голубые искорки боевого заклинания.
–Виль, не делай глупости! – прохрипела я, с ужасом ощущая прикосновение острых, словно острие клинка, когтей. – Отпусти меня!
–Я не отпущу тебя, ведьма, пока мне не скажут, что здесь происходит!
От напряжения я закрыла глаза и красный Ванин силуэт. Больше не стало страха, только спокойствие, я со всей силы, на которую была способна, ударила Виля локтем в живот; от неожиданности он разжал пальцы, слегка поцарапав шею, и отлетел через всю комнату к стене. Кровь из раны на шее начала сочиться на ворот ночной рубашки, я дотронулась до пореза, ощутив неприятное жжение. Внезапно на меня накатила такая ярость, что захотелось по- звериному зарычать, в руках из жидкого расплавленного воздуха появился Фурбулентус. Я резко повернулась к Вилю, тот, неотрывно следя за мной, стал отползать.
–Вурдалак, – произнес за меня мой голос, – ты на кого поднял лапу, вурдалак?
–Ася! – где-то вдалеке заорал Ваня. – Ася, нет!
Я обернулась. Ваня отрицательно качал головой, его лицо исказила гримаса страха. Я остановилась, почувствовала, как закружилась голова, в глазах потемнело, и рухнула на пол, тяжело дыша. Виль, принявший человеческую ипостась, лежал на полу, прислонившись к стене. От сильного удара изо рта у него шла кровь, он сплевывал ее на пол, вытирал губы и смотрел на меня взглядом полным необъяснимой ненависти.
–Что это? – подал голос адепт.
Я молчала, сил не было даже подать голос.
–Бабочка, и она еще не знает, как ей управлять, – ответил за меня перевертыш.
–Виль, – я перевернулась на спину, от пережитого тряслись руки, – что ты говорил про маршрут?
–Вы не появились там, где должны были быть, я не могу догнать того, кто не едет впереди меня!
Почему-то сразу все стало на свои места. Не зря мы проехали все «сточные канавы» Словении, не случайно встретили Неаполи, и гном тоже исчез не вдруг. Иван от бессилия рухнул на стул, горестно опустив руки и уставившись в крашеные доски пола.
–Ваня, ты теперь догадываешься, кто был в нашем стане врагом? – тихо поинтересовалась я.
Петушков хмыкнул и тяжело вздохнул.
–Как там твой упырь? – почему-то вспомнила я.
–Упыриха, – поправил вурдалак, – она была дамой, нежной и ранимой, а потому жрущей всех подряд, – он помолчал. – Была. С вами, бабами, можно
