тайной. Даже самые ярые недоброжелатели прикусили языки. Это был бескорыстный и жертвенный поступок, достойный настоящей Слуги Империи.
Бывшие супруги сошлись у подножия пирамиды. Под взорами собравшихся они не могли броситься друг другу в объятия и разрыдаться. Для Мары так было к лучшему. Только родовая гордость не позволила ей пойти на попятную. Больше всего на свете ей хотелось припасть к ногам Хокану и молить его подать встречное прошение - об отмене первого, которое Джастин, обливаясь слезами, подписал рано утром.
Она не намеревалась пускаться в объяснения, но слова вырвались сами собой:
- Я этого не хотела! Боги свидетели, я люблю тебя по-прежнему, но это... - Ее душили слезы.
- ...но это должно было свершиться, - с трудом договорил за нее Хокану. - Все наши силы должны быть посвящены будущему Империи.
Такое ясное осознание высшей необходимости резануло Мару по живому, словно острый меч; оно грозило выбить почву у нее из-под ног. Она все еще прижимала к груди свиток, скрепляющий жестокое решение.
Хокану осторожно взял свиток у нее из рук.
- Ты навек останешься моей госпожой, - прошептал он. - Возможно, другая родит мне сыновей, но сердце мое всегда будет принадлежать тебе.
У него так дрожали руки, что скрепляющие свиток золотые ленты трепетали, словно на ветру, и вспыхивали в свете факелов. Сосредоточенный взгляд Хокану теперь был устремлен за какую-то невидимую черту. Ему вспомнился жрец Хантукамы, который когда-то упрекнул его в чрезмерной любви к жене. Только теперь Хокану открылась бездна этой горькой истины. Еще немного - и он бы не заметил, как его чувства к Маре поставили под угрозу будущее дома Шиндзаваи.
Империя не прощала никаких слабостей и уж тем более тех, что проистекают от сердечных дел. Несмотря на скорбь, омрачившую для них обоих этот час триумфа, он был вынужден признать, что Мара была права. Она осознала необходимость разрыва их союза; Хокану сам подтолкнул ее к такому решению, когда лишил Касуму права наследования.
Как ни прискорбно, ход его дальнейших действий был предельно ясен; следовало соглашаться сразу же, пока его не покинуло мужество. Во имя Блага Империи и от него требовались жертвы. Он осторожно коснулся подбородка Мары, чтобы заставить ее поднять голову и посмотреть ему в глаза.
- Мы не станем чужими друг другу, Благодетельная, - шепнул он. - Ты всегда будешь для меня самой желанной гостьей и лучшей советчицей.
У Мары перехватило дыхание. Хокану, как всегда, безошибочно угадал, чем можно растопить ее сердце. Она уже знала, как ей будет не хватать его постоянного присутствия, его нежных и бережных ласк. Но знала она и другое: если не вынудить его принять это решение, он умрет, не оставив сына-наследника. Если ему будет некому передать свою деликатность и умение выбирать справедливый и милосердный путь к цели - это будет преступлением.
- Я люблю тебя, - беззвучно прошептала она.
Но он уже успел поклониться и отойти; его поступь была твердой, словно он уходил на бой.
Присутствующие властители благоговейно застыли. Их поразило мужество Хокану и молчаливое страдание Мары. Империя вступала в новую эру, и эта незаурядная чета, которая приблизила возрождение, стала для всех наглядным примером. Всем был явлен блистательный урок чести. Это означало, что людям, не способным жить по меркам, установленным госпожой Марой и господином Хокану, то и дело придется краснеть за себя.
Мальчик, сидящий на золотом троне, проглотил комок в горле. Он только что отверг любимого отца. Скосив глаза на свою молодую жену, Джехилью, он еще раз издал судорожный вздох. Потом он расправил плечи, которые, казалось, внезапно ощутили тяжесть императорской мантии, и подал знак глашатаю.
Следующей должна была предстать перед ним госпожа Мара Акома, Слуга Империи.
