Риск.Молодинская битва.

— Господи! Укрепи душу! Дай силы!

— Не кощунствуй! Огнем душу твою бесовскую очи­щу, тогда, возможно, примет тебя Господь Бог!

Палачи — а у них все было заранее обговорено — вы­гребли кучу углей, разровняли их на полу (толстый слой запекшейся крови зачадил, сразу же наполнив пыточ­ную душным смрадом) и, схватив князя Воротынского, распяли его на углях.

— Ну, как? Очищается душа от дьявольщины?

— Верного слугу изводишь, государь, — через силу выдавливал слова князь Воротынский, — а недостойных клеветников жалуешь!

— Двоедушник! — выкрикнул Иван Васильевич и принялся подгребать под бока князю откатившиеся в сторону угли. Князь глухо простонал, сознание его пому­тилось, он уже не понимал, о чем спрашивает его царь, что исступленно выкрикивает. И лишь несколько раз по­вторенное «клятвопреступник! клятвопреступник!! клятвопреступник!!!» дошло до его разума. Обида от не­заслуженного оскорбления чести княжеской пересилила дикую боль.

— Я присягал тебе и не отступал… Я верил тебе… Тво­ей клятве на Арском поле… У тафтяной церкви… Перед Богом… При людях вселенских на Красной площади… митрополиту клялся… быть отцом добрым… судьей пра­ведным… На всю жизнь… Ты отступил от клятвы… Чес­тишь недостойных… Казнишь честных… кто живота не жалеет во славу отечества… И твою, царь… Господь Бог спросит с тебя…

— Ты пугаешь меня, раб! Ты грозишь карой Господа! На тебе! На!

Посохом своим Иван Васильевич стал истово подсовы­вать под бока князя угли. Пеной вспучился перекошен­ный от злобы рот царев.

Ведал, что творил самодержец всей России, не под бо­ка честного воеводы подпихивал он пышущие жаром уг­ли, но под славу и могущество великой державы. И под свой трон. Иван Васильевич, конечно же, не был глуп­цом и, скорее всего, не мог противиться злой воле рока. Он изменил России.

Больше ни слова не промолвил князь Михаил Ивано­вич Воротынский. Лишь скрежетал зубами, сдерживая стон.

Не так ли сдерживала стон, сцепив зубы, Россия, когда отощавшие гольштинские и ангальтцербтские князьки, эксплуатируя фамилию Романовы, гнули русский люд до земли, а недовольных загоняли в ко­нюшни и секли до смерти; когда строили на костях на­рода многотерпимого дворцы себе и благополучие Ев­ропы, а если становилось невмоготу мужикам российским и брались они за топоры, уничтожали восставших беспощадно, изуверски. Не так ли сцепила зубы Рос­сия, потерявшая в борьбе с вандалами лучших своих сынов, под игом так называемых марксистов-ленин­цев, газами травивших хлебопашцев, гнавших их, как скот, в товарных эшелонах в Сибирь и на Север на вер­ную смерть лишь только за то, что не согласны были они отдавать потом и кровью возделанные клочки зем­ли в иезуитскую народную собственность; не так ли сдерживает стон россиянин и теперь, понимая вполне, что у державного руля скучившиеся вожи взяли не тот стриг, по которому можно достигнуть берегов кисель­ных и рек молочных, а привели Россию к самой пропа­сти. И мысли нынче Великого Народа Великой Держа­вы не о славе и могуществе страны, но о собственном выживании.

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

Вдалекой древности, еще до Рождества Христова, му­дрый философ изрек знаменательную, на мой взгляд, фразу: история делается эхом злословия…

Царь-самодержец всей Руси Иван Васильевич Гроз­ный не осмелился казнить народного героя на Красной площади. Полуживого князя Михаила Воротынского бросили в розвальни и повезли в белоозерскую ссылку под великой охраной и тайно; князь, однако же, по доро­ге скончался, и труп его не доставили в Москву, чтобы похоронить с честью, достойной и его рода, и его заслуг перед отечеством, — выполняя волю царя, клевреты цар­ские довезли тело князя до обители святого Кирилла и там укромно схоронили. Великую же победу, достигну­тую его полководческим гением, всеми силами пытались замалчивать.

