братика», – братик уже был готов.
Андзю охватили сомнения: похоже, отец использовал ее в своих корыстных целях. Если предположить, что у отца был внебрачный ребенок и он вынашивал планы привести его в дом Токива, не раскрывая правды, то получается, что она, Андзю, послужила ему сообщницей.
Мамору в свою очередь считал, что папа сделал ребеночка на стороне. Он гораздо раньше Андзю заметил, как неловко себя чувствовал отец, выходя на эти свои прогулки, и понял, что дело нечисто. Как он мог принять с распростертыми объятиями злополучного братца, из-за которого дома все пойдет наперекосяк?
Сумели ли поладить родители? Мамору и Андзю не находили себе места. На часах было три утра, когда дверь материной спальни открылась, послышались всхлипывания, звук шагов по направлению к туалету. Вслед за ними – топот отца. Кажется, они продолжили разговор внизу, в гостиной.
Андзю не хотела, чтобы мир в семье был нарушен. Если причина в Каору, то пусть не сегодня, не завтра, но на этой или на следующей неделе его отдадут в другой дом. Да ему и самому неплохо будет, если его усыновит какая-нибудь знакомая отцу бездетная богатая семья. Андзю поклялась, что никогда больше и словом не обмолвится, что хочет младшего брата. Да и вообще, в том, что в ее комнате спал чужой человек, было нечто противоестественное. Не в поезде же. И чем, собственно, этот мальчишка отличался от случайного попутчика в спальном вагоне поезда? Приехали на место, попрощались: «Пока. До свидания» – и разбежались в разные стороны.
Пока Андзю так думала, ее наконец-то окутал сон, и она заснула.
Ей приснилось, что драгоценная мамина кофейная чашка Джинолли разбилась, и Андзю проснулась. Рассвело. Толком поспать так и не удалось. Андзю открыла глаза, увидела Каору, закутанного с головой в одеяло. Несколько часов назад он лежал точно так же.
Спокойно спит, не ворочается, – подумала Андзю, снова взглянула на него и заметила, что он дрожит мелкой дрожью. Было слышно тихое сопение, как будто мальчик к чему-то принюхивался. Андзю подумала, как странно он дышит во сне, но, прислушавшись, поняла: он плачет, зажав рот рукой. Каору застыл в одной позе, чтобы Андзю не догадалась, что с ним происходит. Всю ночь он тихо лежал, не сомкнув глаз, не видя снов, изо всех сил стараясь не пошевелиться. И только под утро не выдержал и заплакал.
Увидев это, Андзю решила забыть то, о чем думала в три часа утра. Она перестала играть в молчанку и произнесла, обращаясь к дрожащей спине:
– Завтра можешь опять поспать у меня.
2.4
Имя Каору предназначалось для второго сына, который должен был родиться вслед за Мамору. Как мог муж назвать этим именем ребенка, рожденного другой женщиной?! Амико не могла простить ему такого бессердечия. Хорошо, она пойдет на огромную уступку: согласится с именем Каору. Но пока не будет доказательств того, что отец ребенка – не ее муж Сигэру, она мальчика в доме не оставит. Мать твердо стояла на своем. Она не признает его, если муж, желая усыновить ребенка, не исходит из чистого альтруизма.
Состоялся семейный совет.
Справа, за длинным, как коридор, столом сидели Каору и отец, напротив – бабушка, мать, Мамору и Андзю. На все задаваемые вопросы Каору должен был отвечать самостоятельно. Проверяли, совпадают ли его ответы с тем, что говорил отец. Отцу не разрешалось дополнять Каору или перебивать его.
Мать старалась выглядеть приветливой и улыбалась своей элегантной улыбкой. Мамору, не скрывая неудовольствия, сидел с надутой физиономией, бабушка сохраняла нейтралитет, Андзю в глубине души была за Каору.
Мать начала допрос:
– Отвечай нам честно. Даже если этот дядя, который сидит рядом с тобой, попросил тебя отвечать по- другому, говори правду. Понял?
