останавливался незадолго до мора, унесшего тысячи и тысячи жизней, знакомый танжерский шейх сообщил ему, что отец умер пятнадцать лет назад. Весть о кончине матери застигла его в Тазе, когда до родного дома оставалось несколько дней пути.
Заезжать в Танжер расхотелось. Там, правда, оставалась по отцовой и материнской линии многочисленная родня, что в его отсутствие наверняка расширилась, приросла детьми и внуками; рано или поздно предстоит наведаться и к ним, хотя ждут они не столько его самого, сколько дорогих заморских подарков. Но все это можно было отложить на потом, а вот в Фес, блистательную меринидскую столицу, ноги несли сами.
За четверть века, что Ибн Баттута провел в странствиях, здесь, на родной земле, многое изменилось. В правление султана Абу-ль-Хасана, вступившего на престол в 1331 году, меринидское государство достигло апогея своей славы и могущества. Сын абиссинки, прозванный за смуглость «черным султаном», Абу- ль-Хасан страстно мечтал о восстановлении мусульманского господства в Испании и даже снарядил туда военную экспедицию, которая, к его разочарованию, окончилась полным провалом. Поначалу, правда, военное счастье сопутствовало Абу-ль-Хасану, и ему даже удалось захватить город Альхесирас, но в 1340 году в сражении у берегов Рио Саладо кастильцы наголову разбили меринидскую армию, а еще через четыре года, опираясь на помощь отборных отрядов английского, французского и итальянского рыцарства, окружили Альхесирас и после двухмесячной осады вновь взяли его в свои руки.
Считая поражение случайным, «черный султан», по словам средневекового историка Ибн Халдуна, «остался глубоко убежден, что дело Аллаха в конце концов восторжествует и что всемогущий выполнит свое обещание, вернув удачу мусульманам». Но это были напрасные надежды. Меринидам пришлось уйти с Пиренейского полуострова, и на сей раз навсегда.
Эфемерными оказались и успехи Абу-ль-Хасана в осуществлении другого честолюбивого замысла — создании могущественной империи, простирающейся вдоль Средиземноморского побережья от Атлантики до Египта. Былая слава Альмохадов, безраздельно господствовавших в Ифрикии, не давала ему покоя. В начале 1335 года он выступил против своего главного врага, абдельвадидского правителя Абу Ташфина, осадил Тлемсен и в мае 1337 года взял его штурмом. Падение Тлемсена вызвало гулкий резонанс во многих мусульманских столицах — египетские, суданские, гранадские и тунисские послы прибывали в Фес с поздравлениями от своих государей. Но Абу-ль-Хасан стремился к большему. Весной 1347 года он двинул свои войска на восток и несколько месяцев спустя овладел Тунисом, вплотную приблизившись к осуществлению своей мечты. Но кампания 1347 года была последним успехом Абу-ль-Хасана. Далее последовала целая цепь неудач, которые в конечном счете привели его к гибели. Удержать Тунис оказалось значительно труднее, чем его завоевать. В течение двух последних лет Абу-ль-Хасан растрачивал силы в борьбе с мятежными арабскими племенами и местными феодалами, не признававшими его власти, а тем временем его сын и наследник Абу Инан провозгласил себя султаном и для укрепления своих позиций восстановил добрые отношения с Абдельвадидами, позволив им вернуться в Тлемсен.
Все, что задумал Абу-ль-Хасан, шло прахом. Так и не сумев одолеть мятежного сына, этот великий честолюбец и не менее великий неудачник в 1351 году вынужден был отречься от престола и вскоре умер в горах Высокого Атласа, где его приютили друзья из древнего альмохадского племени хинтата.
Территориальная экспансия осталась стержневой идеей внешней политики и при Абу Инане, который так же, как отец, всю жизнь рвался к господству над Средним Магрибом и даже добился значительных успехов, завоевав все побережье вплоть до Бужи, но в конце концов был вынужден отступить с пустыми руками, так как его воины, изнуренные тяготами похода, отказались идти вперед.
