буржуазии с ее государственными органами», умалчивая о важнейшем вопросе, в какой форме происходит это сращение, в форме ли подчинения государства хозяйственным организациям буржуазии или наоборот, последних — государству. Мало того, он позволяет себе такое шулерство:
«Не так важно,— говорит он,— в какой именно оболочке развивается этот процесс — в той ли форме, что само государство владеет промышленными предприятиями и усиливает свое вмешательство в хозяйственную жизнь, или в той форме, что так называемые капиталистические хозяйственные организации, как выражаются либералы, «завоевывают государство снизу»... Итак, вопрос о форме этого процесса носит второстепенный характер.»
Бухарин выдвинул положение о развитии новых форм империалистического хозяйства, государственно-капиталистических, на место частнокапиталистических. Когда же от него требуют доказательств, он заявляет: «вопрос о форме этого процесса носит второстепенный характер». Трудно себе представить большую теоретическую и политическую безответственность и недобросовестность[415].
Каков же смысл бухаринской госкапиталистической «философии»? Она сводится к утверждению, что в эпоху империализма капиталистическое хозяйство организуется все больше в национальных рамках для борьбы за монополию на мировом рынке. Таким образом, противоречия внутри отдельных стран в форме конкуренции, анархии производства и проч. с развитием этого процесса все больше исчезают, противоречия сохраняются только на мировой арене в междугосударственных отношениях. Отсюда вытекает и бухаринская постановка вопроса об опасности войны и вопроса о взаимоотношениях между внутренними и внешними противоречиями и его бессилием объяснить причины усиления социал- демократии.
В последнем вопросе он систематически игнорирует результаты ошибок коммунистического руководства, не умевшего использовать различных изломов политической кривой, происходивших на основе противоречий внутри отдельных стран (Англия, Австрия, Польша). Характерно, что борьба между правой и центристской группами в ряде партий (Польша, Америка) происходит как раз по вопросу об оценке соотношений между внешними и внутренними противоречиями. Правые группы (Барский — Костржева — Бранд в Польше, Пеппер в Америке) охотно распространяются насчет внешних политических противоречий империалистических тенденций правительства своей страны и т.п., но систематически замалчивают вопросы внутренних противоречий и пути их использования для революции. Центристы (Ленский в Польше, Фостер-Бительман в Америке) критикуют руководство именно под этим углом зрения. Для этих правых групп Бухарин и создал теперь обоснование их оппортунистических тенденций.
Такова же по своему смыслу и бухаринская постановка вопроса об опасности войны. Существование последней несомненно. Вопрос об этой опасности был поставлен оппозицией со всей решительностью еще в прошлом году. Эта опасность усугубилась и надвинулась, благодаря последовательному ослаблению революционных сил и коммунистических партий внутри ряда стран, из-за того что коммунистическое руководство не умело использовать внутренних противоречий. Как можно бороться коммунистическим партиям против опасности войны до возникновения последней? Ничем иным как сплочением пролетарских сил для подготовки революционной борьбы за власть в своей стране. За исключением работы в армии, которая не менее важна и в мирное время, чем работа среди рабочих и революционного крестьянства, нет никаких других специфических методов борьбы с войной до ее возникновения, кроме подготовки революции, повседневной борьбы и увязывания этой борьбы с борьбой за пролетарскую диктатуру в условиях, создаваемых мировой обстановкой и классовыми отношениями внутри каждой данной страны. В ответ на указание критиковавших его «левых» делегатов, что из всей оценки Бухарина вытекает необходимость дожидаться войны, с тем чтобы только в созданной ею обстановке бороться за революцию, Бухарин отвечает:
«На мой взгляд, если пытаются перенести центр тяжести с этого вопроса об опасности войны на внутренние противоречия или на что-либо другое, то это будет означать непонимание всей серьезности положения... но можно ли утверждать, что в наше время непосредственная революционная ситуация, даже в таких странах, как Германия и Чехословакия, может возникнуть только в связи с войной? Такое утверждение означало бы, что мы должны «ждать» возникновения войны или учитывать в своей работе только одну эту перспективу... Но степень вероятности революции — поскольку мы говорим вообще, в том и в другом случае неодинакова...
