Настала моя очередь. Профессор пригласил сесть.
— Прочитал я вашу контрольную работу.
— И ничего не поняли?— тихо спросил я.
— Нет, разобрал. Правда, времени пришлось много потратить, почти целый день. Но я не жалею. Нечасто студенты-заочники балуют нас самостоятельными работами. Многие предпочитают списывать с книг. Одна студентка переписала почти всю мою брошюру, и я не знал, чью работу я проверяю — свою или ее. Ну что ж, давайте побеседуем. Тащите билет.
Вопросы были трудные, и я чувствовал, что отвечаю на них неуверенно. Но экзаменатор, взяв мою зачетную книжку, полистал и, к моему удивлению, поставил «хор».
— Почему же «хор»?— несмело проговорил я.— В школе мне поблажек не делали.
— И я вам поблажек не собираюсь делать,— возразил Толоконский.— Оценку поставил вполне заслуженно. Вы активно участвовали в семинарах. И ваша контрольная работа мне понравилась.
Вернувшись из института, я приступил к выполнению учебного плана, по которому каждый студент-заочник должен был провести библиографический обзор новинок художественной литературы.
В обеденный перерыв отправился в швейный цех.
Сперва из-за приличия слушали внимательно, затем начали шептаться и открыто переговариваться. По всему видно было, что они просто меня не понимают и им неинтересно.
Наскоро закруглив беседу, я вышел из цеха. «Библиотекарь из меня не получился»,— вздохнув, подумал я, вспоминая о совете учительницы немецкого языка научиться какому-нибудь ремеслу...
Было это в девятом классе. Учительница возвратила мне непроверенную контрольную работу. Во время перемены я подошел к ней со своей тетрадью.
— Я ничего не поняла, что вы там написали,— сердито буркнула она.
— Мой почерк трудно разобрать. Но где же выход?— настойчиво-нетерпеливо продолжал я.
— Ну что вам можно посоветовать?— смягчилась учительница.— Не следует вам мучиться. Зачем вам десятилетка? Освойте какое-нибудь ремесло и работайте себе на здоровье.
Учительница вышла из класса, а я стоял растерянный, ничего не соображающий.
Вспомнив сейчас этот разговор, я решил теперь, после неудачи с обзором, попробовать клеить коробочки. Мастер картонажного цеха дал мне бракованные заготовки, я приступил к работе.
За три часа я сделал всего три коробочки, и те пошли в брак!
— Не получается?— посочувствовал мастер.— Тут здоровые руки нужны.— Он хотел сказать еще что-то, но его позвали к телефону.
«Еще одна неудача»,— подумал я и вышел из цеха. У самых дверей встретился с Иваном Жуковым.
— Вот ты где! А я тебя по всей артели ищу. Понимаешь, какое дело! Придумал я одну штуку, а чертеж сделать не могу. Поможешь?
— Нет, Ваня, в школе от черчения я был освобожден.
— Жаль. К кому же мне теперь обратиться?
— А что ты придумал?
— Станок-автомат для выточки шахматных фигур.
— Станок-автомат?— с недоверием спросил я.
— Вот смотри,— оживился он и стал объяснять.
— Светлая у тебя голова, Иван, а ты учиться но хочешь. Не валяй дурака, поступай в вечернюю школу.
— Опять ты за свое!— поморщился Жуков.
— А как же, вот ты придумал интересную вещь, а объясняешь ее на пальцах, без чертежей. Разве не ясно, что надо учиться?
— М-да,— вздохнул Жуков и отошел от меня.
Вопреки предсказаниям скептиков художественная самодеятельность у нас все-таки родилась. Зверевы согласились ею руководить. Ивану Жукову подобрали роль в спектакле районного Дома культуры. А мне удалось убедить его поступить в школу рабочей молодежи. И вдруг звонок из школы: Жуков пропускает занятия. А потом позвонил наш художественный руководитель Зверев — Жуков не ходит на репетиции.
Я пошел домой к Жукову. Он лежал на кровати, читал книгу Станиславского «Работа актера над собой». На столе валялись окурки, в беспорядке стояли грязные стаканы и недолитая «Перцовка».
— Завьялыч, привет! Пришел воспитывать? Валяй!— Он закурил.
— Зачем мне тебя воспитывать? В конце концов ты не ребенок. Виктор Александрович просил тебе передать, что сегодня репетиция.
