— Жадность, Паша, — развел серые лапки по сторонам Спиригайло. Жадность. И азарт, само собой. Золотишко хотелось повидать. И своими руками пощупать. Да не так, чтобы только колечки-цепочки копеечные с ярлыками. А горы несметные! Пуды… кучи… тонны!
— А Витек-то здесь при чем? У него же, кроме дырявого кармана в пальто отродясь ничего ценного не было.
— У него, может, и не было… а вот в роду его, по линии отца, кое-что водилось.
— Ври больше! — Отмахнулся Павел от крысенка. — Уж я-то родню его знаю. Голь перекатная, рабочие с крестьянами, слаще морковки никогда ничего не пробовали. Витька рассказывал ещё про какого- то священника, но тоже, по-моему… Да они и не местные, к тому же — из какого-то Табурища на Днепре.
— А про икону он тебе не рассказывал? — дернул хвостиком Спиригайло.
— Про какую икону?
— Которая Витькиным родичам по наследству досталась? Лик Божьей Матери Пресвятой Девы Марии Доростольской.
— Какой такой матери? — нехорошо осклабился Ройтман.
— Доростольской. Был раньше такой город — Доростол, он в одиннадцатом или в двенадцатом веке столицей болгарской считался. Только икона-то ещё древнее! Князь Святослав её вместе с данью от греков вез в Киев, но по дороге сгинул. Если верить историкам, печенеги его вместе с малой дружиной вырезали, ради этой самой византийской дани. Кинулись обозы грабить глядь, а добычи-то и нет почти: куда-то большая часть сокровищ подевалась, и икона вместе с ними.
— Здорово!
— Говорят, кто-то из княжеских спутников все это из-под носа у печенегов увел, а потом зарыл клад близ села Табурище. А на иконе знак особый сделал, и письмена. Если их воедино сложить, а потом прочитать правильно — можно узнать, где сокровища князя Святослава спрятаны.
— Легенда, — пожал плечами прапорщик. — А ты-то про все это откуда знаешь?
— От отца Витькиного. Мы же дружили с ним когда-то… Он, когда ещё живой был, по — пьянке рассказывал, будто это его предок дальний, воевода Левшов, отличился.
— И ты, стары хрыч, поверил?
— Не сразу. Но потом, так уж вышло, на документики кое-какие наткнулся, на газетки, журнальчики… Оказывается, я не первый такой — там, в районе нынешнего Светловодска, кладоискатели уже чуть не каждый метр землицы перекопали. И любители-следопыты, и профессиональные археологи. Много чего нашли, но все по мелочи: черепушки, косточки, оружие, монеты… Старинные монеты. Серебряные! С изображением императора Цимисхия.
— Чего? — Не понял Ройтман.
— Не важно. Главное, что точно такую же монетку мне когда-то отец Виктора подарил.
— Хвастался, что это их семейная реликвия.
Спиригайло внезапно замолк, растопырился, начал расти — и вдруг лопнул без звука, без запаха и без следа. Как будто не было его вовсе…
А в коридоре послышались тяжелые, уверенные шаги. Павел насторожился, втянул ноздрями больничный воздух и крикнул соседу:
— Прикрой с флангов! Просто так не сдадимся, товарищ!
Дверь палаты душераздирающе скрипнула и открылась. В образовавшуюся щель вполз солнечный лучик и упал на стену. Потом световое пятно начало расти, набирая слепящую силу… Прапорщик ловко перемахнул через кровать, вскинул «маузер» и прицелился. Сердце его от волнения грохотало в груди, как разогнанный железнодорожный состав, а во рту пересохло.
— Стой, стрелять буду! — громко выкрикнул он.
— Да ладно тебе… свои же. Ствол-то опусти!
Ройтман занервничал ещё больше. Голос, лицо, походка появившегося в палате человека показались ему знакомыми с детства, но…
— Нет, не может быть, — прошептал больной. — Ты же уехал? Совсем уехал же?
— Ерунда. Ошибочка… — усмехнулся Виктор Рогов. — Я только собирался, да вот приятеля давешнего повстречал. Он и тебе не чужой, кстати. Не хочешь поздороваться?
Друг детства посторонился и пропустил вперед старика Пиккельмана.
— Ну что, молодой человек, — искривил посиневшие, мертвые губы Марк Моисеевич.
— Крутятся колесики-то? Резина хорошая, импортная…
— Сгинь! — Отшатнулся в ужасе Павел. — Сгинь, убиенный! Не доводи до греха, шмальну ведь из «маузера»!
— Стреляйте, молодой человек — довольно безразлично ответил Пиккельман. — Мне уже никакого вреда не прибавится. А вот дружка своего закадычного вы приговорили. Предали…
— Да не я это! Не я… сколько же можно объяснять!
— А кто же, Паша? — Спросил Виктор. — Кто? И зачем?
— Спиригайло с Заболотным! Они икону искали, древнюю, вот тебя и… того.
— Какая икона? Ну что ты опять городишь?
Павел Ройтман огляделся по сторонам и понизил голос до шепота:
— Клянусь, братишка… зуб даю! Они все про икону знают — и о знаках тайных, и о золоте, и о монетах… И сколько крови людской на этой иконе знают!
— Врете, молодой человек, — покачал головой Пиккелльман. — Обелить себя желаете? Отмазаться, ускользнуть от ответа… но нет — не выйдет! На этот раз не вы-ыйдет!
Марк Моисеевич широко размахнулся и швырнул прямо в лицо пограничнику противопехотную гранату.
— Ах ты, козел ты дохлый! — Прежде чем граната разорвалась, тот успел произвести из своего «маузера» два ответных прицельных выстрела.
«Свалил, — пронеслась в голове его мысль. — Свалил и того, и другого…»
Затем больной мозг Павла заполнился оглушительным грохотом, по глазам резанул ослепительный сноп огня, за которым потянулся вверх причудливыми разводами сизый тротиловый дым. Ройтман охнул и скорчился на полу, рядом с ножкой кровати.
— Ну-с, что я вам говорил?
Облаченный во все белое главный врач укоризненно посмотрел на Яна Карловича:
— Белая горячка. Никого не признает. Только лопочет все время о брате Викторе, об иконе… да ещё у какого-то Пиккельмана прощения просит. Ну, иногда ещё расстреливает медицинский персонал из этого своего «маузера».
Врач склонился над Ройтманом и почти без труда забрал у него из его ладони огрызок вялого парникового огурца. Затем выглянул в коридор и позвал санитаров:
— Больного в постель.
— Доктор, а ничего не надо… может, лекарство какое-нибудь? Укольчик? — робко подал голос удрученный, и даже испуганный произошедшим Ян Карлович.
— Нет. Минут через десять-пятнадцать он придет в себя. Относительно, разумеется. Но разговаривать с ним сейчас, сами понимаете…
— Да, да, конечно! Конечно, доктор. Вы абсолютно правы. Не надо было мне Пашу беспокоить Зря я, так сказать, затеял…
— Приходите позже, — посоветовал главный врач. — Месячишка через полтора-два. Может, состояние больного улучшится. Хотя, пока рано делать прогнозы…
— Спасибо, доктор!
— За что же?
— За заботу и вообще… — Ян Карлович помялся немного, но потом все-таки протянул человеку в белом халате стодолларовую купюру:
— Вот, прошу вас… на непредвиденные расходы. Может, лекарство какое понадобится…
Медик молча, с достоинством принял деньги, и тут же убрал их в карман. Дюжие санитары, тем временем, занялись Ройтманом, все ещё не подававшим признаков жизни: подняли его с пола, переложили
