В небо, разгоняя остатки тумана, взметнулись копья и клинки:
— Приказывай, воевода!
— Веди нас!
— Что делать, Дмитрий? Укажи!
Человек, ставший волей судьбы и недавних врагов их предводителем тронул саблей рассыпанные под конскими копытами монеты.
Затем негромко, но так, чтобы все слышали, распорядился:
— Пойдем назад… К печенегам в гости!
… В одну из ближайших ночей, обманув погоню, болгары вернулись к пустеющему лагерю степняков. От захваченного сонным и пьяным табунщика они узнали, что большинство воинов хана с семьями, скотом и добычей уже снялась в обратный путь, к местам постоянных кочевий. Да и сам Куря тоже успел покинуть лагерь — рана его оказалась кровавой и тяжкой, но не смертельной.
Прежде чем умереть, пленник сообщил также, что ранним утром вслед за ханом отправится в путь оставшаяся часть его личной добычи…
Теперь Дмитрию было ясно, что делать дальше — ведь несмотря на численное превосходство сопровождавших сокровища печенегов жестоким искусством нападения из засад владели не только они.
Словом, на двенадцатый день после гибели Святослава перехваченный и отбитый у степняков караван достиг черкасского табурища — хорошо укрепленного поселения на границе Великой степи.
Жители табурища приняли усталых, израненых людей воеводы Дмитрия достойно: дали ночлег и пищу… Гости тоже в долгу не остались — даже малой толики отбитого у печенегов золота, серебра, шелка и драгоценных камней с лихвой хватило на то, чтобы расплатиться с хозяевами за кров и защиту.
Впрочем, отдых оказался недолгим — Дмитрию сообщили, что отряды хана Кури рыщут по всей степи в поисках беглецов. И что будто бы уже видели печенегов в одном дневном переходе от табурища…
Разумеется, воевода не посчитал себя вправе злоупотреблять гостеприимством хозяев. К тому же, следовало поскорее донести до всех весть о коварстве недавних союзников…
Пришлось опять уходить от погони — причем, уходить налегке, захватив только свежих коней и самое необходимое. Поэтому, прежде чем покинуть черкассов, схоронил Дмитрий несметные сокровища в тайном месте. А лик Пересвятой Девы, оставил при себе, сотворив особый знак и письмена на оборотной стороне иконы:
«Сделалась же тогда буря великая, ударили громы раскатистые, и пали с неба на землю ледяные камни».
… Видение исчезло. Умолк и женский голос — при этом Виктор скорее почувствовал, чем понял, что обладательница его не только молода, но ослепительно красива.
— Господи, почему? Почему сейчас только? — застонал Рогов. — Отец… Зачем знать все это мне, мертвому?
— Глупый, — с ласковой укоризной ответила женщина. — Ты же сам стремился сюда. Верно? Сам и пришел… А теперь прощай! Час ещё не настал, и Господь не приемлет тебя.
— Постой!
— Возвращайся домой. Домой… Возвращайся в свой ад, бедняга.
— Но что же…
— Разорви круг! Тогда — спасешься…
Небытие вокруг вспыхнуло огненным вихрем, скрутилось в воронку, стремительно завертело Виктора. Страшная боль, разрывая на части расплавленный мозг, сразу же стала единственным и последним его ощущением.
— Нет! Не надо… Нет…
— Не надо… Нет!
— Что? Чего это ты? — Склонившийся над Виктором давнишний лагерный приятель, Васька Росляков, в недоумении пожал плечами. — Чего, Витян?
Красавцем его назвать было трудно: рост, как говорится, метр с кепкой, обрит наголо, от татуировок синий, как кислородный баллон, да к тому же ещё — полная «хлеборезка» вставных зубов. Получил Васька восемь лет за нанесение тяжких телесных и срок ему предстояло мотать на всю катушку.
— Не помню… — Рогов открыл глаза и увидел высокий, облезлый потолок больничной палаты. Потом перевел взгляд на широкую, до ушей, «металлическую» улыбку приятеля.
Обалдело попросил:
— Слышь? Не кусай меня, а? Не надо.
— Во, бляха-муха! Да ты, братан, никак того… чокнулся. — Росляков в замешательстве почесал затылок, но уже через несколько секунд рассудител по-свойски:
— Да и хрен с ней, с башкой! Мозги выправить можно, главное — жив остался. А то ведь, трое суток в бреду…
— Где я? — Виктор попробовал приподняться на локтях.
— В зоне, — не понял вопроса Росляков. — Где же еще?
— В какой зоне?
— В зоне особого внимания! — хмыкнул приятель и от души сплюнул на крашеный пол палаты:
— Все в порядке, Витек. Ты с нами, здесь. В санчасти… Понял, нет? Вот, ребята вчера подогнали сигарет, крапуху, балабасов немного. А лично от Дяди тебе — носки новые. И полотенце!
Росляков с видом доброго фокусника расстелил на прикраватной тумбочке «дядин» подарок и выложил курево, чай, банку сгущенки и горсть конфет.
— Ну, как?
Заметив, что Виктор разглядывает все это изобилие без особого интереса, приятель его покачал головой:
— Чего-то ты, братан, не того… Не оклемался еще, что ли? Давай-давай! Побалдел — и хватит. Слышишь?
Рогов постепенно приходил в себя. Память его словно складывалась заново из кубиков рассыпавшейся мозаики — но судя по всему она уже не могла стать прежней, той, что была раньше.
Что-то в сознании Виктора непоправимо изменилось. Малейшее усилие мысли сразу же вызывало боль в висках и стремительное видение бьющего раскаленным хвостом Огненного лиса…
Что же с ним было?
Неожиданно даже для самого себя, Рогов зевнул и ответил:
— Знаешь, Васька… Мне, наверное, срок скинули.
— Угу, — кивнул Росляков. — И завтра за тобой сам товарищ Горбачев на самолете прилетит. Бананов тебе привезет, киви, пол-дыни и омаров в сметане.
Получив удовольствие от собственной шутки, он все же посчитал необходимым предупредить:
— Ты смотри, только начальнику в санчасти такого не ляпни. А то тут за одним год назад президент Миттеран из Франции прилетал. Так его как на правительственный аэродром увезли, так до сих пор никто и не видел. Наверное, сейчас где-нибудь на «дурочке» в Чите майонез кушает.
— Зря смеешься, Васька. Вот увидишь… — Виктор устало потянулся, опустил голову на подушку и снова закрыл глаза.
… Минула почти неделя. Часы на стене в кабинете врача в очередной раз пробили полдень.
Входная дверь приоткрылась и в палату заглянул контролер:
— Осужденный Рогов здесь?
Виктор дернулся на койке, как от электрического тока:
— Здесь я… Чего?
— Собирайся, счастливчик.
— Куда это?
— В спецчасть. Срочно! — Прапорщик подмигнул и добавил, совсем уже другим тоном:
— Вроде как, ты уже и не наш… В общем, с тебя причитается!