Каору кивнул и бросил быстрый взгляд на Андзю.
– Как зовут твоих настоящих папу и маму?
– Папу зовут Куродо Нода, маму – Кирико Нода.
Это были первые слова, которые произнес Каору с того момента, как он появился в семье Токива.
– Чем занимался твой папа?
– Он композитор.
– Ты о нем что-нибудь помнишь?
– Помню его похороны.
– А дядя Токива когда стал приходить к вам?
– Не знаю. Но мама говорила, что еще до того, как я родился, папа и дядя были друзьями.
– А что дядя делал у вас дома?
– Когда папа был жив, они разговаривали про работу. А когда папа умер, он подбадривал маму, покупал мне игрушки.
– А что мама говорила про дядю?
– Она говорила, что он очень хороший. Сказала: когда я умру, делай то, что говорит тебе дядя.
Промолчавший весь вечер Каору отвечал на мамины вопросы четко и как подобает мальчику восьми лет. После бессонной ночи, выплакав все слезы, он, наверное, смог взять себя в руки. Казалось, он твердо решил стать членом этой семьи.
– Умненький мальчик. И держится молодцом, хотя совсем недавно потерял мать. Удачное приобретение. Вырастет – женщины прохода давать не будут. К тому же голос у него хороший. – Бабушка бросила Каору спасательный круг. На мгновенье его лицо озарилось. Отец принял бабушкино высказывание за счастливый шанс и сказал:
– Верно. Он сын композитора и хорошо поет. Ты же много раз пел для меня, то есть для папы Сигэру, да? Под мамин аккомпанемент. Может, споешь для всех нас? Андзю, подыграй ему на рояле.
Вот так неожиданно начался концерт. Каору прекрасно знал, что ему делать.
Андзю спросила:
– Что ты будешь петь?
Каору ответил неприветливо:
– Какая разница.
Отец тут же сказал:
– Каору, давай эту, – достал из сумки ноты издательства Рикорди и поставил их на пюпитр.
«Песенка герцога» из «Риголетто». Андзю тоже знала эту арию. «Разве ребенок справится с оперной арией», – подумала она и начала играть в простом размере три восьмых. Как только Каору запел, все застыли. На лицах слушателей было написано. – «Не может быть!» Андзю непроизвольно заиграла громче. Каору с ненавистью смотрел в пустое пространство, на висках у него пульсировали синие жилки, он пел таким пронзительным голосом, что казалось, сейчас лопнут барабанные перепонки. Произносил ли он фразы на итальянском языке или посылал проклятия – было непонятно, он словно пытался ошеломить всех своим пением. Он легко брал и верхние и нижние ноты и закончил петь так, будто у него голос пробивался сквозь макушку В какой-то момент горничные тоже собрались в гостиной и теперь бурно аплодировали. Каору прекрасно владел своим голосом, и трудно было поверить, что это поет восьмилетний ребенок И не фальшивит. Но самое большое впечатление этот дискант рассерженного мальчишки произвел на мать и на Мамору – они тоже захлопали. Его искренность покорила всех. Отец с довольным видом подмигнул Андзю. Андзю посмотрела на бабушку, и та молча кивнула в ответ.
Каору покраснел и в первый раз улыбнулся. Своим пением он убедил членов семьи Токива – он может войти в их круг. Именно тогда Каору смутно осознал, что музыка обладает большей силой убеждения, чем любые разумные доводы.
2.5
Каору выделили комнату, которая прежде служила кладовой. Рождественская елка, куклы для праздника девочек, гимнастический трамплин, масса ненужных игрушек были перенесены в дальний склад, вместо них в комнату поставили стол и кровать. Тем временем привезли вещи: любимую подушку Каору, подушечки для стульев, вещи родителей, книги и ноты. Их занесли в комнату, и в ней поселились призраки навсегда покинутого дома на том берегу реки и покойных родителей Каору. В этой комнате Каору всегда мог
