принялся рассматривать изнанку шляпы, медленно вертя ее между пальцами. Трюблад перечитывал свои записи. Агент Майлс взглянул на Сегера, продолжавшего невозмутимо дымить своей трубкой.
И Майлс позавидовал хладнокровию Сегера, который может сидеть в стороне и только наблюдать. Но что делать ему, Майлсу? Как заставить дикарей понять национальную политику правительства? Для них это только вопрос о справедливости, об удовлетворении их требований. Они никак не могут понять, что на их северной родине вся дичь давным-давно перебита, что там всюду понастроили фермы и ранчо Нечего также думать о том, чтобы поделиться с ними своей мечтой, которую он когда-то лелеял сделать дарлингтонское агентство очагом цивилизации. Беспокоить индейское ведомство всей этой историей нельзя, это ясно. Майлс ее уладит сам или с помощью полковника Мизнера и его гарнизона, расположенного в форте Рено. И Майлс попытался оттянуть решение вопроса.
— Сейчас я не могу послать в Вашингтон, — сказал он, тщательно взвешивая свои слова. — Быть может, позднее, но не теперь. Попробуйте прожить еще один год в агентстве. Если дело не пойдет — обещаю вам передать этот вопрос на рассмотрение соответствующих властей в Вашингтоне.
Маленький Волк покачал головой:
— А если за этот год мы все умрем? Что же мы выиграем? Нет, мы должны уйти теперь же. Если мы выполним твое требование, может быть и некому уже будет идти на север.
— Я сообщил тебе свое решение, — упрямо возразил Майлс.
Голову нестерпимо ломило. Оба вождя представлялись ему сквозь струящийся зной какими-то уродливыми видениями. Он пытался подавить чувство ненависти к ним, говорил себе, что в их жалобах кое-что справедливо. Но все в его сознании путалось и переплеталось: и мечты о холодной ванне, которую они помешали ему принять — она одна облегчила бы головную боль, — и жара, и пыль, и покоробившиеся некрашеные доски, и скудные пайки, и заброшенность Дарлингтона, и его собственная внутренняя борьба, и отвращение к тому делу, которому призван служить.
— Скажи им, что больше я ничего не могу обещать! — раздраженно крикнул он Герьеру.
Оба вождя в молчании выслушали это решение. Они кивнули головой и почти автоматически пожали руку всем присутствующим. Рукопожатие было у них не принято, но они выполняли особенно точно и тщательно этот единственный обряд, перенятый ими у белых. Лицо Маленького Волка походило на бесстрастную маску, но в покрасневших глазах Тупого Ножа отражались отчаяние и скорбь, и он выглядел совсем дряхлым.
Когда они вышли из комнаты, Майлс вздохнул с облегчением. Сегер последовал за ними на веранду и смотрел, как они садятся на своих изможденных пони. Воины поджидали вождей. Опустив поводья, они сидели верхом так же небрежно, слегка склонившись над костяными луками седел из сыромятной кожи. Весь отряд уехал в том же порядке, как и появился, вытянувшись в прямую линию. Копыта их лошадей почти не производили шума в глубокой красной пыли. Удушливые клубы измельченной глины взвихрились за ними, и опять стало казаться, что их кони плывут по зловещим красным облакам.
Сегер задумчиво попыхивал трубкой. Майлс, просунув голову в дверь, сказал:
— Джон, я иду принимать холодную ванну. Вы тут понаблюдайте.
Сегер кивнул.
— Как по-вашему, кончилась эта история? — тревожно спросил его Майлс.
Сегер покачал головой:
— Это только начало.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Август 1878 года
ТРИ БЕГЛЕЦА
О трех бежавших Майлсу рассказал арапах, по имени Джимми — Медведь, который ездил к северу от агентства в поисках дичи.
Прошло уже три недели, дождей все еще не было, и зной держался по-прежнему.
