ВЕСНИК. Зачем?
ПАПАНОВ. О политике поговорим!
Плучек и Весник чуть не утонули… Вернемся к Питеру.
Он отдохнул, откупался, подлечился и стал снова замечательным русским среднепьющим любимцем всего театра…
В Москве как-то стала модной фраза: «И прекрасно себя чувствую». Предположим, вы говорите кому- нибудь: «Жаль, что ты не был на собрании». Ответ: «И прекрасно себя чувствую». Вопрос: «У тебя неважный вид. Поссорился с женой?» Ответ: «И прекрасно себя чувствую». По аналогии можно напомнить: «Нормально, Георгий?» – «Отлично, Константин» – из Жванецкого.
Так вот автором фразы: «И прекрасно себя чувствую» был Петя Муганов, которому казалось, что если он аккуратно причешется, то никто не догадается, что он выпил. И мало того, чем больше он выпивал, тем лучше был причесан. В театре, естественно, об этом все знали. Однажды я увидел его причесанным, ну прямо-таки волосок к волоску.
– Здравствуй, Петечка! Как я рад тебя видеть! Ты прекрасно выглядишь! Молодец! Вот ты на месткоме дал слово, что не будешь больше пить, и не пьешь.
– И пекасно сия чуссую, – заплетающимся языком сказал Петечка.
Фраза полетела по Москве…
Однажды с ним решил серьезно поговорить директор театра Михаил Семенович Никонов.
– Послушай, Муганов! Мне надоели твои выпивки! Ты мне весь цех позоришь. Работник ты хороший, терять тебя жалко… Давай с тобой так договоримся: наступает у тебя желание водку пить, подавай заявление об уходе. Отпей ты ее, треклятую, а затем подавай заявление о приеме на работу. Буду зачислять. Говори, когда ты хочешь выпить?
– Сейчас, – мгновенно отвечает Муганов.
– Ну, знаешь… – взорвался директор, – мне… мне надоело! Придется нам с тобой расстаться!
– А вы что, Семеныч, уходите? – Муганов заплакал.
Этот разговор с директором, немного переработав, я использовал в радиопередаче «С добрым утром», фамилии, разумеется, я не называл. Муганов передачу услышал и в этот же день, встретив меня в театре, вместо «Здравствуйте» с ходу потребовал: «Авторские!»
И наконец, новелла, имеющая прямое отношение к рассказу Монтеня о зачавшей в крупном подпитии женщине.
Директор театра Михаил Семенович Никонов сдает государственной комиссии результаты ремонта здания театра. Показывает обновленное фойе, зри тельный зал и новый автоматически открывающийся люк на сцене.
– Пожалуйста, откройте люк, – просит директор машиниста сцены.
Комиссия склоняется, заглядывает в люк и на глубине пяти-шести метров видит, как наш Питер Муганов и пожарница театра занимаются физическим выражением своих пылких чувств друг к другу…
…Комиссия ушла, директор вызвал к себе Питера.
– Ты что? С ума сошел? Как тебе не стыдно? Это надо же дойти до такого… морального и физического… падения?! Открывается люк, и ты… ты… на глазах государственной комиссии… Что ты делал, а? Во время работы! Что ты делал с пожарницей, а? Как тебе не стыдно! И во время работы, а?
Взлохмаченный Муганов с сознанием своей неопровержимой правоты, ничуть не смутившись, заявил:
– Михаил Семенович! Был обеденный перерыв!
Позже Михаил Семенович, вспоминая эту историю, говорил:
– Кто знает, может быть, без «романа» в люке комиссия и не приняла бы реконструкцию сцены. Спасибо Питеру Декамероновичу Муганову!
Пожарница не зачала, заявлений с церковного амвона не делала, мужем и женой «влюбленные» не стали… Двадцатый век – не шестнадцатый!
