— Вас больше должно интересовать, что будет с остальными. Мы, конечно, не запытаем их до смерти… Вам это, наверное, не понравится, ведь они ваши враги… Но с другой стороны, — его правая бровь насмешливо поднялась, — они наши белые братья.
— Кем бы они ни были… Я презираю этих людей, но не держу на них зла… и мне бы не хотелось, чтобы ваши костоломы пытали их.
— Если все пойдет как надо, никто не пострадает. — Генерал Шоу поставил револьвер на предохранитель и опустил руку, но прятать оружие в кобуру не спешил. — Хочу заверить вас, что я убиваю не ради удовольствия. И клянусь: каждому на борту «Скитальца» будет сохранена жизнь… в том случае, если мы благополучно доберемся до Утренней долины.
— Где находится эта долина?
— В Шаньдуне. Это моя резиденция. Я покажу дорогу, когда мы достигнем Учана. Первоначально мы собирались летать в Кантон, а там пересесть на поезд, но кто-то — подозреваю, Джонсон, — сообщил по телефону, что мы на борту. Пришлось изменить планы — теперь мы вынуждены лететь прямиком в долину. Трудностей не возникнет…если только граф Гевара не станет возражать.
Значит, Джонсон был на моей стороне! Он нашел свою смерть, пытаясь спасти меня и сообщить властям обо всем, что твориться на борту «Скитальца»! Ужасно… Джонсон погиб, спасая меня, а теперь его убийца просит, чтобы я отвез бандитов в безопасное местечко… Впрочем, если я откажусь, другие тоже пострадают… Хотя некоторые из них и заслуживают смерти, но не такой, какую уготовил им Шоу. В подобной ситуации глупо строить из себя героя. Я глубоко вздохнул и, понурившись, ответил:
— Вы обещаете никому не причинить вреда, если я соглашусь?
— Обещаю.
— Ладно, генерал. Я поведу этот чертов корабль.
— Очень благородно с вашей стороны, дружище. — Шоу просиял и, похлопав меня по плечу, сунул револьвер в кобуру.
Когда я поднялся на мостик, смятение мое усилилось при виде пятен крови — на палубе, на переборках, на приборах… По меньшей мере один человек был зверски убит в этом тесном помещении, возможно, это был несчастный Барри. Бледные, растерянные рулевые находились на своих местах; за спиной у каждого стояло по двое китайцев, увешанных ножами, револьверами и патронташами крест- накрест. В жизни своей я не видел столь злодейских рож. Запятнанные кровью карты и судовые журналы в беспорядке валялись под ногами — никто и не пытался прибраться на мостике.
— Пока здесь не будет чисто, я и пальцем не пошевелю, — холодно заявил я.
Генерал Шоу произнес что-то на кантонском диалекте. Двое его приспешников крайне неохотно покинули мостик и вернулись с ведрами и швабрами. Пока бандиты драили палубу, я осмотрел приборы и убедился, что они не повреждены, если не считать нескольких царапин, оставленных пулями. Только телефон оказался разбит — вдребезги, профессионально. Возможно, это сделал сам Джонсон перед тем, как выбежать на внешнюю площадку.
Наконец бандиты закончили приборку, и генерал указал мне на центральную консоль. Мы летели на опасно низкой высоте — не более трехсот футов.
— Рулевой—два, подняться до семисот пятидесяти футов, — мрачно приказал я.
Матрос безмолвно взялся за штурвал. Корабль задрал нос, да так резко, что Шоу подозрительно сощурился и потянулся к кобуре. Но затем мы выровнялись. Я разложил на столе карту Китая и углубился в ее изучение.
— Что ж, думаю, я найду дорогу в Учан, — сказал я спустя несколько минут. В крайнем случае можно двигаться вдоль железнодорожных путей, но это потребует больше времени, а я сомневался, что генерал согласится на задержку — судя по всему, он желал прибыть на место к рассвету. — Однако прежде я хочу удостовериться, что пассажиры и капитан живы.
Шоу поджал губы, посмотрел мне в глаза и круто повернулся.
— Извольте.
Он опять сказал что-то на кантонском, и один из бандитов встал у меня за спиной.
Мы подошли к центральной каюте; генерал Шоу достал из-за пояса ключи и отпер дверь.
