людей теряли всякий смысл, улицы, площади, конференц-залы, кафе, вокзалы и разные другие места наполнил жалобный звон гласных и шорох растерянных согласных; звуки шагов и удары вещей друг о друга, шум проезжавших автомобилей, визг велосипедных тормозов, крики птиц наполняли пространство, не растворяясь в нем.
Пользуясь данной ему одному свободой, Каору пробрался в комнату Фудзико. В тот момент, когда он сел на кровать, время, похоже, остановилось: подпрыгнув на кровати, Фудзико застыла в воздухе. Каору расстегнул пуговицу у нее на блузке, ткнулся носом в ложбинку между грудей – и ощутил слабый аромат ромашки. Он попробовал коснуться губами полуоткрытых губ Фудзико, и в этот момент остановившееся время опять пришло в движение. Поцелую не суждено было состояться, бежать Каору было некуда, и под тяжелым взглядом Фудзико он попятился.
– Что ты тут делаешь?
Каору потерял голос и, ничего не отвечая, отступил к подоконнику. Фудзико сама расстегнула блузку и подошла к нему. Тут Каору заметил, что на нем нет брюк. Фудзико сбросила с себя блузку, сняла лифчик, обернула его вокруг шеи Каору и стала душить его. У него онемели пальцы рук и ног, мышцы ослабли, и он полностью отдал себя во власть Фудзико. Онемение сковало все тело, мышцы превратились в студень. Потом онемение сменилось ужасной щекоткой. Каору, не зная, куда себя деть, выпрыгнул из окна. Он почувствовал, как теплый ветер, пронизав снизу доверху все его тело, выходит через макушку и вместе с ним уходит накопленная в теле неудовлетворенность.
Это была его первая поллюция.
Рано утром, пока все спали, Каору стирал свое промокшее белье в ванной, и щекочущее постыдное чувство переполняло его.
Даже если бы Каору сходил с ума от своих мыслей, у него не было возможности поделиться ими с Фудзико. Раз не способен пошевелить ни рукой, ни ногой – живи в мире своих иллюзий, ничего лучшего он придумать не мог. Он стыдился своей плоти, которая твердела при мысли о Фудзико, мучился своими фантазиями, пачкая спермой образ Фудзико, являвшейся ему во сне.
Наверное, для Фудзико он был всего лишь младшим братом подруги. Она-то о нем уж точно не вспоминала. Может, и видела его во сне, но каким он ей представлялся? Носился без штанов по городу или играл в свои детские игры в картонном доме? Каору хотелось поселиться в уголке ее фантазий; пусть даже и в самом дурацком виде.
Каждый вечер, лежа в постели, Каору мечтал: «Вот бы превратить в порошок какую-нибудь часть своего тела и дать его выпить Фудзико, тогда она в эту ночь увидит меня во сне. Вот бы спеть для нее, и песня, приняв мой облик, наверняка проникнет в ее сон».
5.2
Беда нагрянула внезапно.
Когда Каору делал уроки перед «стеной плача», его неожиданно окружили подростки и заломили руки за спину. Он еще и понять ничего не успел, как они затащили его в заросли парка, сунули в рот кляп, раздели по пояс, сдернули брюки. Похоже, они сговорились заранее: связали Каору руки сзади, протянули ленту к плечам и между ног, на пояснице сделали бант, а к шее прикрепили карточку, на которой было написано: «Для Фудзико Асакавы». Затем они надели на Каору плащ-дождевик и отвели к дому неподалеку. Перед воротами скинули с него плащ и толкнули ко входу. Это был дом Фудзико, мимо которого он проходил сотни раз. Подростки сгребли в охапку его одежду, швырнули за забор, нажали кнопку домофона и пустились наутек.
В домофоне послышался старческий голос. Нужно скорее смываться, – подумал Каору. Но как он побежит по улице голым? Да и ответить на вопрос «Кто там?» ему было нечего, так он и стоял, как идиот. Увидев свое отражение в стекле входной двери, он наконец понял, что с ним произошло: это была месть Мамору. Судя по школьной форме подростков, они учились со старшим братом в одной школе. Ну и что с того, что он догадался. Все равно стыда не оберешься.
