Тимур поднялся и пошел следом. Он не отдавал себе отчета, почему и зачем это делает, но отказать девушке не было ни сил, ни желания — даже тогда, когда девушка вдруг шагнула в воду и направилась на глубину. Курьев шел следом, и остановился только после того, как это сделала таинственная красавица.
— Узнаешь это место? — Голос девушки ласкал слух. — Бывал раньше здесь?
— Не помню, — вода поднялась Тимуру почти до груди.
— А ты приглядись. На себя посмотри… Может, вспомнишь?
Курьев медленно опустил голову и увидел свое отражение в мутной, зеленоватой воде: шрам уродливый на щеке, обвислые, лоснящиеся после жирной трапезы усы, хмельной взгляд…
— Что ещё за рожа? Откуда этот меч в руке, откуда пламя костров за спиной?
Совсем рядом послышалось конское ржание.
Куря обернулся и увидел, что небольшой отряд всадников спешивается возле его шатра. Он подошел чуть поближе, и заметившие повелителя воины в кожаных шлемах пали ниц.
— Прости, великий хан! Мы не догнали болгар, — не отрывая лица от земли доложил старший. — Они успели уйти, воевода Левшов увел всех из Табурища.
Тимур отпрянул. От увиденного душу его обдало жутким холодом, а по телу противной, мелкой дрожью прокатился животный страх. Курьеву захотелось стать маленьким и незаметным, как полевая мышь, чтобы нырнуть к себе в норку, спрятаться, затаиться….
— Что происходит? Где поезд? Где эти чертовы спутники?
Тимур вновь посмотрел на воду, надеясь увидеть себя прежнего. Однако, на этот раз отражения не оказалось вовсе. Вместо лица темнел только размытый, темный силуэт, который внезапно стал расти, увеличиваться — и в конце концов слился с огненным шаром, в который превратилась девушка. Небо над головой Тимура вспыхнуло молниями, ударил раскатистый гром, отражение на воде заискрилось, задергалось, и узнал в нем Курьев уже не себя самого, а Виктора.
Циркач смотрел Тимура в упор, шевелил губами, тыкал пальцем куда-то, и глаза у него были не человеческие, а лисьи — расчетливые, холодные глаза оборотня.
Страшный, невесть откуда взявшийся шрам алел на щеке у Виктора.
— Чего тебе надо? Что ты от меня хочешь?
— Ничего.
Отвечал не Циркач. Его лицо и тело растворились в воде, и лишь глаза…
— Убирайся! — Продолжал орать Курьев. — Убирайся в свою преисподнюю! Оставь мою душу в покое!
— Глупец, — Огненный лис расплескал вокруг себя искры и вновь превратился в златовласую девушку. — Глупец… У вас с Виктором душа одна была. На двоих. И принадлежит она теперь — мне…
— Врешь! Врешь, сука…
Не помня себя от ужаса, Тимур начал бить по воде кулаками. Бил долго, исступленно, пока вконец не обессилел — но даже после этого продолжал бить. Внезапно, море вокруг него ожило и, предательски оголив свое дно, отступило, отхлынуло к самому горизонту.
Живописное зрелище увидел перед собой Тимур Курьев.
Повсюду зеленовато-коричневым влажным ковром простирались водоросли. Кое-где возвышались покрытые илом, полусгнившие остовы затонувших некогда кораблей и судов. Беспомощно и жалко раздувала жабры морская живность, не успевшая отступить вместе с волнами.
Внушительных размеров пятнистый, с выпученными глазами, рак, быстро перебирая конечностями, завертелся на месте, ударом хвоста сгреб под себя несколько раковин — и угрожающе поднял вверх массивные клешни.
— Испугался? — Презрительно сплюнул под ноги Тимур. — Что, страшно стало?
Не выпуская из виду противника, он присел и нащупал рукой под ногами увесистый, гладкий камень:
— Правильно испугался, тварь…
…Вонючий плацкартный вагон переполошился не на шутку.
