Риск.Молодинская битва.

Малую паузу нарушил сам же Иван Васильевич:

— Поезжай, князь, как задумал. Не забивай голову суетными мыслями. Дела славные тебя ждут.

Оно, конечно, верно, только как от грешных мыслей отмахнешься? Что Фролу сказать на его вопросительный взгляд?

Решил не объясняться со стремянными, будто ничего не произошло, хотя и чувствовал по отношению к нему себя гадко.

«Ничего, все равно добьюсь у Ивана Васильевича ему чина. Добьюсь! Тогда и расскажу все…»

К удовлетворению князя, Фрол Фролов повел себя так, словно и в самом деле ничего необычного не случи­лось. Прежде, бывало, как ни старался, не мог он скрыть обиды, когда его обходили вниманием, теперь же не вы­казывал ни малейшего недовольства. Вроде бы даже об­радовался, когда услышал, что остается при княжеском Стремени и что через день выедут они в Почеп.

— Загодя все сготовлю к выезду, — заверил он князя и лишь спросил: — Сколько брать охраны?

— Не больше дюжины дружинников.

— Верно. Спорей путь, когда малое число свиты. Не обузно.

Михаил Воротынский ждал, что в пути, на привалах либо на ночевках полюбопытствует Фрол, отчего обой­ден, но дни шли за днями, а он даже не пытался загово­рить о боярстве, словно оно его вовсе не волнует, и был, как всегда, жизнерадостен и услужлив.

Более месяца они в пути. Распределил князь Михаил Воротынский места для сторож и для самой засечной по­лосы уже в Стародубе, Брянске, Серпейске. Осталась са­мая малость до Калуги, когда вдруг прискакал к нему вестовой от князя Ивана Вельского, главного воеводы Окской рати, и сообщил, что Девлет- Гирей переправил­ся уже через Оку между полками Правой и Левой руки, и те остались не у дел. Велено теперь им, обогнав крым-цев, спешить к Москве для ее обороны. Туда же идет Большой полк. Князь Иван Вельский велит и ему, кня­зю Воротынскому, быть без промедления в Царственном граде.

Поспешишь — людей насмешишь. Что он там с дюжи­ной своих дружинников сделает? Хорошо бы тверскую дружину себе навстречу позвать, куда как ладно было бы, но кто он такой, чтобы подобные распоряжения давать. Только на порубежье он воевода главный, лишь там его приказы — не самовольство.

Впрочем, как не самовольство, если он по своему разу­мению опустопорожнит украинные города от рати.

«Семь бед — один ответ!»

Когда же стал отсылать гонцов в Почеп, Стародуб, Брянск, Серпейск, Воротынск, Одоев, то передумал сов­сем оголять города, а повелел срочно слать лишь полови­ну воинов. Пусть даже полка полного не наберется, но все равно — не дюжина дружинников. Послал князь Во­ротынский гонцов и в Калугу, в обгон себе, чтобы и там половина рати готовилась идти на помощь Москве.

То, о чем рассказал князю Воротынскому гонец глав­ного воеводы Окской рати, не позволяло представить полностью обстановку, какая теперь сложилась между Окой и Москвой, и он пытался осмыслить все сам, чтобы действовать разумно и с пользой для ратного успеха. Во­ротынский, к тому же, недоумевал, как могло случиться, что, готовя войско лишь к большой охоТе, хан вдруг по­вел его на Россию. Без огнестрельного стенобитного сна­ряда? Без обоза? Или все сготовлено заранее, но хан так строго в секрете держал свои дела, что даже самые близ­кие его слуги ничего о них не знали? Только вряд ли та­кое могло быть. Значит, резко изменились намерения ха­на, и случилось то, о чем предупреждал он, князь, царя Ивана Васильевича.

Да, произошло худшее. Охота, задуманная ханом как смотр своих сил, шла по расписанному порядку. Тумены окольцевали (все уложились в срок) огромный участок сте­пи в низовьях Дона и ждали урочного часа, чтобы начать сближение-загон. И в это самое время стали поступать до­несения, что казаки ведут себя странно, не разбежались, как бывало раньше во время охот, за Дон и к Волге, а лишь позапирались в своих крепостицах. И еще добавляли по­ сланцы темников, что среди казаков появились стрельцы московские, а со стен многих крепостиц глядят пищали.