— Не может быть!— трезвея, воскликнул Иван.— Он же сегодня собирался в Москву, а репетицию перенес на завтра.
— Поездку он почему-то отложил.
— Вот черт, а я напился.— Иван заметался по комнате.— Слушай, Валерий, возьми чайник и принеси из колонки воды.
Я принес воды. Иван умылся, и хмель прошел.
— Ну теперь я в норме. Можно репетировать. Сейчас оденусь.
— Не торопись, Ваня, сядь,— попросил я.
— А репетиция?..
— Извини, Я обманул тебя.
— Обманул?.. Ты на это способен?— Иван весело рассмеялся.— Ей-ей, уморил... Завьялов — и вдруг обманул...
— Послушай, Ваня, я был в твоей школе...
— Понятно... Агитировать будешь!.. Не советую... В школу не вернусь.
— Ведь десятый остался.
— А дальше?.. В театральный институт все равно не попаду. А ради бумажки стоит ли учиться?..
— В библиотеке Ленина я видел кое-какие книги о ГИТИСе и узнал, что...
— Что узнал?— нетерпеливо спросил Иван.— Да не тяни ты.
— В ГИТИСе не только актерское отделение, есть еще и режиссерское.
— Здесь есть над чем подумать...
— Вот и думай... У тебя целый год впереди. А теперь иди в школy.
— К третьему уроку?.. Может быть, завтра?..
— Прости, но я напомню тебе пословицу: «Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня!»
— Ладно. Пойду!— согласился Иван и стал быстро одеваться.
Виктора Александровича Зверева мы разыскали в клубе дома отдыха «Связист». Шла подготовка к очередному концерту для отдыхающих.
Вообще на репетициях, как правило, никому присутствовать он не разрешал, но мам позволил в порядке исключения.
Мы заняли с Иваном Жуковым места в зрительном зале и с замиранием смотрели на его приемную дочь Раису, выполнявшую на сцене сложный акробатический этюд.
В молодости Зверев был цирковым артистом. Мечтал о смелом аттракционе. Но по болезни вынужден был оставить цирк. Освещенная арена возвращалась к нему лишь во сне, и от одной только мысли, что на манеж возврата нет, его прошибал холодный пот. Вся жизнь казалась мраком, из которого не было выхода.
В один из вечеров, когда за окном моросил осенний дождь со снегом и Звереву было особенно тоскливо, жена его, заведующая клубом при военном госпитале, сказала как бы между прочим:
— Знаешь, Виктор, у нас организуется детский акробатический кружок... Может, ты...
— Нет уж, Верочка, уволь,— отмахнулся он.
— Ты не хочешь мне помочь?..— От укоризненного взгляда ему стало как-то не по себе, и он согласился взглянуть на ее подопечных.
Среди девчонок-акробаток внимание привлекла диковатая маленькая татарочка. Опытный глаз циркового артиста отметил тонкую фигурку, широкие плечи и узкие бедра. «С такой можно поработать всерьез»,— сказал он себе и стал мысленно «лепить» будущий цирковой номер. Маленькая татарочка и была Раиса, средняя дочь многодетной семьи шофера Гениятова, ушедшего на фронт.
А через десять лет Раиса Гениятова обратила на себя внимание ценителей красоты и грации. Забегая вперед, скажу: теперь она профессиональная артистка. Ею любовались во многих странах. Так бывший цирковой артист вновь ощутил волнение рампы, выпустив на арену свою воспитанницу. Об этом я узнал позже, когда прочитал повесть супругов Зверевых «Мечта моя, цирк...», вышедшую в 1964 году в издательстве «Советский писатель».
Окончив репетицию, Зверев спустился к нам.
— Слушай, Жуков, хватит дурака валять,— нахмурив густые брови, отчитывал он Ивана.— Кто мечтал о сцене? Или это лишь пустая болтовня?..
— Виноват я, Виктор Александрович,— тихо произнес Жуков,— поверьте, больше это никогда не повторится. Знаете, как трудно начинать новое дело, если нет уверенности.
Худрук не спускал с него внимательных глаз, спрятанных под насупленными густыми бровями.
— Трудный путь, Ваня, по плечу сильным!— проговорил Зверев.
— Вот и Валерий так говорит! Но ведь это всего лишь красивые слова...
— Так не ходи к нам!— холодно заключил Зверев.
— Не ходи! А если тянет? А, к черту все!— вспыхнул Иван и, не простившись, ушел. Я было за ним, но Зверев остановил меня:
