котором, кроме моего «Указателя по истории Звенигорода», ничего не было, поставил сзади себя.
— А, Валерий,— узнал меня Федор Андреевич.— Домой?
— Домой. А вы?
— Я в Хлюпино. Там у меня на даче жена с дочкой, завтра выходной. Ну а твои-то как дела?
— Да вроде ничего... Закончил свой указатель. В районной газете есть отзыв. Вот смотрите... А где же мой чемодан?..
— Может быть, ты где-нибудь оставил? Вспомни.
— Да нет, я сюда его поставил. Кто же мог его взять?
Я обошел всех сидящих в зале, думая, что это чья-нибудь шутка. Но чемодана так и не обнаружил.
— Пойду в милицию.
— И я с тобой,— проговорил Федор Андреевич.
— Вы же на поезд опоздаете,— возразил я.
— Не будем, Валерий, терять время. Идем.
Пока мы добирались до ближайшего отделения милиции да ждали, когда нас примут, прошло с полчаса. Наконец дежурный пригласил нас к себе в кабинет. Мы рассказали о происшествии.
— Помните, что у вас в чемодане было?— спросил он.
— Конечно, помню,— ответил я,— там были рукописи и рецензия, опубликованная а местной газете.
Составив протокол, дежурный сказал:
— Ну а теперь идемте на место происшествия.
Среди людей, попадавшихся нам навстречу, я вдруг увидел высокого мужчину, шагающего с чемоданом, похожим на мой.
— Точь-в-точь как мой чемодан,— сказал я, показывая на него дежурному.
— Проверим,— сказал он и решительно направился к мужчине.
— Прошу прощения, что у вас в чемодане?
— Водка да хвост селедки,— нагловато бросил мужчина на ходу.
— Одну минутку, гражданин,— сказал милиционер.
— Что еще?— нервно спросил тот.
— Откройте ваш чемодан.
Мужчина пожал плечами, помедлил, потом швырнул чемодан и бросился в сторону, но милиционер успел подставить ему ножку, и беглец растянулся на асфальте. Все вместе мы отправились в отделение милиции. Там открыли чемодан, и я увидел мой указатель и селедку, завернутую в газету с рецензией на мою работу, а также недопитую «Перцовку». Милиционер стал составлять акт.
— Завтра утром к десяти часам вы должны быть здесь, придет следователь,— сказал он мне.
— Я не сумею обернуться. В час ночи последний поезд.
— Тогда ночуйте здесь на диване.
— Ты, Валерий, оставайся,— сказал Федор Андреевич,— а я поеду к твоим родителям, чтобы они не беспокоились, потом домой.
— Спасибо!
Рано утром, едва я успел перекусить в столовой, что находилась напротив отделения милиции, прислал Федор Андреевич, и мы вместе пошли к следователю.
Следователь оказался симпатичным молодым человеком со светлыми волнистыми волосами. Был он строен и, несмотря на штатский костюм, подтянут по-военному. Предложив нам сесть, он стал читать протокол, составленный вчера дежурным.
— Стало быть, чемодан украли? Какого цвета?
— Желтый.
— Что было в чемодане?
Я перечислил содержимое моего чемодана.
— А теперь расскажите, как это произошло!— попросил следователь.
— Валерию трудно говорить. Позвольте мне рассказать за него,— попросил разрешения Федор Андреевич.
— Пожалуйста!
Выслушав подробный рассказ о вчерашнем происшествии, следователь позвонил и приказал привести арестованного. Через несколько минут его ввели.
— Возвращались из заключения и не доехали до места? Что, там было лучше?
— Хорошего мало,— буркнул подследственный,— только дело мне не шейте!
— Этого гражданина знаете?
— Первый раз вижу.
— Как же к вам его чемодан попал?
— Нашел.
— Нашли? Почему же побежали, когда вас попросили открыть чемодан?
— Не брал я, слышите, не брал,— закричал он истерически,— слушаете всяких уродов!
— Урод-то скорее вы,— не выдержал Федор Андреевич,— такой здоровый и воруете. Инвалид же этот много добра людям сделал, теперь институт оканчивает. А что у вас за плечами?
— Пятнадцатилетний общий стаж тюремного заключения,— заметил следователь и, обращаясь ко мне, спросил: — Давно болеете?
— С рождения.
— Да, не тех судьба обижает, кого надо!— проговорил следователь и пристально посмотрел на арестованного. Тот дернулся под его твердым взглядом. От самоуверенности не осталось и следа.
Следователь подписал протокол очной ставки и велел увести арестованного. Тот встал и тяжелой походкой покорно направился к выходу.
Глава 4
Весенняя сессия пятого курса подходила к концу. Сидим в аудитории, где нам предстоит прослушать вводную лекцию по диалектическому материализму. Читать ее нам будет Степан Валентинович Маркин. Мы были несколько удивлены, когда в аудиторию вошел молодой человек, опираясь на две палки. С трудом дошел он до кафедры. Ему хотели помочь, но он отказался.
— Никогда не показывайте, что вы сильнее других!— внушительно оглядев аудиторию, медленно произнес Маркин.— И пожалуйста, не жалейте меня. А то, если я вас начну «жалеть», худо вам станет,— усмехнувшись, полушутливым тоном добавил он.
В аудитории послышался шумок.
— Итак, что же такое диамат?..— начал Маркин.
Говорил он не торопясь, давая возможность записывать. Каждое положение подкреплял цитатами из произведений классиков марксизма- ленинизма.
— Вот память!— слышался восхищенный шепот студентов.— Нам бы такую!
Я тоже восхищался этим человеком и думал: «Действительно, спорить с судьбой, идти наперекор ей могут лишь сильные духом».
Поздно вечером, когда мы укладывались спать, в комнату нашего общежития неожиданно вошел Маркин.
— Братцы, придется вас немного уплотнить, только на одну ночь!— объяснил он.
Студенты принесли койку и постельные принадлежности, Маркин оглядел нас и весело спросил:
— Терем-теремок, кто в тереме живет?
В таком же шутливом тоне представились и мы. И как-то сразу исчез тот невидимый барьер, который в первую минуту разделял преподавателя и нас.
Присев на кровать, Маркин снял тяжелые стальные ноги и забросил на нее свои, пораженные полиомиелитом. Но никто из окружающих не испытывал той жалости, которую вызывают больные. Он достиг такого положения, что окружающие не замечают его физических недостатков. Сумел «спрятать» их. Но как? Мне хотелось расспросить его, получить советы для будущего. Когда общий разговор угас, Маркин обратился ко мне:
— Ну, Валерий, а ты почему молчишь?
— Я слушаю. Но, если можно, позвольте задать вам вопрос.
— Задавай,— разрешил Маркин.
— Как вы стали кандидатом философских наук?
Маркин ответил не сразу:
— Мечтал о дипломатической работе. Собирался поступать в институт международных отношений. А мне говорят откровенно: с такими недостатками в дипломаты не лезь...
— И вы покорились злой судьбе?
— Покориться злой судьбе? Выражение-то какое страшное,— Маркин усмехнулся.— Покориться — значит стать обузой общества, семьи. А этого обо мне не скажешь.