Сперва она будто не расслышала своего имени: ее глаза были устремлены на пустой проход, по которому только что шагал Хокану. Однако через мгновение она тоже распрямила плечи и поднялась по ступеням пирамиды, чтобы поклониться Свету Небес.
Джастин покончил с протокольными речами. Он не сумел заставить себя прибегнуть к заученным оборотам речи.
- Мама! - воскликнул он с лукавой улыбкой. - Тебе, которая не знает равных среди Слуг Империи... - Джастин запнулся, но, получив тычок от Джехильи, бросил на нее удивленный взгляд и продолжил: - Тебе доверяется регентство нашего правления вплоть до достижения нами возраста двадцати пяти лет.
Тронный зал огласился вежливыми рукоплесканиями, которые быстро переросли в бурю восторга. Зазвучал приветственный клич почетного караула Акомы, его подхватили Имперские Белые, а потом и воины Шиндзаваи. Властители один за другим вскакивали с мест и славили госпожу Мару. Джастин жестом призвал присутствующих к порядку, но они угомонились не сразу. Так и не дождавшись полной тишины, он провозгласил:
- Для тебя, госпожа Мара, величайшая из Слуг Империи, мы учреждаем новый титул. - Джастин встал с трона и воздел к небу руки. - Мы объявляем госпожу Мару Хозяйкой Империи!
Разразились оглушительные вопли. На Мару устремились восторженные взоры. Она была изумлена, обрадована и опечалена.
Она никогда не требовала признания своей власти или публичного прославления. Единственное, к чему она всегда стремилась, - это сохранение древнего рода Акома.
Как странно, что с течением жизни, дарованной богами, она стала считать все народы Империи своей семьей, а ее сын, рожденный от варвара-невольника, взошел на престол, получив титул Света Небес.
Властитель Кеда так и не удовлетворил свое любопытство по поводу таинственного незнакомца в доспехах Имперского Белого - даже тогда, когда юный Император пригласил избранных на закрытую встречу к себе в кабинет.
Это была отнюдь не тесная комната, а грандиозная зала, сверкающая золотом перегородок и украшенная старинными росписями. Джастин успел снять императорские доспехи. По случаю этой встречи он надел кафтан с золотой каймой, извлеченный из гардероба предшественника. Наряд оказался великоват для мальчишеской фигуры: пришлось его подколоть у подола и в плечах при помощи драгоценных металлических булавок.
Войдя в залу и поклонившись полулежащему на подушках Свету Небес, властитель Кеда с любопытством рассматривал присутствующих.
Мара так и не сняла траурное красное одеяние. При ней находился все тот же таинственный телохранитель. После недавно принятой ванны у него еще не просохли волосы. Его поджарое, тренированное тело, свободное от белых доспехов, теперь скрывал какой-то невразумительный балахон с зеленоватой каймой. Лицо застыло в сосредоточенном напряжении. Подвижные пальцы были аккуратно сцеплены на коленях. Только глаза выдавали его ум; ничто не ускользало от их внимательного взгляда. 'Быстрый парень, - подумал властитель Кеда, суждения которого обычно оказывались верными. - Такой не растеряется в трудную минуту, даром что сидит с отсутствующим видом'.
От Мары не укрылся интерес властителя Кеды.
- Позволь представить тебе Аракаси, верного слугу Акомы, который пользуется нашим высочайшим уважением.
Любопытство властителя Кеды вспыхнуло с новой силой. Такой неприметный тихоня - неужели это и есть легендарный Мастер тайного знания, который творил чудеса, добывая для Акомы любые сведения?
Тихоня ответил ему прямо, словно прочел мысли Канцлера:
- Когда-то я действительно был Мастером тайного знания Акомы, но потом понял, что у жизни и природы есть тайны более глубокие, нежели людские интриги.
Властитель Кеда обдумывал это замечательное утверждение.
Император, которому они все служили, был еще слишком юн, чтобы разбираться в таких тонкостях. Он нетерпеливо ерзал на златотканых подушках, а потом захлопал в ладоши, подзывая гонца:
- Привести заключенного.
Двое Имперских Белых ввели худощавого человека с обкусанными ногтями и проницательным
