Как раз в тот дождливый вечер, о котором идет речь, за угловым столиком упомянутого заведения беседовали двое пожилых мужчин. Судя по нелепым позам и невнятной речи, сидели они здесь уже достаточно давно и успели изрядно подвыпить.
Один из них, в светло-сером клетчатом костюме пошива фабрики Володарского, полулежал на залитой коньяком и селедочным рассолом скатерти, чуть ли не уткнувшись носом в горчицу. Другой, одетый в строгую и дорогую чехословацкую «тройку», скособочился рядом, то и дело хватая себя за пуговицу на брюках и вздрагивая от икоты.
Остальные посетители смотрелись немногим лучше.
За четвертым от входа длинным столом разнополая кампания изо всех сил горланила что-то разухабистое и не очень приличное. Ближе к сцене под еле слышную из-за этого мелодию Юрия Антонова козлом скакал товарищ без пиджака и галсука, но с расстегнутой ширинкой.
Пузатенький штурман торгового флота тащил к гардеробу сразу двух сомлевших от шампанского девиц в коротких блестящих платьях, а швейцар Кузьмич при выходе бойко приторговывал импортными презервативами, «порнухой» и водкой на вынос.
За кафельной стенкой гремели кастрюлями и ножами красномордые поварихи, там же уборщица Клавдия готовила к предстоящей работе нехитрый свой инвентарь: вонючую тряпку, швабру и старое семилитровое ведро.
Словом, вечерняя жизнь в ресторане «Нарва» привычно бурлила, когда откуда-то с середины зала полслышался звук бьющейся посуды и окрик официанта.
Хотя окрик этот адресовался вовсе не ему, тот из мужчин, что был одет поприличнее, сдвинул брови и попытался сосредоточить взгляд на собеседнике:
— Слышишь, Сема? Я тебя л-люблю. И уважаю!
— Н-ну, — не сразу, но согласился тот, кого назвали Семой.
— Если бы ты не помог моему оболтусу — ему бы уже никто не помог, понял? Я же их всех обегал, всех обзвонил…
Неожиданно мысли говорящего скатились куда-то на обочину, и он осекся, уперев выпученные, красные глаза в противоположный угол зала. Затем неловко погрозил кулаком в сторону занявших двухместный администраторский столик панков:
— У-у, вырожденцы!
Одетая в вызывающую рванину парочка переглянулась, но ничего не ответила.
— То-то же, — удовлетворенно качнулся на стуле мужчина в «тройке» и для пущего эффекта показал своим молчаливым оппонентам язык. Затем вновь обернулся к приятелю:
— Слышь, Сема? Я тебе так обязан! Так обязан… Прямо не знаю как! Понял? Может, ещё по рюмочке? «Белого аиста»? А-а?!
— Нет, — неожиданно твердо отказался Сема. — Не хочу.
И почти сразу же уточнил:
— «Аиста» не хочу. Лучше водки «Пшеничной», винтовой… литруху.
Собеседник спорить не стал:
— Девушка! Будьте любезны нам с Семой ещё граммов триста водочки! Скоренько… Але-оп! Фьюить… фьють…
Он даже попытался присвистнуть, но получилось не очень хорошо.
На шум подошла официантка. Окинула клиентов подозрительным взглядом, но заказ приняла. И вернувшись на удивление скоро, водрузила на стол графинчик с безбожно разбавленным пойлом:
— С вас двести семьдесят два рубля. Всего…
Мужчина в «тройке» решил возмутиться:
— А почему это вы нас сию минуту хотите рассчитывать? Мы ещё не уходим, девушка! Мы, может, ещё чего-нибудь заказывать будем!
Официантка хмыкнула:
— Вы сначала за это все рассчитайтесь. А уж потом…
— Так вы, красавица, сомневаетесь? В чем? В моей платижа… платежеспособности?
Последнее слово далось Семиному приятелю нелегко, от этого он ещё больше разгорячился и тут же начал неистово выгребать из карманов мятые купюры:
— Пожалуйста! Нате!
Официантка невозмутиво обтерла вечно испачканные шоколадом пальцы об уже использованную кем-то салфетку, собрала деньги и пересчитала их:
— Здесь всего двести шестьдесят девять. Трех рублей не хватает! А говорите…
— Что? Ах, трех рублей? Сейчас, сейчас… — клиент торопливо вытащил из внутреннего кармана пиджака аккуратный пластмассовый футляр от ученической авторучки.
На влажную скатерть, между огрызков, тарелок и свежих пятен от соуса тяжело впечатались три старинные серебрянные монеты.
— Во-на! Прошу пани… Не побрезгуете?
Вопреки ожиданиям мужчины, красивый жест его никакого впечатления на официантку не произвел:
— Я не коллекционирую. Нормальные деньги есть?
— Нормальные… — передразнил её клиент. — Что бы ты понимала! Деревня… Это же десятый век, ясно?
Но зад официантки, обтянутый черной суконной юбкой, уже удалялся от столика.
— Сема, слышишь? Я тебе эти монеты дарю на память. Как другу!
— А Ленин? Ильич на них есть? — Сема с трудом оторвал физиономию от скатерти и неожиданно во весь голос затянул:
— Нехорошо, гражданин, — возникший у столика вместе с вернувшейся официанткой метрдотель посчитал необходимым сделать подгулявшему посетителю замечание:
— Надо и время знать, и место… Платить будете?
Подождав, когда мужчина в «тройке» наскребет по карманам недостающую мелочь и рассчитается, метрдотель исчез так же незаметно, как появился.
Клиенты остались наедине.
— Ну? Есть на них Ленин? — Снова поинтересовался Сема, стараясь не опрокинуть наполненую рюмку.
— Нет. Ленина на них нету, — признал собеседник, предварительно зачем-то внимательно разглядев монеты.
— Тогда не возьму, — помотал головой Сема. — Пива на них не дадут, «Беломора тоже»… Партвзносы — и то не заплатишь!
— Плебей, — пристыдил его мужчина в «тройке».
— Нет. Не возьму.
— Да тут одного серебра грамм сорок будет, понял? Бери! А то обижусь до конца дней своих. До гробовой доски обижусь, до встречи — тьфу-ты! — с Господом…
Сема, который успел к этому моменту опять приклонить буйну голову к скатерти, открыл правый глаз, протянул руку и сунул футлярчик с монетами куда-то за пазуху.
Потом сделал над собой неимоверное усилие, сел почти вертикально, приосанился и перекрывая ресторанный шум затянул:
— Господу помо-олимся! Господи, помилуй… Господи, поми-илуй!
Метрдотель покачал головой и на всякий случай вызвал наряд милиции.
