так как снабжение не улучшилось, то агент и не думал о том, чтобы тратить свои запасы на каких-то язычников, и уже год, как они страдали от голода и лишений. И теперь эти изможденные люди, подъехавшие к агентству на тощих лошадях, казались какими-то призраками.
Перед фасадом агентства шайены остановились. Они не спешились и, наклонившись вперед, почти безучастно рассматривали людей, стоявших на веранде. А взвихрившаяся красная пыль оседала, точно пыль ядовитых грибов трутовиков.
— Уведи Матильду в дом, — сказал Майлс жене.
Обе женщины удалились.
Джошуа Трюблад нервно переминался с ноги на ногу. Вожди — Маленький Волк и Тупой Нож — подъехали к веранде и сошли с коней.
Оба вождя шайенов были уже стариками, но Тупой Нож был старше, слабее и менее уверен в себе. Он стоял, разгребая ногами пыль и поглядывая на пальцы, вылезавшие из дырявых, расшитых бусами мокасин. Маленький Волк поднялся по ступенькам веранды. В его манере держаться не было никакой приниженности. Для шайена (шайены — самый рослый народ из всех живших в прериях) он был мал — одного роста с Сегером, сутулый, широкоплечий, с темным лицом и длинными жесткими волосами. Его можно было назвать привлекательным крупный подбородок, широкий даже для индейца рот, большой нос с горбинкой, маленькие, мудрые, добрые глаза, близко поставленные и терявшиеся среди множества морщин. Он имел вид свежий и бодрый, как человек, проживший всю жизнь на воздухе, закаленный ветрами, дождем и жарким солнцем. В нем было что-то такое, что успокоило страхи белых людей, — быть может, та неторопливость, с какой он, поднявшись на веранду, поочередно протянул руку Майлсу Сегеру и Трюбладу. Его пожатие было уверенным и крепким.
Он заговорил на плавном, певучем языке шайенов. Никто из присутствующих не знал его настолько хорошо, чтобы уловить смысл этих тихо журчащих слов.
— По-английски умеешь? — спросил его Сегер.
— Немного.
— Джон, постарайтесь узнать, зачем они сюда приехали, — озабоченно сказал Майлс.
Сегер, с трудом подбирая слова, проговорил что то на шайенском языке. Склонив голову набок, вождь сосредоточенно вслушивался Сегер продолжал говорить, запинаясь, и Маленький Волк терпеливо ждал, пока он кончит.
— Все та же песня, — заявил Сегер Майлсу. — Насколько я мог разобрать — мало пищи, нет бизонов, болезни, жара. Вечно та же проклятая история. Может, я не так понял его, но у старика, видно, накипело в душе. Пошлите за Герьером, пусть лучше он поговорит с ними.
Метис Эдмонд Герьер жил при агентстве и выполнял любую работу — что придется. Иногда он служил переводчиком и посредником между агентом и индейцами, среди которых у Герьера было немало родственников. И теперь Майлс послал за ним Трюблада, а Сегер пригласил обоих вождей в контору агентства, предлагая вместе покурить. Перед тем как войти в дом, Тупой Нож также пожал руку белым. В нем не чувствовалось той уверенности, какая была в Маленьком Волке, несмотря на свои возраст и положение, он имел вид испуганного ребенка.
Войдя в контору, Сегер набил свою трубку и разжег ее. Но вожди не захотели ни сесть, ни курить. Несмотря на жару, они кутались в свои одеяла и продолжали стоять, прислонившись спиной к одной из стен маленькой комнаты. Минуты ожидания тянулись бесконечно. Выглянув в окно, Майлс увидел остальных шайенов, безучастно сидевших на своих тощих лошадках. Было совершенно бесполезно затевать беседу на том ломаном шайенском языке, на котором говорил Сегер, или с помощью немногочисленных английских слов, которые были известны Маленькому Волку.
Спустя некоторое время в контору вошла миссис Майлс с тарелкой сладкого печенья. Она тревожилась за мужа, но, увидев, что в комнате царит спокойствие, весело заулыбалась и принялась угощать обоих вождей. Когда те отказались, она удивилась и обиделась.
— Еще никто из них ни разу не отказывался от моих печений, — жалобно заявила она.
— Да ведь эти северные шайены — дикари, они совсем нецивилизованны, — пояснил Сегер.
— А вид у них голодный, — отозвалась миссис Майлс.