Девлет-Гирей хотя и удивился, но предпринимать ни­чего не намеревался. Так рассудил: охота кончится, тогда можно будет разобраться. Но тут под рукой оказался Дивей-мурза, своими умными советами завоевавший большой авторитет у правителя и мечтавший стать такой же главной фигурой при Девлет-Гирее, каким был Су-будай-богатур при Батые.

Так вот этот самый Дивей-мурза предложил хану свою услугу:

— Аллах да благословит ваши, светлый хан, деяния, если вы повелите мне захватить у казаков языка. Вам, да продлит Аллах годы вашего царствования, известно, что ничего просто так не бывает.

— Ты прав, верный мой слуга. Посылай за языком. Еще не были согнаны дикие звери в плотный круг — скорее на бойню, а не для охоты на них, — а джигиты Ди-вей-мурзы уже доставили языка. Не из казаков, а поваж­нее: наткнулись на растянувшийся по степи обоз, кото­рый вез в одну из казачьих ватаг пищали, зелье огненное и дроб, без лишнего шума захватили последнюю, изряд­но отставшую повозку и доставили ее своему хозяину в целости и сохранности. Вместе с двумя стрельцами. Из­раненными (они яростно сопротивлялись), но живыми.

Дивей-мурза не поспешил, однако, с докладом к Девлет-Гирею. Переждал, пока окончится охота, и хан при­гласит всех на пир. Из стрельцов до того времени выжал все, что можно выжать.

Собственно, сдюжили стрельцы пытки либо нет — все это не имело значения: зелье огненное, рушницы и само­стрелы, которыми была нагружена повозка, говорили са­ми за себя, подтверждая полученные ханом сообщения темников.

Девлет-Гирей лично повел лучников на последний этап охоты. Газели, сайгаки, каракуйруки, дикие лоша­ди, волки и шакалы — все сбилось в плотную массу, оцепленную плотным обручем конных ратников, ожи­давших появления хана с лучшими стрелками. И вот Девлет-Гирей появился на белом в яблоках иноходце, на­тянул лук, и вмиг тучи смертоносных стрел посыпались на несчастных животных.

До захода солнца не прекращалось избиение. Кончал­ся запас стрел у одних, их сменяли другие, обруч сжи­мался, и даже привыкшие к крови татарские кони храпе­ли и дрожали, чавкая копытами по лужам крови, пре­одолевая завалы еще трепыхавшейся в предсмертной агонии добычи.

Еще последняя смена воинов добивала остатки живот­ных, а уже запылали костры под большущими казанами, на вертела насаживали еще дышавшие теплом туши сай­гаков и жеребчиков, освежеванных быстро и умело; по­явились полные бурдюки с кумысом и крепкой хмели бу­ зой215 , приготовленной из пшена, — пир начинался при свете факелов.

И вот ближе в полуночи, когда у ханского дастархана придворные его начали не только возносить до неба мет­кость стрел ханских на охоте, но и предрекать ему славу чингисхановскую, славу завоевателя Вселенной, Дивей-мурза поднял пиалу с бузой.

— Верно говорят, мой хан, ваши славные советники, ваши нойоны. Повелите, о могущественный хан, и мно­гие земли лягут под копыта вашего иноходца. Первой та­кой землей должна стать земля гяуров, извечных данни­ков Золотой Орды, единственным продолжателем слав­ных дел которой являетесь вы, славный хан, да продлит Аллах годы вашего царствования. Вам, мой повелитель, донесли о коварных замыслах раба вашего князя Ивана, вы захотели иметь подтверждение и повелели мне, слуге вашему верному, доставить их. Я исполнил вашу волю.

Дивей-мурза махнул рукой, и тут же в полусотне ша­гов от девлетгиреевского дастархана вспыхнуло десятка два факелов, осветив повозку с впряженными в нее стрельцами. Камчи со свистом хлестнули по спинам не­счастных, и тяжелая, груженая повозка надрывно тро­нулась и медленно стала приближаться к пирующим вельможам.

Даже в неярком свете факелов было видно, как вспых­нули завистью взоры многих сановников. Да, впечатле­ние это произвело потрясающее.

Дивей-мурза, гордый собой, ждал, когда повозка при­близится, затем, взмахом руки остановив ее, продолжил свою речь:

— Вы сами, мой повелитель, сможете убедиться, что посылает раб ваш, князь Иван, казакам.