Вот и всё. Был великий человек и — нет его; была по­бедоносная битва и — вышибли ее из памяти народной. А когда сменилось одно да другое поколение, о ней и вовсе забыли.

Лишь немногие из современников князя Михаила Во­ротынского подали свой голос протеста. Среди них — князь Курбский, тоже воевода от Бога, прославивший свое имя в борьбе с врагами Земли Русской, но бежавший за ее пределы от царя-кровопийцы, чтобы не быть каз­ненным. Он оставил потомкам полные гневной правды слова:

«…О муж Великий! Муж, крепкий душой и разумом! Священна, незабвенна память твоя в мире! Ты служил отечеству неблагодарному, где добродетель гибнет и сла­ва безмолвствует; но есть потомство, и Европа о тебе слы­шала: знает, как ты своим мужеством и благоразумием истребил воинство неверных на полях московских, к уте­шению христиан и к стыду надменного султана! Прими же здесь хвалу громкую за дела великие, а там, у Христа Бога нашего, великое блаженство за неповинную му­ку!..»

А известный историк Карамзин оставил нам такое свидетельство: «Знатный род князей Воротынских, по­томков святого Михаила Черниговского, уже давно пре­секся в России, имя князя Михаила Воротынского сдела­лось достоянием и славою нашей истории».

Не пророческие, как оказалось, слова о славе. В забве­нии у потомков имя князя Михаила Ивановича Воротын­ского. В полном забвении. Неизвестно достоверно даже, где его могила. Кто-то считает, что она в обители святого Кирилла, а кто-то утверждает, что она в Лавре Сергиевой в ряду со славными князьями Горбатыми, Ряполовски-ми, Гагиными, Пожарскими, чьи роды тоже пресеклись злодейством правителей.

Спросите сегодня и убеленного сединами, израненно­го на полях брани ветерана, и мужа чиновного во цвете своего житейского благополучия, и студента, грызущего гранит науки, даже исторической, и совсем юного школьника, и вы убедитесь — лишь единицы из десятков тысяч смогут сказать что-либо путное о Молодинской битве или хотя бы подтвердить, что слышали или читали о ней.

Да, сегодня новейшие энциклопедические словари хо­тя и весьма кратко, все же не обходят великую битву вни­манием, однако энциклопедия не всем доступна, а попу­лярная литература, газеты, радио и телевидение как в рот воды набрали.

Вот передо мною текст к туристической схеме Москов­ской области — путеводитель по памятным местам. Уде­лил он внимание и Молоди. Да какое!

«Молоди. Д-4. Бывшая усадьба «Молоди» (XVIII— XIX вв.). Сохранился парк и основные постройки, в кото­рых теперь расположен дом отдыха».

Очень трудно найти слова, которые бы по достоинству оценили, какой вред наносят народной памяти подобные путеводители.

Если же отречься от суеты мирской и с основательной серьезностью задуматься об историческом значении Мо-лодинской битвы, то вывод родится сам собой: безвест­ная для большинства народа российского победа на поле у Рожаи-реки над крымскими туменами имела не мень­шее, а возможно, большее значение, чем знаменательная Куликовская.

Давайте обратимся к политической, как мы теперь выражаемся, составляющей двух великих побед. И Ма­май, и Девлет-Гирей вели тумены не для очередного гра­бежа, а имели цель захватить Москву и сделать ее своей столицей. Однако Мамай не был чингисидом и, стало быть, не мог править Золотой Ордой ни при каких обсто­ятельствах. Повел он рать вопреки царствующему в Зо­лотой Орде хану, собираясь создать свое ханство, стать царем обширной и богатой земли, чтобы сравняться с чингисидами или даже диктовать им свою волю. Согла­сились бы на это чингисиды, стали бы они молча взирать на новое, враждебное им ханство, готовы ли были усту­пить столь богатую данницу безродному властолюбцу? Конечно, нет. Вот и оказался бы Мамай, даже захватив Москву, между молотом и наковальней: неминуемое со­противление в самой России, воспрянувшей духом под рукой великого князя Дмитрия, вдохновившего все княжества на борьбу за освобождение от татарского ига, — столь же жестокая борьба ждала Мамая и с чингисидами. Об этом говорят и исторические факты. Вот один из них.

