бы преступнику не работать с помощником? Почему бы не быть здесь какой-нибудь продажной душе, которая за деньги могла бы оказать ему эту услугу? Это очень вероятно!»
Подполковник с нетерпением ожидал результатов проверки. Но когда физик и Чубров вернулись, он даже не спросил о результатах. По их лицам было видно, что ничего не найдено. Занятые своими мыслями, они долго молчали. Первым нарушил молчание Аврониев. — Одно ясно: цель этой кражи — убить профессора и передать иностранной разведке результаты его последних научных исследований. Я узнал, что за несколько дней до своей болезни он сделал открытие огромной практической ценности. Мы должны его спасти, спасти любой ценой! — Аврониев произнес последние слова с той непоколебимой решительностью, которая поразила Балтова еще в те дни, когда Аврониева допрашивали в полицейских участках.
— Начнем! Чубров, позови Попова, его надо предупредить,— приказал он.
— Допрос для пробы счетчика,— добавил Балтов.
Когда хирург пришел, подполковник задал ему вопрос:
— Как больной?
— Все так же плохо, необходимо спешить.
— Не стало ли ему хуже, чем в тот день, когда его привезли сюда?
— Да.
— Кто наблюдал за ним?
— Доктор Васильев.
— Васильев? — повторил Аврониев и приказал Чуброву привести доктора Горанова.
В процедурной, где находились все задержанные, кроме сестры и ночной няни, которая спала внизу, царила тягостная тишина. Врачи смотрели друг на друга с нескрываемым сомнением и беспокойством. Мысль о том, что здесь вор, тот, кто убивал профессора, вызывала в них дрожь недоверия и отвращения. Дружеское расположение, с которым раньше каждый относился к своим коллегам, исчезло.
— Какая гадость! Просто можно провалиться сквозь землю от срама,— говорил доктор Гора-нов, бросая на всех гневные, подозрительные взгляды.— Ведь мы врачи, интеллигентные люди, и среди нас случилось такое, что несовместимо с совестью врача, с гражданским долгом... Это позор! — волновался он и сжимал кулаки, словно собирался вступить с кем-то в драку.
— Хотел бы я, чтобы это была ошибка,— пытался успокоить себя серьезно испуганный доктор Калчев.
— Какая там ошибка... Это крупное дело, вот увидите! — вмешался в разговор Симанский, протирая стекла своих очков. Он давно уже перестал тревожиться за судьбу профессора и сейчас говорил совершенно спокойно.
— Позор! — повторял Горанов. — Жутко представить, что цезий найдут у кого-нибудь из нас. Что вы думаете? Это так страшно, чудовищно, позорно...
— Да, вор должен радоваться, если на его долю выпадет только позор и срам, но мне кажется, что он отправится на тот свет раньше профессора! — со злой иронией перебил Горанова Симанский.
— Я все равно не верю, что может случиться такая отвратительная вещь,— испуганно настаивал доктор Калчев.
Только Васильев сердито молчал. Забинтованная рука у него болела, и самые мрачные мысли не выходили из головы.
«Значит,— думал он,— Антонова поддерживает тайное знакомство с этой жирной мордой, с этим истеричным типом... Почему они скрывают? Зачем тот солгал? Отчего она никогда не говорила мне о нем? Наконец, почему она не оттолкнула меня, если с ней этот тип... Или же здесь кроется что-то другое, чего я не могу понять?»
Вошел доктор Попов.
— Коллеги,— сказал он,— я вас очень прошу: во время допроса постарайтесь сделать все, чтобы помочь разоблачить вора.
— Будет допрос? — спросил Калчев.
— А вы что думали? — взглянул на него Симанский.— На прием вас не пригласят.
— Все же... нас можно было бы и не подозревать,— пожал плечами Калчев, которого оскорбляло подозрение.
Симанский засмеялся.
Васильев вообще не реагировал на это сообщение. Он продолжал размышлять, припоминал свои последние встречи и разговоры с красивой медсестрой, анализировал слова и мысли и не находил никаких признаков ее неискренности.
Когда доктора Горанова вызвали на допрос, Симанский подошел к Васильеву и сказал:
— Помните, дорогой друг, я вам говорил, что враг подкапывается под жизнь профессора. Выходит, это была не пустая фантазия, и в моей голове есть кое-какой умишко...
Васильев окинул его острым взглядом и ответил:
— Да, вы очень умны!
— Не вижу причины для иронии,— смутился Симанский.