Курьева успокаивали все по очереди. Сначала это пробовали сделать Сергей Иванович с Шурэном, потом к ним подключилась дородная, многоопытная тетка-проводница, потом — ещё несколько добровольцев из числа разбуженных посреди ночи пассажиров.
— Где она? — Бился в истерике Тимур. — Где эта гадина? Где?
— Успокойся ты! Успокойся…
— Что это с ним? Что случилось?
— Да перебрал немного… бывает! Лежи, тихо… вот так. Молодец!
— Ой, да что же это? Он же пакет мой сейчас кинет!
— Пакетик отдайте, гражданин… Заберите у него чужие вещи, слышите?
— Сейчас, одну минуточку…
Обошлось без транспортной милиции и составления протокола, хотя кое-кто поначалу высказывался именно за такой вариант. Но потом, постепенно, народ успокоился — и обошлось. В конце концов, ну, действительно, что возьмешь с мужика, перепившего по дороге? Наши люди вообще на удивление терпимы и отходчивы по отношению к пьяницам.
А вскоре, все той же теплой южной ночью, поезд прибыл на железнодорожную станцию Кременчуг, где навсегда распрощался и с Тимуром Курьевым и его спутниками.
… Сергей Иванович не ошибался. Приблизительно в те же минуты, когда пассажиры из Санкт- Петербурга покидали вагон, в светловодском баре «Ночная гавань» Виктор Рогов-Левшов воплощал в реальность свои немудреные представления о красивой жизни.
Несколько автомобилей, принадлежащих финансовым воротилам районного масштаба и соответствующей «братве», были припаркованы прямо перед входом в бар. В этом выражался своеобразный местный шик — неписаные правила светловодского этикета предписывали «серьезным людям» ставить машины как можно ближе к выходу, чтобы мимо них с трудом мог протиснуться посетитель.
«БМВ» Циркача занимала вполне подобающее место среди остального автотранспорта, а сам Виктор был уже давно, изрядно пьян, и вел себя соответственно: то вскакивал вдруг со своего места, выписывая под музыку замысловатые коленца, то посреди очередного танца возвращался за столик, чтобы рассказать очередной «бородатый» анекдот.
Рядом с ним, уткнувшись в тарелку, сидел Андрей Мальченко по прозвищу Палец. Не обращая внимания на окружающую суматоху, он сосредоточенно жевал, жевал, жевал… в то время, как третий член компании, Данила Московский, вместо закуски предпочитал вдыхать едкий дым ростовской «Примы».
При этом, он то и дело с презрением поглядывал на обкурившуюся травки молодежь из «команды» Шурэна, которая расположилась в противоположном углу бара, за спиной у Виктора. По соседству с ними, под тусклыми лучами дешевого бра, полулежал в мягком кресле местный преступный «авторитет» по кличке Чук.
Славился этот Чук истеричностью, злобным характером, да количеством отбытых сроков за кражи, наркотики и хулиганство. Две юные девицы легчайшего поведения поочередно висли на его шее, без причин хохотали и пили коктейль из ликера, разбавленного пепси-колой. Стоит отметить, что одна из этих малолеток была дочерью заместителя начальника городской милиции.
В прокуренном до синевы воздухе «Ночной гавани» звучали обрывки разговоров:
— Беру я этого козла, и… а-джа! Об стену башкой, понял?
— А сколько он Еврачке задолжал?
— Не он ей, а она ему.
— Так почему его-то — башкой?
— Чтоб назад не просил! Мы ведь это, типа, её «крыша».
— Тогда конечно… братва, может, ещё «дунем»?
— А есть у кого? Осталось?
— У Гарпуши всегда есть. Эй, братан, подогреешь по-кентовски?
Гарпуша, низкорослый, рыжеватый живчик из шурэновских, самодовольно усмехнувшись, выбросил
