- О да! - раздраженно бросил Мотеха. - Но раньше она умрет. В ту самую секунду, когда нам станет известно ее местонахождение..
Шимони не вполне сумел скрыть отвращение:
- Мы все когда-нибудь умрем - таков закон природы.
Имперский Канцлер спрятал неловкость за привычной маской светской учтивости.
Мотеха молча переводил взгляд с одного лица на другое. Его собратья также безмолвствовали. Сам воздух, казалось, звенел от напряжения, а причиной этого напряжения было неприятное для многих подозрение, что Мара умудрилась раскрыть некоторые из наиболее тщательно сберегаемых секретов Ассамблеи. Для любого человека, не состоящего в этом сообществе магов, проникновение в такую тайну означало смертный приговор. Даже Шимони с Хочокеной не могли отрицать, что готовность чо-джайнов приютить Мару у себя в ульях сулит Империи худшие беды: Мара могла посеять семена мятежа, чреватого разрывом договора, действовавшего в течение тысячелетий. Сколь бы убедительными ни были доводы Шимони и других, настаивавших, что Слуга Империи заслужила право быть выслушанной, прежде чем ее лишат жизни, - на сей раз их усилия будут тщетными.
Ассамблея уже проголосовала. Казнь Мары теперь была делом решенным и не подлежала обсуждению.
Мало кто взял бы на себя смелость действовать против Слуги Империи в одиночку; Тапек не побоялся - и ничего хорошего для магов из этого не получилось.
Теперь черноризцы взялись за дело сообща, но они словно блуждали в потемках, руководствуясь лишь предположением, что их привилегии под угрозой. Впереди предстояли бедствия куда более тяжелые, чем самонадеянность одного из них.
Хочокена и Шимони обменялись понимающими взглядами. Они оба, каждый по-своему, восхищались Марой.
Но сейчас она зашла слишком далеко. Тучного мага раздирали противоречивые чувства: с одной стороны, его верность Ассамблее и обеты, данные в тот день, когда он надел черную хламиду, а с другой - притягательность новых идей, в немалой степени навеянных еретическими воззрениями, которыми его увлек Миламбер-варвар.
Хочокена дорожил наследством, которое осталось у него от дружбы с Миламбером. В течение многих лет черноризец-цурани постоянно применял свой крепнущий дар волшебства для помощи простому народу. Однако в нынешних небывалых обстоятельствах, когда даже он, при всей широте своих убеждений, не мог принять твердое решение, ему требовалось побольше времени, чтобы все как следует обдумать. Хочокена хотел быть уверен в том, что сделает правильный выбор: действовать ли ему заодно с партией Мотехи ради немедленного уничтожения Мары или же откликнуться на ее призыв к реформе и всерьез задуматься о том, что считалось немыслимым, - воспрепятствовать решению Ассамблеи, принятому большинством голосов, и даже, может быть, спасти жизнь властительницы Акомы.
Внезапно Шимони резко шагнул к окну, бросив Хочокене многозначительный взгляд, и тот проглотил свой леденец значительно быстрее, чем намеревался.
- Ты тоже чувствуешь это? - отозвался он на немой вопрос друга.
- Что он 'чувствует'? - не выдержал Мотеха, но тут же замолчал: он тоже учуял то, что насторожило других.
Знобящая стужа растекалась по пространству. Ни с чем нельзя было спутать это неповторимое, неописуемое ощущение покалывания, пробегающего по коже и знаменующего присутствие мощной чужой магии.
У Шимони был вид охотничьей собаки, сделавшей стойку.
- Кто-то ставит заслоны! - срывающимся голосом объявил он.
Хочокена неуклюже поднялся на ноги.
- Такие чары не создает никто из нас. - Это признание было сделано с явной неохотой, как будто он предпочел бы провозгласить что-нибудь другое.
- Чо-джайны! - взорвался Мотеха. - Она привела магов из Чаккахи!