Арапах был уроженцем Оклахомы, но и ему не приходилось наблюдать такое лето. Никогда не видел он, чтобы земля превращалась в пыль, забивала человеку горло, нос, глаза. За два дня охоты он не встретил ни одного живого существа, только жаркое марево струилось над землей.
В часы нестерпимого полуденного зноя арапах прилег на желтую траву и спрятался от солнца под брюхом своей лошади. Когда Джимми нечаянно коснулся лежавшего рядом высохшего белого бизоньего черепа, он обжег руку. А когда он сел на лошадь, седло резнуло ему ноги точно раскаленным ножом.
— Клянусь богом, я скоро околею от этой проклятой жары! — громко простонал он. Он был крещен и настолько владел английским языком, что индейцы называли его «человеком, который потерял свой язык».
Вполне вероятно, что он уже был доведен жарой до невменяемого состояния, когда увидел трех шайенов, галопом мчавшихся на север. Первой его мыслью было, что они загонят своих коней, а второй — что у них, видимо, есть какая-то важная причина, заставляющая их мчаться на север таким аллюром, зная, что рано или поздно лошади все равно падут. Джимми погнался за ними, но шайены, повернув к нему своих коней, так грозно посмотрели на него, что он испугался, как бы они не застрелили его раньше, чем он успеет сказать хоть слово.
— Это были дикари, а не христиане, — продолжал свой рассказ Джимми, — северные шайены из селения, где вождем Тупой Нож.
«Куда вы едете?» — крикнул он на этот раз по-шайенски.
«На север, — последовал ответ. — Туда, откуда мы пришли».
И, повернув своих коней, они умчались как одержимые.
Когда он на обратном пути в резервацию стал думать о прохладных ветрах и зеленых деревьях в тех местах, куда направлялись шайены, он едва не сошел с ума.
Тщательно расспрашивая арапаха, агент Майлс задал себе вопрос: «Зачем он мне все это рассказывает? Какое мне дело, если трое или даже десяток индейцев убежит отсюда хоть к черту!» Однако он понимал, что не пройдет и часа, как об этом узнает все население агентства. Подобные события почему-то всегда становятся известны. А в такую жару достаточно и одной искры, чтобы забушевал пожар.
— Ты твердо уверен, что эти трое были из поселка Тупого Ножа? — спросил Майлс.
Джимми — Медведь кивнул головой. Он поднял руку и отсчитал по пальцам! один, два, три.
— И ты уверен, что они ехали на север? — настаивал Майлс.
— Клянусь богом, на север. Они мчались точно сумасшедшие.
— Их имена?
Арапах пожал плечами.
— Северные шайены, — сказал он.
Однако Майлс не очень-то верил Джимми. Как жаль, что сейчас в конторе нет Сегера. Не потому, что Сегер помог бы ему принять то или иное решение, но, спокойно попыхивая своей трубкой, он пристально смотрел бы на этого индейца. Агент был уверен, что всякий индеец скорее скажет правду Сегеру, чем ему.
— Если не знаешь, как их зовут, то почему же ты решил, что это северные шайены?
Арапах сделал выразительный жест и, сощурившись, поглядел на Майлса так, что агент почувствовал себя дураком.
Затем в комнату вошла тетушка Люси с тарелкой сахарного печенья и кувшином холодного лимонада. Она поставила все это на конторку, а индеец, сжав руки, просительно посмотрел на Майлса. Агент кивнул головой, и Джимми торопливо начал набивать рот печеньем.
— Вкусно, Джимми Медведь? — улыбнулась тетушка Люси.
Индеец закивал, не переставая жевать. Он пренебрег лимонадом, ко быстро расправлялся с печеньем, пока тарелка не опустела.
— Не хочешь ли теперь выпить этого вкусного, холодного лимонаду? — спросила тетушка Люси.
Покачав головой, он встал и направился к двери. Майлс сказал:
— Все. Можешь идти.
И когда арапах ушел, он спросил:
— Люси, почему ты каждый раз кормишь их?