Центральной проблеме военной опасности подчинены все прочие проблемы; это относится и к проблеме внутренней политики и к внутренним противоречиям.
В чем же заключается разница между нашей повседневной работой и повседневной работой социал- демократии?.. В том, что коммунисты должны увязывать злободневные вопросы — и это для каждого коммуниста обязательно — с проблемами так называемой «большой политики»... В нашей повседневной работе мы должны указывать на опасность войны, в связи с каждым мало-мальски важным злободневным вопросом... Разумеется, может случиться, что непосредственная борьба за диктатуру пролетариата выдвинется на первый план и без войны. Но и здесь нужно отметить, что грядущая война уже отбрасывает из будущего свою зловещую тень... и т. д и т. п.»
Бухарин прибег к этому высокопарному стилю всех пацифистов «о зловещей тени», чтобы спрятать концы в воду.
Выплясывая канкан вокруг вопроса о «возможности», в виде исключения, борьбы за пролетарскую диктатуру еще до войны, и изложивши несколько «с одной стороны, с другой стороны», Бухарин приходит к выводу, что революция до войны все же маловероятна и установка ее на ближайшие годы должна заключаться только в агитации против военной опасности.
По существу это есть ликвидация на ближайшие годы революционных перспектив и революционных задач компартий[416]. Это есть замена принципов коммунистической политики лево-социал- демократическими. Но левые социал-демократы как раз и усматривают главную задачу Интернационала (Второго) в борьбе против военной опасности... Это значит, что Интернационал... должен играть роль пацифистского орудия. Его основная роль как орудия мировой революции отступает при этом неизбежно на задний план. И это — повторяем — не вследствие чьих-либо сознательных намерений... а вследствие внутренней логики новой теоретической установки, что в тысячу раз опаснее самых худших субъективных намерений.
Эти слова тов. Троцкого, сказанные по поводу выводов, логически следующих из теории социализма в одной стране, прямо содержатся в новейшей теоретической установке, данной Бухариным Коминтерну на VI конгрессе, установке, центральной идеей которой является госкапитализм, затушевывание внутренних противоречий, подмена революционной задачи борьбы за пролетарскую диктатуру — пацифистской задачей борьбы против военной опасности[417].
Конгресс закончился стопроцентным единогласием. На последнем заседании перед напыщенной и тоскливой агиткой Бухарина были приняты погромные резолюции об апелляции группы Троцкого и группы Маслова—Рут Фишер. Несколько менее погромны были резолюции о Сюзанне Жиро и Вайнкопе[418]. Авансом, в счет будущих бюджетных и внебюджетных поступлений, конгресс санкционировал все действия советских властей по отношению к оппозиции. На кустанайских избиениях[419] сейчас, таким образом, лежит печать конгресса Коминтерна. Нужно полагать, что избиения ссыльных, заключения их в тюрьму за опоздание на регистрацию и прочие сметные и сверхсметные гнусности сейчас будут воспроизводиться в расширенном масштабе. Вообще на оппозиции пока что обе фракции — и рыковская и сталинская — уступают друг другу.
Каковы же итоги конгресса? Считают его левоцентристским. Конгресс усилил т[ак] н[азываемых] левых — в Германии группа Тельмана оформилась, укрепилась — Эверт дискредитирован, провален на выборах в ИККИ, во Франции дискредитирован Доррис, особенно Кашен — руководство целиком передано Семару—Торезу. В Чехословакии настоящая революция — Шмераль отказался от шмерализма, прошлого, настоящего и будущего, руководство должно быть передано левым. Во всех трех партиях руководство будет ориентироваться на Сталина. В китайской партии тоже, по-видимому, получили «левые» — в ИККИ избран Страхов (Цю Цюбо), а Джан Готао[420] кандидатом. В американской партии победил — и крепко — Ловстон, Фостер потерял и то, что имел — сталинцы утешаются тем, что 1) группа Форвертера такая же левая, как и Ловстона и 2) провалили Пеппера в ИККИ (хотя американская] партия его поддерживала). В польской партии усилилась группа Барского. В итальянской Эрколи по-прежнему руководит ЦК, он ориентируется на