— Я тоже не вижу причины, зачем вы напоминаете, как вы умны и какая богатая у вас фантазия. Зато у вас неважная память,— заметил он, намекая на то, Что Симанский скрыл свое знакомство с Антоновой.
— Артериосклероз в вашем возрасте — редкое явление!— добавил доктор Калчев, невольно оказавшийся свидетелем их разговора.
Васильев усмехнулся и замолчал.
Через три—четыре минуты вернулся Горанов, и, трепеща от волнения и страха, на допрос пошел Калчев.
Горанов сердито сопел и ходил по комнате, не находя себе места.
— О чем вас спрашивали? — небрежно поинтересовался Симанский и, вынув из кармана маленький ножичек, начал чистить ногти.
— Ни о чем особенном,— ответил старый врач. Видимо, он был не намерен ни о чем рассказывать.
— Понимаю,— многозначительно улыбнулся Симанский.— Но не понимаю, почему вас не отвели в другую комнату и вообще почему нас держат здесь вместе. Это не в нашей практике ведения следствий!
— Выходит, вы хорошо знакомы со следственной практикой,— сухо заметил Горанов.
— Да, слыхал кое-что. Да ведь это не тайна...— сказал Симанский.
Вновь наступило молчание. Горанов продолжал шагать по комнате.
— Как здесь душно! — произнес Симанский и открыл окно. Он облокотился на подоконник и, глядя в окно, продолжал забавляться ножичком.
Через две минуты вернулся Калчев, и вместе с Чубровым на допрос пошел Симанский.
— Неприятная история, невольно чувствуешь себя преступником! — охрипшим от волнения голосом тихо произнес бледный как мел Калчев.— И главное — исчезло самое необходимое и как раз перед операцией! А что если бы мы уже вскрыли череп?
— Закрыли бы его и ждали,— сказал Горанов.
— Шутки в сторону! Честное слово, ничего особенного мне не сказали и почти не спрашивали, но я чувствую себя соучастником кражи.
Васильев продолжал молчать, и Калчев вопросительно взглянул на него.
— Ты, коллега, не беспокойся! Они приятные люди.
— Кто они? — как бы очнувшись ото сна, спросил Васильев.
— Следователи.
— А...
Стало прохладно, и Калчев решил закрыть окно. Закрывая его, он воскликнул:
— Посмотрите-ка! Наш ассистентик притворяется спокойным, а сам от страха забыл на подоконнике свой нож!
Он взял нож в руки и начал рассматривать его.
— Чудесный ножик. Посеребренный. У меня всегда была слабость к хорошим ножам, я даже коллекционирую их.
Вскоре вернулся Симанский и еще в дверях, засмеявшись, сказал:
— Здорово прощупывают! Вот увидите, обязательно найдут цезий! Тот, полный, с бритой головой, очень интересный человек. Сразу видно, что на этом деле собаку съел. Расспрашивал меня о разных мелочах, но видно, что понимает... Интеллигентный человек.
— И все же интересно, куда же делся этот чертов цезий? — спросил Горанов, когда Васильев выходил из комнаты.
— Одно бесспорно,— ответил ему Симанский: — человек, который взял его, сделал это с недобрым намерением. Здесь видна рука того, кто заинтересован в смерти профессора. Только так можно объяснить кражу!
— Вы забыли свой нож, — сказал Калчев, протягивая его Симанскому.
— Благодарю вас, тут обо всем забудешь. Этот нож — подарок профессора, и мне было бы очень жаль потерять его.— Симанский раскрыл нож, показал своим собеседникам все его лезвия, сложил и снова убрал в карман.
— Все это выглядело бы очень интересно и даже забавно, если бы не опасное состояние профессора,— вернулся к прежней мысли Калчев.
— Какая там забава, доктор? Это ужас! — резко возразил Симанский.— Идиот, который взял цезий, заслуживает виселицы.
— А что если цезий распался так, сам по себе? Например, ускорился радиоактивный распад, и металл исчез, прежде чем его успели взять? — снова задал вопрос Калчев, всегда с недоверием относившийся к химико-физическим законам.
— Таких фокусов в атомной физике не бывает,— рассмеялся Симанский и затем спросил: — А почему не видно сестры? Где она?
— Она в комнате дежурных. Вероятно, ее уже допросили,— ответил Калчев.
— Они очень быстро задавали вопросы,— заметил Симанский и, встав перед открытым окном спиной к остальным, вынул зажигалку, взял в рот сигарету и закурил ее.— Хоть бы скорее нашли цезий! — сказал он и повернулся лицом к доктору Калчеву.