— Все при том же! — Взревел Гелязитинов. — Надоел ты мне, на хер, своими показателями!
В следующее мгновение в тесной дежурки вспыхнул генеральный скандал, участники которого сцепились языками не на жизнь, а на смерть.
— Да ты вообще полупидором был, козья рожа!
— Я вам не позволю! Все свидетели… За такие слова можно ведь и в морду!
— Ребята! Ну, может, не надо, а? Может, не стоит? — засуетился между застарелыми врагами Плющев.
— Падла! Вот же падла, а?
— Ну, бля, мудак… Мало я тебе бока намял, когда ты под Новый Год возле Надькиной калитки в сугробе валялся! — Брызгал желтой слюной начальник цеха. — Погоди, татарва, через месяц-другой дадут тебе пня под зад…
— Пустите, щас он у меня…
— Тих-ха! Тихо, мать вашу в бубен, — распорядился Быченко так, что его сразу же услышали. И дождавшись, когда все замолчали, продолжил:
— Вот что… Валите отсюда. Быстро.
Через несколько секунд помещение опустело, и капитан остался наедине с телефоном:
— Алле! Люба? Алле!
На другом конце линии послышались какие-то хрипы, щелчки и только потом — заспанный голос телефонистки:
— Коммутатор слушает.
— Люба, соедини меня с квартирой начальника колонии. Только давай пошустрее!
— Сейчас.
— Времени в обрез… Ну, чего копаешься?
— Соединяю, — недовольно ответила Люба, клацнув тумблером.
Вздохнула по-женски: «Хоть бы „доброе утро“ жене сказал, кобель. Чурбан деревенский… Ой, нет! Уйду к Сашке. Вот как только разведется так сразу же и уйду».
Впрочем, супруг будто прочитал её мысли:
— Ой, Любанька! Прости меня, курочка моя. Нервы с утра — ни к черту… Доброго утра тебе! Как отдежурила? А?
Капитан прислушался, но вместо голоса жены в мембране вновь захрипело статическое электричество.
— Любаша? Ты чего заткнулась-то? Сдурела, что ли? На мужа обижаться по пустякам — это, понимаешь, последнее дело…
В трубке что-то всхлипнуло, и Быченко насторожился:
— Ну ты, слышишь? Дурака-то не валяй… Чего сопли пускать? Прекрати, слышь? Приду домой — в глаз дам!
— Это ещё за что? — ответила трубка голосом начальника колонии. — Я сегодня дома ночевал. И жена может подтвердить…
— Товарищ подполковник!
— А Любка твоя на дежурстве. Так что, повода для утренних криков не вижу.
— Есть повод, Александр Иванович… В общем, я вам докладываю: ЧП у нас!
— Конкретно.
— Да такая штука… Осужденный Бабарчак — это самое… Ну, в общем он в заложники санчасть взял.
— Послушайте, Быченко, — вздохнул на другом конце линии уже почти проснувшийся начальник колонии. — Санчасть в заложники взять нельзя. Она деревянная! Докладывайте по существу. И не бурчите. Сказано же — я дома ночевал.
Дежурный офицер собрался с мыслями, подтянулся и отчеканил:
— Осужденный Бабарчак перекрыл входную дверь в здание санчасти. Сам сидит в коридоре с топором в руках. Кроме него в здании находятся ещё пятеро больных зэков и дежурный врач — старший лейтенант медицинской службы Ламакин. Из телефонного звонка Ламакина известно, что Бабарчак обьявил его и всех остальных заложниками.
— Бабарчак этот — он один? Сам парадом командует, или…
— Сообщников, вроде, нет.
— Бабарчак… Который? Из третьего отряда? Туберкулезник?
— Так точно. Доходяга, безнадежный. Ему жить-то осталось два понедельника, а он…
— Ну? И что дальше? — Зевнув, перебил капитана начальник.
— Не знаю, — признался дежурный. Но тут же добавил:
— Мы тут, в общем, с оперативниками посоветовались. И решили, что, может, надо снайперов подключать?
— Кого? — Телефон чуть не раскололся надвое. — Вы что там — обалдели совсем? Каких ещё снайперов?
— Но, товарищ подполковник… Вот я и говорю!
— Хоть выяснили, чего этот придурок хочет?
— Выяснили, — кивнул Быченко. — Ничего не хочет!
— Как это?
— А вот так… Он чем-то перед своим отрядным провинился, ну а тот сгоряча его очередного свидания лишил. Вот Бабарчак и обиделся!
— Ох, мать… твою! — С облегчением выругался начальник колонии. — Ну так, дайте ему свидание! И не морочьте мне голову… Хоть в воскресенье можно спокойно поспать?
— Так точно. Извините, товарищ подполковник.
— Седьмой час все-таки… Да, и вот ещё что! Обьявите по отрядам, чтобы все до одного осужденные слышали: если ещё что-то подобное произойдет, я телевизоры поотбираю к ядрене фене! Насмотрелись, понимаешь ли…
Повесив трубку, Быченко отер со лба пот. Прикурил очередную папиросу и не торопясь вышел на улицу.
«А хорошо, все-таки, что этот козел дома ночевал, — подумалось ему. Любаня на дежурстве, скоро сменится. Вечером баньку протоплю… А погода-то какая! Погода-то!»
В то августовское раннее утро погода действительно удалась. Восходящее солце ярко светило с лазоревого неба, и его огромный золотой диск не торопясь поднимался все выше и выше.
В воздухе не чувствовалось ни дуновения, было на удивление тихо и даже чуть душновато.
Колония ещё спала. До общего подьема оставались считанные минуты, и никакого движения на «жилой зоне» не наблюдалось.
Впрочем, как раз в этот момент со стороны завода, дребезжа ржавым бампером, выкатился готовый к бою «ассенизатор».
— Во, болваны, — усмехнулся Андрей Федорович и устало присел на выщербленные ступеньки бетонного крыльца вахты.
— Ну, что? — Подбежал к нему разрумянившийся опер Плющев. — «Хозяину» звонил?
— Звонил.
— И чего теперь?
— Все в поряке. Он дома ночевал.
— Да я не об этом, — поморщился старший лейтенант. — Я тебя о снайперах спрашиваю! Стрелять будем? Нет?
— Не-а… — помотал головой Быченко. — Стрелять не будем. И снайперов никаких не надо. И противогазов. И этого вон тоже…
Он показал глазами на рычащий, вонючий автомобиль.
— А как же?
— Обошлось. «Хозяин» разрешил Бабарчаку свидание. Позвоните! А лучше, пусть кто-нибудь сбегает… Обьявите этому придурку, пусть успокоится.