На анархистов было жалко смотреть. Голова Корженевского, обвязанная пропитавшейся кровью тряпицей, покоилась на коленях дочери. Лицо приобрело землистый оттенок; он выглядел постаревшим со времени нашей последней встречи и не узнавал меня. Юна Персон — заплаканная, с растрепанными волосами — бросила на Шоу уничтожающий взгляд. Граф Гевара покосился на нас и отвернулся.
— Ну… как вы тут? — глупо поинтересовался я.
— Мы живы, мистер Бастейбл, — сухо ответил Гевара, вставая и поворачиваясь к нам спиной. — Вы это имели ввиду?
— Я собираюсь спасти вас. — Мои слова могли показаться несколько самоуверенными, но я хотел, чтобы они поняли: люди, подобные мне, великодушны к врагам. — Я веду корабль в… резиденцию генерала Шоу. Он дал слово, что вас не убьют, если мы благополучно прибудем на место.
— Трудно верить его слову после того, что случилось. — Гевара невесело рассмеялся. — Вы удивительный человек, Бастейбл! С радостью идете на поводу у этого типа, а нашу политику считаете грязной!
— Едва ли Шоу можно назвать политиком, — возразил я. — Да это и не важно. Ведь у него на руках все козыри — все, кроме того, которым играю я.
— Спасибо, мистер Бастейбл, — подала голос Юна Персон, гладя отца по голове. — Надеюсь, у вас добрые намерения. Спокойной ночи.
В расстроенных чувствах я вернулся на мостик.
К утру мы достигли Учана и поспешили миновать этот большой город, пока он не проснулся. Шоу выглядел гораздо благодушнее, чем прошлой ночью. Он даже предложил мне трубку с опиумом, от которой я, не колеблясь, отказался. В те дни опиум был для меня не более, чем тошнотворной дрянью… Видите, как сильно я изменился?
Наконец пагоды и фанзы с голубыми кровлями остались позади, и генерал Шоу вычислил азимут, по которому я должен был вести корабль.
Незабываемое зрелище — рассвет в Китае: гигантское водянистое солнце показывается над горизонтом, и весь мир окрашивается в мягкие оттенки розового, желтого и оранжевого…
Мы приближались к гряде песочного цвета холмов. Я чувствовал, что бесцеремонное вторжение грохочущего воздушного судна, набитого головорезами из разных стран, нарушает эту первозданную красоту…
Когда мы пересекли линию холмов, Шоу распорядился замедлить ход. Затем он отдал несколько кратких приказов на кантонском, и один из его людей направился к трапу, ведущему на внешнюю носовую площадку. Очевидно, этот человек должен был подать условный сигнал.
Долина открылась перед нами совершенно неожиданно — широкое, глубокое ущелье, по дну которого текла река. Я увидел коров, свиней и коз, домишки и рисовые поля. Ущелье тонуло в зелени, и казалось, ему нет места в этой скалистой пустыне.
— Это и есть ваша «долина»? — спросил я.
— Да. Утренняя долина. А вон — взгляните-ка, мистер Бастейбл — вон там мой «лагерь».
Показались высокие белые здания, окруженные деревьями; вокруг искрящихся на солнце фонтанов играли дети. А над этим вполне современным городом развевался огромный малиновый флаг — несомненно, боевое знамя Шоу. Я был немало изумлен, увидев в этом диком краю цивилизованное поселение, и удивился еще больше, когда узнал, что это и есть резиденция Шоу: тихим, мирным уголком показалась мне долина. Шоу ухмылялся, видя мое смятение.
— Не так уж плохо для тупоголовых разбойников, правда? Мы построили город своими руками. Здесь вы найдете все, что душе угодно… и кое-что, чем не может похвастаться даже Лондон.
Шоу предстал передо мной в новом свете. Бандит, грабитель, убийца — несомненно… но вместе с тем — нечто больше, раз сумел создать такой город в китайской глуши.
— Мистер Бастейбл, разве вы не читали обо мне? Ну да, последних номеров «Шанхай-экспресс» вы могли и не видеть… Меня называют Александром Китайским. Значит, это — моя Александрия. Это — Шоу- таун, мистер Бастейбл. — Он радовался, как школьник своим пятеркам. — Мое детище! Я построил его!