Входная дверь приоткрылась. Единственное, что пришло ему в голову, – надо бежать от неминуемого позора. Каору бросился во двор, куда кинули его одежду. Туда вела железная калитка, и, к счастью или на горе, она оказалась не заперта. В это время входная дверь распахнулась, и из нее выглянула бабушка, одетая в кимоно. Слава богу, обошлось: она не заметила мальчишку – перевязанный лентами подарок для Фудзико.
Одежда висела на азалии. Каору схватил ее заведенными за спину руками – она еще хранила его тепло – и спрятался у стены, которая не была видна ни от входа, ни из окон. Со связанными руками не удастся одеться – сначала нужно распутать веревку. Но узел был такой тугой, что затекли руки. Будь это во сне, все решилось бы само собой, без всяких усилий. Каору умолял, заклинал, внушал себе: это сон. Сосчитаю до трех и окажусь в кровати в своей комнате.
Но чары не рассеивались, приходилось смириться с мыслью, что все происходит наяву. Ему показалось даже, что он предвидел нечто подобное. Как будто сейчас его заставляют испытать в реальности продолжение недавнего сна. В том сне он выпрыгнул из окна комнаты Фудзико во двор, как раз на то место, где он прячется в данный момент. Его, испытывающего удовольствие от ночного семяизвержения, вырвали из сна и поставили – уже в действительности – на край пропасти. Вот оно, возмездие за украденные фотографии Фудзико в нижнем белье, наказание за то, что он пачкал ее образ своими снами и фантазиями, – думал Каору.
Чтобы хоть как-то избежать позора, нужно было или выбраться со двора и переждать до темноты в безлюдном парке, или попросить кого-нибудь о помощи. Каору попытался открыть железную калитку и опять подойти ко входу, но не смог: услышал голоса Фудзико и Андзю. Голос, о котором он мечтал постоянно, прозвучал в тот момент, когда ему этого меньше всего хотелось.
– Ну, до завтра. Передавай привет своему хорошенькому младшему брату.
Фудзико прощалась с Андзю. В связи с чем упоминался младший брат, Каору было неведомо. Фудзико и представить себе не могла, что этот младший брат голым прячется у нее во дворе. Андзю – единственный человек, которого можно было бы просить о помощи, ушла.
Оставался только один способ избежать этой унизительной пытки: рвануть наутек, улучив момент, когда Фудзико войдет в дом и закроет дверь; догнать Андзю, пока она не ушла далеко, и попросить ее развязать веревку. Но случилось невероятное: Фудзико закрыла на ключ приоткрытую калитку, ведущую во двор, и отрезала Каору все пути к отступлению.
Он ненавидел Фудзико. Проклинал псов Мамору, крепко затянувших узел. Клялся убить брата, придумавшего такую ужасную месть.
5.3
Теперь Каору ничего не оставалось, как прятаться во дворе, затаив дыхание. Тем временем стемнело. В комнате Фудзико и в комнате над головой Каору зажегся свет, послышался звук льющейся воды. Судя по всему, за стеной, к которой прижимался Каору, была ванная комната. Издалека донесся женский голос, наверное, матери Фудзико:
– Фудзико, прими ванну первой.
Через некоторое время в ванную вошли, заплескалась вода. Должно быть, за стеной принимала ванну обнаженная Фудзико. А по другую ее сторону, как крот, по ошибке вылезший на поверхность земли, затаив дыхание, трясся от холода голый Каору со связанными за спиной руками. Стена развела их на огромное расстояние друг от друга. Каору оказался здесь не по своей воле, и ему лучше было бы превратиться в прозрачную тень. Фудзико и представить себе не могла, что он стоит за стеной ванной комнаты.
Каору беззвучно позвал мать. Она всегда оберегала его, растворившись в воздухе, которым он дышал. Когда Каору не хватало на что-то смелости, когда он нуждался в терпении, когда ждал утешений, он вдыхал в себя воздух, в котором чувствовалось присутствие матери. Мамы здесь нет. Он не может вернуться в чайную комнату, не может вернуться в то время, когда она была там. Сейчас он очень далеко от нее. Но все равно Каору вызывал ее с того света, чтобы вспомнить о том, какой ужас он пережил, лишившись матери.
Однажды его уже охватывало чувство беспросветной тоски, ему нечего больше бояться. По сравнению с потерей человека, который любил его сильнее всех, никакое самое жестокое испытание не сможет причинить ему боль.
Каору вздохнул и посмеялся над собой, голым, трясущимся от холода. За кого бы его ни приняли: за