Великий московский князь Дмитрий Донской, сразу же после того как одержал верх над Мамаем на Кулико­вом поле, направил золотоордынскому хану Тохтамышу посольство, чтобы известить о своей победе и просить Тохтамыша впредь не попустительствовать Мамаю. Тох-тамыш отозвался на просьбу Дмитрия Донского, довер­шил разгром Мамая и изгнал его из Золотой Орды, а мос­ковскому великому князю послал вестника, дабы тот по­ведал о том, как хан «супротивника своего и их врага Ма­мая победил».

Иное дело — чингисид Девлет-Гирей. Его вожделен­ная мечта, захватив Москву, превратить ее в столицу воз­рожденной Золотой Орды, саму же Россию, посадив сво­их наместников во все ее старейшие города, — в ядро ве­ликого Золотоордынского ханства. Тогда, по его расче­там, мог быть выполнен завет Чингисхана о распростра­нении власти монголов на земли от берегов моря Восточ­ного до берегов моря Западного.

Если же рассматривать военную сторону двух вели­ких битв, то и здесь мы увидим заметную разницу. Вели­кий князь московский Дмитрий, благодаря организатор­скому гению и твердости в выполнении задуманного, су­мел поднять почти всех русских князей на борьбу с тата­рами, собрав их дружины в единый кулак. Вся Россия встала за свою свободу. Во главе с князьями и десятками талантливых полководцев. Стяг самого великого москов­ского князя реял над объединенной ратью. А это великий вдохновляющий фактор.

Что же имел князь Михаил Иванович Воротынский под своей рукой? Обычную Окскую рать, которая выстав­лялась на лето, чтобы отбивать лишь разбойничьи набеги крымцев. Противостоять собранным для похода татар­ским туменам они не могли по малочисленности своей. Зная это, самодержец российский добавил всего лишь один полк (до дюжины тысяч человек) да несколько десятков пушек, сам же улепетнул в Александровскую сло­боду.

Но даже в такой ситуации русские полки в решаю­щей сечи наголову разбили почти в два с половиной ра­за превосходящие крымско-ногайско-турецкие силы, разбили благодаря полководческому гению князя Ми­хаила Ивановича Воротынского, благодаря мужеству, храбрости и умелым действиям других воевод, мече-битцев, пушкарей, самопальщиков, казаков гулящих и порубежных. Одно это достойно того, чтобы воспеть великий подвиг русских ратников и чтобы благодар­ные потомки чтили бы великие деяния героев-пращу­ров.

Несколько лет назад меня пригласили на торжества в честь юбилея Воротынска, вотчины великого воеводы. Как теперь водится, не обойдены были те торжества вниманием православной церкви. Среди делегированных ею — один из иерархов калужского клира. Меня познакомили с ним, и я по наивности своей задал ему простой, но, как оказалось, весьма бестактный вопрос:

— Не имеет ли намерения православная церковь при­числить князя Михаила Воротынского к лику великому­чеников?

Ответом на вопрос был вопрос:

— А что он сделал для православной России?

Я обескураженно пожал плечами, и тогда сановник от церкви принялся наставлять меня на путь праведный:

— Если вы желаете поставить вопрос о канонизации, вам надлежит собрать свидетельства о чудодейственной силе мощей и приложить эти свидетельства к проше­нию…

Я приоткрыл было рот, чтобы пояснить, что князь Михаил Воротынский еще при жизни сотворил чудо, ма­лыми силами разбив татарские тумены,