— Хм… ты можешь действовать так до тех пор, пока кто-нибудь не настучит.
— Не думаю, что кто-нибудь из парней способен на это.
Они вернулись в свою комнату и попытались убрать узоры с масок, однако не слишком успешно: краска въелась в пластик, и им удалось только размазать ее по поверхности. Спустя некоторое время студент по фамилии Смёзи, приоткрыв дверь, заглянул внутрь:
— Почистить вам ваши маски?
— А ничего не получится: краски слишком въелись.
— Ты последний догадался об этом. Но по доброте сердечной и из желания помочь ближнему я готов выкрасить твою маску в цвет, неотличимый от первоначального — четверть кредитки за маску.
— Я так и знал, что ты не промахнешься, — ответил Джим.
— Так согласен или нет? Решай, а то желающих много.
— Смитти, ты готов продавать билеты на похороны собственной бабушки.
Джим протянул четверть кредитки.
— Хорошая мысль. Как думаешь, сколько брать за один?
Парень достал банку с лаком и кисточку и быстро замазал горделивую раскраску Джима, пользуясь для этой цели пигментом, который великолепно имитировал унылый желтовато-серый цвет оригинала.
— Ну вот! Через пару минут высохнет. А как ты, Саттон?
— Давай, кровосос, — согласился Фрэнк.
— Ну можно ли так говорить о своем спасителе? Мне предстоит трудное свидание на женской половине, а я здесь трачу драгоценное субботнее время, помогая вам.
Смёзи столь же быстро разделался с маской Фрэнка.
— Тратишь время, зарабатывая денежки на свидание, ты хотел сказать, — уточнил Джим. — Смитти, что ты думаешь об этих хитрых правилах, которые придумал новый директор. Следует ли нам смолчать или учинить протест?
— Протест? Для чего?
Смёзи собрал свои приспособления.
— Во всякой новинке есть новые возможности для бизнеса, надо только уметь их увидеть. Если у вас проблемы, заходите к Смёзи — особые услуги в любое время.
Он задержался у двери.
— Не стоит упоминать о билетах на похороны моей бабушки. Она, пока не откинет копыта, не желает об этом слышать. Бабуля чрезвычайно принципиальная девочка во всем, что касается ее репутации.
— Фрэнк, — сказал Джим, когда Смёзи ушел, — не нравится мне чем-то этот парень.
Фрэнк пожал плечами.
— Он выручил нас. Пойдем отметимся и снимем с себя взыскание.
— Хорошо. Он напомнил мне один из афоризмов дока: «Любой из когда-либо написанных законов создает возможность для взяточничества».
— Совсем не обязательно. Пошли.
Они обнаружили длинную очередь у директорской двери. Впускали группами по десять человек. Хоу быстро осмотрел маски, а затем начал читать нотацию:
— Я полагаю, что это станет для вас, юные джентльмены уроком не только опрятности, но и внимания. Если бы вы заметили, что находилось на доске объявлений, то вы были бы, каждый из вас, готовы к инспекции. Что касается самого нарушения, то я хочу, чтобы вы поняли, что данный урок выходит за рамки ребяческих и варварских рисунков, которыми вы покрывали собственные респираторы, впрочем, весьма возмутительных.
Он сделал паузу и убедился, что его внимательно слушают:
— Нет причин, по которым колониальные порядки должны быть грубы и вульгарны, и, являясь главой данной организации, я намерен следить за этим, дабы исправить любые недостатки вашего домашнего воспитания. Главной, а возможно, и единственной целью образования является формирование характера — а характер может быть создан только благодаря дисциплине. Я льщу себя надеждой, что являюсь исключительно хорошо подготовленным человеком, дабы взяться за эту задачу. Прежде чем приехать сюда, я двенадцать лет работал преподавателем Военной Академии в Скалистых Горах — исключительно прекрасного училища, Училища, которое выпускало мужчин.
Он вновь сделал паузу, то ли, чтобы перевести дыхание, то ли, чтобы дать возможность обдумать уже сказанное. Джим пришел сюда с целью избавиться от взыскания, но надменное отношение директора и, в первую очередь, его утверждение, что колониальная жизнь представляет собой нечто второсортное, постепенно довели его до кипения.
— Мистер Хоу? — обратился он.
— А? Да? Что?
— Это не Скалистые Горы, это Марс. И это не Военная академия.
Одно мгновение казалось, что удивление и гнев доведут мистера Хоу до какой-нибудь дикости или даже до апоплексического удара Однако он все же сдержался и процедил сквозь зубы:
— Как твоя фамилия?
— Марлоу, сэр. Джеймс Марлоу.
— Для тебя, Марлоу, было бы лучше, много лучше, если бы это была военная академия.
Он повернулся к остальным:
— Вы можете идти. Выходные восстановлены без ограничений. А ты, Марлоу, подожди.
Когда они остались наедине, Хоу сказал:
— Марлоу, в мире нет ничего более оскорбительного, чем самоуверенный мальчишка, неблагодарный выскочка, который не знает своего места. Благодаря великодушию Компании ты имеешь возможность получить прекрасное образование. Тебя не доведут до добра дешевые остроты в адрес людей, назначенных Компанией, чтобы следить за твоим обучением и благополучием. Ты понял это?
Джим молчал.
— Ну же! Отвечай, парень. Признай свою вину и принеси извинения. Будь мужчиной! — отрывисто сказал Хоу.
Джим продолжал молчать. Хоу барабанил пальцами по столу, наконец он сказал:
— Отлично, иди в свою комнату и подумай об этом хорошенько. У тебя все выходные на размышления.
Когда Джим вернулся, Фрэнк внимательно посмотрел на него и покачал головой в восхищении.
— Ну, парень! — сказал он. — Ты даешь.
— Кто-то должен был сказать ему.
— Это точно. Но что ты теперь собираешься делать? Перережешь себе горло или просто уйдешь в монастырь? Старина Хоу с сегодняшнего дня ни на минуту не даст тебе спуску. Вообще-то, теперь ты не самый безопасный сожитель.
— Черт возьми, Фрэнк, если ты так считаешь, подыщи себе, ради Бога, другого соседа!
— Спокойно, спокойно! Я не собираюсь смываться от тебя. Я с тобой до конца. «Улыбаясь, парень упал замертво». Я рад, что ты ему вмазал. У меня не хватило бы смелости сделать это.
Джим растянулся поперек своей койки.
— Мне кажется, я не смогу здесь остаться. Я не привык, чтобы меня шпыняли и глумились надо мной безо всякой причины. А теперь я получу этого вдвое больше. Что мне делать?
— Черт его знает.
— Во времена Стьюби это было хорошее местечко. Я думал, что таким оно для меня и останется.
— Стьюби был мужик что надо. Но что ты можешь сделать кроме как заткнуться и молча надеяться, что он забудет об этом?
— Послушай, все это не нравится и остальным. А вдруг, если мы объединимся, то заставим его сбавить обороты.
— Вряд ли. Ты был единственный, кто не сдрейфил высказаться. Ведь даже я не поддержал тебя — а я согласен с тобой на все сто.
— А что, если все мы напишем родителям? Фрэнк покачал головой.
— Тебе не удастся уговорить всех — и какой-нибудь задрыга настучит. Вот тогда ты попадешь как кур