Крах имперских амбиций отнюдь не подорвал авторитета Меринидов в глазах окружающего мира. Марокко по-прежнему оставалось самой могущественной силой в Магрибе, а блеску и роскоши меринидского двора могли позавидовать правители любой мусульманской страны. Стремясь утвердить за собой репутацию просвещенных государей, фесские султаны заботились о строительстве мечетей, маристанов, духовных школ, покровительствовали наукам и искусствам, собирая вокруг себя выдающихся богословов, ученых, поэтов. Так, например, секретарем и хранителем печати у Абу Инана был тунисец Ибн Халдун, крупнейший мыслитель средневековья, которого не без оснований называют «отцом социологии». Разносторонне одаренный, Ибн Халдун ярко проявил себя во многих областях человеческой деятельности, своей универсальностью он походил на гигантов европейского Ренессанса.
Другой звездой первой величины в фесских научных кругах был поэт, историк и философ, бывший визирь гранадских эмиров Лисан ад-дин Ибн аль-Хатиб, последний из великих андалузцев, творчество которого пронизано апокалипсическими мотивами неизбежного заката арабо-испанской культуры.
Были и другие, не менее талантливые и именитые, чей блеск не выдержал проверку временем, померк, сошел на нет и сегодня уже неразличим под слоем архивной пыли. Иногда они сходились на диспуты, и тогда на пушистые дворцовые ковры, треща, осыпались искры накалившихся умственных страстей. Абу Инан любовался уникальной коллекцией интеллектов, как красавица любуется набором заморских благовоний, что выстроились рядами на ее туалетном столике. И если появлялся в Фесе или где-нибудь еще яркий мыслитель или поэт, к нему со всех ног спешили ученые эмиссары халифа, чтобы выяснить, каков он и чего стоит, и после представить о нем государю обстоятельный доклад.
В декабре 1349 года по дворцу разнеслись слухи, что в Фесе остановился некий шейх, похваляющийся тем, что объехал весь населенный мир и даже сподобился состоять на службе у индийского султана.
Летопись сообщает:
«И среди тех, кто прибыл к высоким вратам Феса и перешел по лужам стран к его вздымающемуся морю, был шейх, факих, путешествователь надежный, проехавший земли, пронизавший климаты вдоль и вширь, Абу Абдаллах Мухаммед, известный как Ибн Баттута, славный в странах Востока как Шамс ад-дин („Солнце веры“). Он обошел землю, поучаясь, и прошел по городам, испытуя; он исследовал разделения народов и углублялся в деяния арабов и иноземцев. Затем он водрузил посох скитаний в этой высокой столице».
Современники относились к рассказам Ибн Баттуты по-разному. Люди неискушенные готовы были слушать его часами; в самых интересных местах они со значением переглядывались, покачивали головами; вопросы задавали бесхитростно, робко, опасаясь прослыть невеждами, а если кто и проявлял дотошность, то на него сердито прицыкивали: не думай, мол, что умнее всех. С такими Ибн Баттуте было легко, он готов был сидеть с ними подолгу, переносясь в воспоминаниях то в священные города Аравии, то в Дели, то на Мальдивские острова. Странно, но именно здесь, на родине, окруженный родственниками и друзьями, он остро чувствовал ностальгию по далеким странам и городам и даже о своих злоключениях рассказывал с удовольствием, словно бы и не стоили они ему жестоких волнений и преждевременной седины.
Сложнее было с учеными мужами, которые, правда, охотно откликались на приглашения пришельца, стремившегося завести побольше полезных связей, но внимали повествованию недоверчиво, подозрительно и, принимая на веру самое, казалось бы, невероятное, непонятным образом пытались оспорить то, что было очевидным и простым. Возражая, они ссылались на мнение авторитетов, и как им было доказать, что великие историки и землепроходцы Птолемей, Масуди, Табари, наконец, автор непревзойденной карты мира Идриси тоже могли заблуждаться, а уж кое в чем были, мягко говоря, не вполне точны. Недоверчивость знатоков удручала Ибн Баттуту, но он стоял на своем, не теряя надежды, что рано или поздно повелитель правоверных заинтересуется им и пригласит в свой меджлис.