В кабинете поднялся сущий переполох. С подушек вскочили и другие черноризцы. Их лица выражали неукротимую ярость. Имперский Канцлер был вынужден забиться за стол, только бы не попасться им под ноги, но никому не было дела до его неудобств.
- За это - смерть Маре! - гнул Мотеха свою линию. - Севеан! Немедленно вызывай подкрепление!
Даже Хочокена не стал возражать против отданной команды.
- Поспешим, - поторопил он Шимони, и, пока собравшиеся в кабинете маги распалялись все больше и больше, толстый маг и его худощавый единомышленник первыми оказались за дверью.
Коридор был пуст. Ни важных персон, ни даже слуг - никого.
- Не нравится мне это. - Слова Хочокены отозвались эхом от сводчатого потолка. - Сдается мне, что Высший Совет намерен собраться без чьего бы то ни было дозволения.
Ничего не сказав, Шимони потянулся за своим прибором для мгновенного перемещения, привел его в действие и исчез.
- Ух ты! - воскликнул в растерянности Хочокена. - Хоть бы дал знать, куда ты собираешься податься! Или, по-твоему, это тоже было бы праздной болтовней?
Откуда-то из воздуха послышался голос Шимони:
- А ты хочешь сказать, что нам есть из чего выбирать?
С неприятным ощущением, что пояс его хламиды слишком тесно затянут, Хочокена все-таки сумел под складками одежды найти карман. Он включил извлеченный оттуда прибор в ту самую минуту, когда Севеан, Мотеха и другие подняли крик в прихожей кабинета Канцлера. Перед тем как исчезнуть из коридора, Хочокена еще успел подумать: какая партия исполнит вынесенный Маре приговор? Он и Шимони, всегда действовавшие ради сохранения Ассамблеи? Или другие, с Мотехой во главе, обуреваемые жаждой мести?
- Она провела нас как последних болванов!.. - бесновался Севеан. - Хуже того!..
Остальных выкриков Хочокена не услышал, поскольку в следующий миг был уже в залитом солнцем саду, примыкающем к приемной Тронного зала.
'Еще бы не хуже, - подумал тучный маг, отдуваясь после броска из одного места в другое. - Мара привела с собой такую силу, которая может завоевать для нее абсолютную власть, и теперь Империю может разорвать на части нечто пострашнее, чем даже гражданская война'.
Сад также был безлюден. Не шумела листва цветущих деревьев, высаженных вдоль стен, и на подступах к широким ступеням царила противоестественная тишина. Не пролетали птицы, не жужжали над цветами насекомые. Даже неутихающий стук падающих камней, выпущенных осадными орудиями, казался здесь далеким и слабым.
У воинов, защищающих Имперский квартал, хватало забот на стенах; конечно, они и представить себе не могли, какой ураган с минуты на минуту должен разразиться в Тронном зале.
Шимони стоял в центре квадратной каменной плиты, слегка склонив голову набок.
- Здесь, - сказал он. - Заслон начинается здесь. В жарком полуденном воздухе ничто не наводило на мысль о какой бы то ни было магии.
- Ты не можешь пробиться? - удивился Хочокена. Он прищурился, сосредоточился и постарался до предела обострить все свои чувства. Наконец он ощутил слабое мерцание, которое можно было бы принять за иллюзию, порой возникающую в потоках нагретого воздуха, с тем лишь отличием, что мерцание исчезало, если посмотреть прямо на него. Он пошарил в другом кармане, достал пестрый носовой платок и обтер пот со лба.
- Если это заслон, то скорее всего он бестелесный.
Шимони повернулся и с едкой укоризной предложил:
- А вот попробуй его проткнуть.
Хочокена собрал в единый луч свою энергию, но вдруг глаза у него расширились от изумления: в воздухе перед ним заиграла радуга. Вся его колдовская мощь, словно отброшенная небрежным мановением без каких бы то ни было усилий, растеклась по поверхности барьера, возведенного чо-джайнами. Хочокена даже рот разинул - так он был ошеломлен. Потом послышался свист шального обломка камня, запущенного