Девлет-Гирей, отхлебнув бузы и закусив куском сай-гачины, с трудом поднялся и, покачиваясь, пошагал к повозке. Нукеры поспешно откинули холстину, и глаза хана налились кровью.

— О! коварный! Хотевший называться братом! Мы за­ставим тебя, князь Иван, слизывать пыль с наших сапог.

— Повелите, светлый хан, своим туменам, как окон­чится пир, направить морды коней на Москву, — вкрад­чиво вплел Дивей-мурза свой совет в гневный всплеск ханский. — Успех обеспечен. Вы, мой повелитель, пере­правитесь через Оку раньше, чем подойдут к ней на лет­нее стояние русские полки. Мы налетим внезапно и сде­лаем то, что сделали в свое время Мухаммед-Гирей и брат его Сагиб-Гирей, надолго подрубив крылья князьям мос­ковским. Аллах благословит нас на священный поход против гяуров, и мы, вашей крепкой рукой, разрушим Москву, обретем большое богатство, много пленных. Князь Иван признает себя вашим, мой повелитель, ра­бом…

— Да будет по твоему совету! Такова моя воля! Такова воля Аллаха!

Дальше все шло так стремительно, что ни ципцан, ни нойон, верные друзья Воротынского, не посчитали воз­можным хоть как-то его оповестить. Когда рать выходит в поход, впереди ее рыщет множество разъездов, кото­рые могут перехватить гонцов. Оправдан ли риск? Нет, не оправдан: даже если на несколько дней раньше полу­чит князь Воротынский весть, он не успеет оповестить всех воевод крепостей на реке Оке, как тумены Девлет-Гирея начнут переправу через нее.

Поход стремительный, без тяжелого снаряжения, без обременительного обоза. Даже караваны верблюдов и вьючных лошадей выйдут позже, лишь через несколько дней, и своих обычных для приема пленников и награб­ленного стоянок достигнут тогда, когда Девлет-Гирей уже подступится к Москве.

Совет Дивей-мурзы был еще и тем хорош для хана, что он действительно давал возможность крымским туменам выйти к переправам через Оку раньше того, как русские полки займут свои ежегодные станы и изготовятся к ожиданию возможного вторжения татар. Так, собствен­но, и вышло. Когда Девлет-Гирей подвел к Оке свое сто­тысячное войско (несколькими крыльями), полки рус­ские еще шли к Коломне, Тарусе, Кашире, и только сам царь Иван Васильевич с опричным полком встал уже в Серпухове, на подходе к которому находился и Большой полк. Когда Девлет-Гирей подступил к Туле, жители Серпухова Русин и Тишков, бежавшие от зверств своего царя, сообщили об этом хану, ничего не скрывая. И то, что города русские опустошены мором и голодом и что рати у царя очень мало, убеждали хана, что царь не смо­жет быстро получить помощь. Они надеялись, что крым­ский хан окружит Серпухов, пленит, а то и лишит жизни царя-кровопийцу. Девлет-Гирей, однако, не очень-то по­верил перебежчикам, посчитав, что они просто-напросто хотят замедлить его стремительный бег, дать возмож­ность Москве подготовиться к обороне. Он решил обойти Серпухов, раз там уже находится рать.

Что сделает Серпухов, если падет Москва?!

Мог бы Иван Васильевич со своим опричным и Боль­шим полками встретить передовые отряды крымских войск, задержать их на день-другой, а к тому времени по­доспели бы все остальные полки к месту сражения: Пра­вой руки — находился совсем рядом, в дневном перехо­де, Левой руки — в двухдневном переходе, почти вместе с ним подтянулся бы и Передовой. Сторожевой бы тоже ненадолго от них отстал. Вот и набралась бы изрядная си­ла, способная встать стеной; но Иван Васильевич давно был не тем царем, для кого благо государства ставилось выше личной безопасности, как было это в молодые его годы. Он даже не подумал о встрече крымцев, а кинулся

наутек со своими опричниками в Александровскую сло­боду, но даже и там не остался и ускакал еще дальше — в Вологду.

Главный же воевода не нашел ничего лучшего, как по­вернуть все полки к Москве, чтобы там встретить татар­ское войско и дать ему бой.