Вот что рассказал Йбн Халдун:
«Приехал в Мигриб один человек, известный под именем Ибн Баттуты. Он рассказывал об обстоятельствах своего путешествия, какие диковинки он видел в странах земли. Больше всего он рассказывал про государство владетеля Индии и приводил такие случаи, что слушатели дивились, вроде того, что, когда царь Индии отправляется в путешествие, он подсчитывает жителей своего города — мужчин, женщин и детей и назначает им пропитание на шесть месяцев, которое выдается из его пожалования. А когда он возвращается из путешествия, то въезжает в торжественный день. Все люди выходят на равнину перед городом, окружают его, а перед ним на этом параде ставят баллисты, которые кидают людям мешки с дирхемами и динарами, пока он не войдет в свой дворец. Он рассказывал подобные истории так, что люди стали поговаривать о его лживости. Я встретил в те дни визиря султана и беседовал с ним по этому поводу. Я высказал неодобрение рассказам этого человека, так как среди людей распространилось мнение о его лживости. Визирь мне сказал: „Остерегайся отрицать подобные обстоятельства о государствах, так как ты сам их не видал: ты окажешься, как сын визиря, который вырос в тюрьме. Было так, что султан заточил одного визиря, и он пробыл в тюрьме годы, воспитывая сына в этом заключении. Когда тот вырос и стал разумным, то спросил о мясе, которым питался. Отец сказал ему: 'Это мясо барана'. Тот спросил: 'А что такое баран?' Отец описал ему со всеми признаками и свойствами, а тот говорил: 'Отец, это, видишь ли, вроде крысы'. Тот отрицал и говорил: 'Где баран и где крыса!' Так же было и с мясом верблюда и коровы, так как он в своем заключении не видел других животных, кроме крыс, и думал, что все они из породы крыс“. Часто случается с людьми в сообщениях, что постигает соблазн добавить с намерением удивить. Пусть же человек владеет самим собой и различает природу возможного и недопустимого чистым разумом. То, что входит в пределы возможного, пускай он принимает, что выходит из них, отвергает».
Вскоре произошло то, о чем мечтал Ион Баттута: султан Абу Инан велел ему прибыть во дворец. Судя по всему, Ибн Баттута сумел завоевать симпатии султана, который оценил не только широту его знаний о мире, но также его богатый дипломатический опыт. Во всяком случае, Ибн Баттута был сразу же зачислен на султанскую службу и несколько месяцев спустя отправился в Гранаду, по-видимому выполняя личное поручение Абу Инана. Об этой поездке он не сообщает почти никаких подробностей: Андалузия была хорошо знакома марокканцам, да и цель миссии, очевидно, не допускала огласки.
Настроение у Ибн Баттуты приподнятое, ровное. В свои сорок семь лет он еще полон сил и энергии, высокое положение при дворе окрыляет его, и, прикажи ему султан вновь отправиться в Индию или Китай, он, кажется, примет это как должное и без всяких колебаний примется снаряжать караван.
В конце 1351 года Ибн Баттуте действительно пришлось собираться в дорогу. Но не в Индию и не в Китай. Султан Абу Инан поручил ему как можно глубже проникнуть в Западный Судан и подробно разузнать о возможностях расширения торговли с негритянскими государствами Мали и Борну.
18 февраля 1352 года Ибн Баттута покинул Фес.
«В стране Гана, — сообщал в конце IX века арабский писатель Ибн аль-Факих аль-Хамадани, — золото произрастает в песке так же, как растет морковь. И собирают его на восходе солнца».
О той исключительно важной роли, которую африканское золото сыграло в истории человеческого общества, сегодня знают немногие. Между тем с древнейших времен и вплоть до открытия Америки драгоценный желтый металл, добывавшийся в недрах Черного континента, монопольно царил на рынках Старого Света. Освоение богатой золотом Нубийской пустыни сделало Египет периода Нового царства могущественнейшей державой древнего мира.
Золото добывали не только па востоке Африки, в стране Куш, но и в ее западных районах, в бассейнах рек Сенегал и Нигер. Со странами Западного Судана бойко торговали уже карфагеняне, позднее им на смену пришли древние римляне, а с середины XII века — арабы.
В XI веке исламизация Западной Африки уже шла полным ходом; многие местные правители переходили в новую веру, понуждая к тому же зависимую от них феодальную знать. Шаг за шагом ислам все прочнее утверждался в странах Западного Судана. С севера арабские купеческие караваны везли ремесленные изделия, оружие, сушеные финики, изюм, а возвращались на родину, груженные золотом, слоновой костью, шкурами леопардов, зебр, мускусом, лекарственными травами. И конечно же, с каждым караваном гнали на север партии чернокожих невольников: девушек для гаремов, юношей для военной службы.
Прибытия караванов с нетерпением ожидали перекупщики-иудеи: золото и невольники — главное, на чем они наживали капитал, с огромной выгодой перепродавая их на европейских рынках. Чтобы товар обошелся дешевле, они старались перехватить его на полпути к средиземноморским портам, в еврейских