— Послушай-ка, Люси, — заявил Майлс недовольным тоном, — дело может оказаться серьезным. Нам надо переговорить с этими людьми, и я уже послал за Герьером. Лучше уходи к себе и жди меня.
— Раз ты этого хочешь… А печенье оставить?
Майлс рассеянно кивнул, и она, поставив тарелку на конторку, ушла. Майлс вынул часы — большую серебряную луковицу — и нетерпеливо посмотрел на них.
— Куда пропал Трюблад? — спросил он Сегера.
Сегер пожал плечами и продолжал курить.
Воздух в комнате был душный и спертый: от старых вождей пахло конским потом, сыромятной кожей, горелым деревом.
Сегер встал и, подойдя к окну, распахнул его. Майлс рассеянно крошил кусочек печенья. Голова у него все еще болела; ему так и не удалось принять холодную ванну, о которой он мечтал.
— Вот они, — сказал Сегер.
Трюблад, тяжело дыша, ввел Герьера в комнату.
— Я бегал в деревню, — проговорил он, с трудом переводя дыхание. — Я думал…
Сегер насмешливо усмехнулся, а Майлс сказал:
— Можно вас попросить вести протокол, Джошуа?
Трюблад кивнул. Доставая блокнот и карандаш, он тщетно пытался овладеть собой.
Герьер, сняв шляпу, отряхнул ее, потом вытер лоб, кивнул обоим вождям и быстро заговорил с ними на шайенском языке. Он отбросил все церемонии и старался быть таким же деловитым, как и белые.
— Спроси их, чего они хотят, — сказал Майлс. — Если они нуждаются в продовольствии, пусть возвращаются в свою деревню — я пришлю им дополнительные пайки.
— Дело не в продовольствии, — заявил Герьер. — Они хотят вернуться к себе.
— Так пусть возвращаются! Ведь я же не держу их здесь. Скажи им, пусть уезжают хоть сейчас.
— Они говорят не о стоянке, — пояснил Герьер. — Они считают своей родиной Вайоминг.
— Но это же невозможно! — вскричал Майлс, хлопнув ладонью по конторке. — Об этом нечего и думать! Скажи им, что это невозможно. Да они и сами знают. Скажи, что ни один из них не смеет покинуть Индейскую Территорию без разрешения из Вашингтона. И хорошенько растолкуй им, что Великий Белый Отец такого разрешения не даст. Агентство стало родиной индейцев на веки вечные, и их жизнь здесь будет такой, какой они сами сделают ее. Если они будут лениться, бездельничать и целыми днями валяться у себя в вигвамах, то и получат по заслугам. Объясни это. Жить им придется здесь.
Герьер переводил, а Трюблад записывал у себя в блокноте. Сегер спокойно попыхивал трубкой.
Когда метис умолк, оба вождя переглянулись. Лицо Тупого Ножа выражало безнадежное уныние и растерянность. Он горестно покачал головой и сделал движение, чтобы уйти. Однако Маленький Волк ласково, но решительно удержал старика за руку.
Теперь заговорил Маленький Волк, и Герьер начал переводить его речь от первого лица[3]. Переводить с шайенского на английский ему было труднее, и он с усилием подыскивал слова, косясь на Трюблада, продолжавшего записывать.
— До каких же пор нам оставаться здесь? — сдержанно, не повышая голоса, начал Маленький Волк. — Пока мы все не перемрем? Вы смеетесь над моим народом, что он остается в своих вигвамах, но что же ему делать? Работать? Охотники мы — вот наша работа. Мы всегда жили только охотой и никогда не голодали. С незапамятных времен обитали мы в стране, которая всегда была нашей, в стране лугов и гор и высоких сосновых лесов. Мы не знали болезней, и редко кто у нас умирал. Но с тех пор как мы поселились здесь, мы все болеем, и многие, многие уже умерли. Мы голодаем, и наши дети у нас на глазах так исхудали, что остались лишь кости да кожа. Разве можно винить человека за то, что он хочет вернуться в свои родной край? Если вы не можете разрешить нам уйти, пошлите кого-нибудь из нас в Вашингтон, и он расскажет там, как мы страдаем. Или пошлите туда кого-нибудь из своих и добейтесь для нас позволения покинуть эти места прежде, чем мы все не умрем!
Бесхитростное красноречие старого вождя тронуло и Герьера. Переводя последние слова, он простер руки, и в комнате воцарилось тревожное, напряженное молчание. Но интерес скоро прошел, и Герьер