Павел Николаевич Поль
В Театре сатиры, о котором я упоминал в рассказах о Муганове, служили замечательные артисты, вошедшие в историю высокого искусства. Одним из них был народный артист РСФСР Павел Николаевич Поль – исполнитель множества главных ролей в репертуаре театра…
Начал он свою карьеру с того, что отказался от своей родной фамилии – Синицын… Когда-то, в далекие времена нашего века, такие метаморфозы были модными. За броскими «Бим и Бом», «Два-Бульди-Два», «Фотограф Паола», «Польди со своими собачками» или «Польди-парикмахер», «Кио», «Карандаш», «Девять-Инго-Девять» и т. д. и т. д. скрывались простейшие «заземленные» фамилии! Такие, как, например, Румянцев, Скалов, Рубинштейн, Ратковский или, скажем, Иванов… А за фундаментальным обликом серьезнейшего Павла Николаевича скрывалась натура непредсказуемо озорная, с огромным и оригинальнейшим чувством юмора…
– Павел Николаевич, в чем секрет вашего постоянного и большого успеха у публики? Стоит вам появиться на сцене – аплодисменты, уйти – аплодисменты! В чем тут творческая собака зарыта?
– Золотце мое, все очень просто. Когда артисты на сцене говорят тихо-тихо, я выхожу и говорю гроо-о- мко-о-о! И когда говорят громко-громко, я выхожу и говорю ти-и-и-хо-о-о! Вот и вся моя система Станиславского и его друзей – «Немировича и Данченко»!
Мастера очень часто приглашали в концерты. Всякий раз он просил приезжать за ним намного загодя… часа за полтора до начала. Но тем не менее каждый раз звучали одни и те же слова:
– Все кончено… Мы опоздали. Наверняка… Ну зачем ехать, если мы опоздали?! Бессмысленно! Опоздали! О-п-о-з-д-а-л-и! И все! И не спорьте со мной! Не спорьте! Я опытнее вас! Не спорьте – опоздали!
Но при всем том он смотрел в зеркало, аккуратно повязывая галстук, причесывался, накладывал легкий-легкий грим-тон и чуть-чуть припудривался… Кто-то однажды полюбопытствовал:
– Павел Николаевич! Почему вы всегда так говорите? Ведь никаких оснований для волнений нет. Времени до начала концерта – уйма, да и, в крайнем случае, вас-то уж наверняка подождут: или потянут концерт, или антракт объявят…
– Золотые мои! Во-первых, я никогда не волнуюсь, а говорю одни и те же слова для… страховки, чтобы не сглазить, не дай Бог, чтобы в струне себя держать… Да и скучно молча собираться, верно ведь? И тебе, золотенький, есть чем позабавиться во время нудного ожидания!
…В самом начале Отечественной войны Театр сатиры гастролировал в Минске. Рано-рано утром в номер к Павлу Николаевичу буквально вломился бледный Владимир Яковлевич Хенкин – великий комедийный артист и трагическим шепотом произнес:
– Пашка, слышишь, Минск бомбят!
Облаченный в халат, величественный «Пашка» после малюсенькой паузы ответил:
– Золотой мой, ну что я могу сделать?!
На старости лет мастеру было категорически запрещено употреблять спиртное! Ни грамма! Самая маленькая рюмочка даже легкого сухого вина могла для него обернуться катастрофой. Но посидеть час- другой после спектакля в ресторане Дома актера, в кругу друзей – только посидеть! – он очень любил. Однажды он пригласил с собой молодого актера Юру Хлопецкого, который не был осведомлен о состоянии здоровья Павла Николаевича и о «трагическом запрете»… Поль заказал водки, маслины, тарталетки с печеночкой и жареным лучком, налил Хлопецкому «огненной», а себе – минеральной водички… Чокнулись…
– Ну, Юрочка, будьте здоровы! Только, пожалуйста, медленно, медленно-о-о-о-медленно-о-о-о пейте… Так-так-так. Хорошо! Закусывать не торопитесь! Не торопитесь! Посидите немножко… Подождем… подождем… так… так… Ну что? Захорошило?
– Да… немножко…
– Вот и хорошо… Возьмите, пожалуйста, одну маслиночку… одну… одну… Во-о-… И пожалуйста, косточку проглотите… Это единственная косточка, которая растворяется в желудке, даже лечит разного рода болезни… Даже язву… Та-ак… Ну посидим… Отдохнем немножко…
Минут пятнадцать пролетели в полном безмолвии… Хлопецкий в недоумении… полном…
