вроде бы логично. Но Чио-Чио-сан была другой. Ей не передалось легкомыслие мужчины, ставшего ее мужем, она пыталась жить по закону дочери воина.
Для Пинкертона Чио-Чио-сан была любовницей на два месяца. Портовая женщина должна это понимать, – с презрением думал он. Но Чио-Чио-сан, пережив падение – от дочери мятежного самурая до гейши и от гейши до любовницы американца, – не желала мириться со своей участью, она стремилась стать настоящей женой. Пинкертон был для нее господином, которому она поклялась в вечной верности.
К такому решению ее подвел не кто иной, как сам Пинкертон. Он не разрешал родственникам Чио-Чио- сан приходить в дом на холме. Поразившись числу ее родни, пришедшей на их свадьбу, он представил себе, как эти люди будут вмешиваться в их жизнь, и ужаснулся.
– Порви все связи со своими предками, – заявил он Чио-Чио-сан. – Так тебе будет легче. Зачем осложнять себе жизнь, если среди твоих предков или родни есть грешники и преступники. Я возьму на себя роль твоих предков.
Чио-Чио-сан попросила, чтобы ей позволили посещать предков хотя бы на праздник поминовения усопших Бон.
– Нет, – сказал Пинкертон: – Избавься ты от этих старых предрассудков.
Разрубить нить, связывающую ее с предками, – для Чио-Чио-сан было все равно, что лишиться опоры, обрубить ноги, превратиться в призрак. Слова Пинкертона, вроде бы шутливые, сказанные с улыбкой, заставили Чио-Чио-сан осознать, насколько сурова жизнь жены американца.
Она уже больше не сможет мысленно общаться с отцом и с дорогими предками, которые пребывают в ином мире. И ее собственная душа, оказавшись отрезанной от прошлого, будет парить в пространстве. Даже после смерти она не сможет попасть в мир предков, и связь с людьми на этом свете будет прервана. К тому же ей не удастся заботиться о родителях.
Чио-Чио-сан заплакала – так ей стало страшно, но Пинкертон лишь равнодушно посмотрел на нее:
– Если хочешь, я познакомлю тебя с нашим Богом.
7.4
Чио-Чио-сан поняла: чтобы стать женой Пинкертона, нужно перестать поклоняться предкам и поверить в Бога по имени Иисус.
Она пошла в храм в районе Минами Яманотэ, где жили англичане и французы, и спросила священника: как Бог Иисус спасает души людей?
Священник прочитал ей, что было написано в Евангелии:
Рожденное от плоти есть плоть, а рожденное от Духа есть дух.
Не удивляйся тому, что Я сказал тебе: должно вам родиться свыше.
Дух дышит, где хочет, и голос его слышишь, а не знаешь, откуда приходит и куда уходит: так бывает со всяким, рожденным от Духа.
Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч;
Ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее.
И враги человеку – домашние его.
Кто любит отца или мать более, нежели Меня, не достоин Меня; и кто любит сына или дочь более, нежели Меня, не достоин Меня;
И кто не берет креста своего и следует за мною, тот не достоин Меня.
Пинкертон наверняка приведет ее в страну нового Бога.
Так казалось Чио-Чио-сан, и никто не имел права посмеяться над нею. Она поняла условие брака, о котором намекал Пинкертон, логически соединив его со словами Иисуса, прочитанными для нее священником. А еще она думала: даже если наступит день, когда ей придется порвать связь с родственниками и предками, новый Бог защитит ее.
Обращение Чио-Чио-сан в новую веру вызвало бурю негодования у всей ее родни. Они рассчитывали, что брак с американцем улучшит их финансовое положение, но, узнав, что Чио-Чио-сан пытается избавиться от них, отгородившись Богом Иисусом, они явились в дом на холме выразить свой протест. Пинкертон встретил их холодно, и они ушли ни с чем, называя Чио-Чио-сан «самой неблагодарной дочерью в Японии».
Чио-Чио-сан дорого заплатила за этот брак Японское законодательство вообще не признавало браков с иностранцами. И по законам США этот брак считался недействительным. Пинкертон, разумеется, знал об этом и шутки ради взял себе в новые жены пятнадцатилетнюю девушку. Не подозревавшая ни о чем Чио- Чио-сан ночью, после того как родственники отказались от нее, взяла Пинкертона за руку и сказала:
– Я самая счастливая на свете.
Однажды Чио-Чио-сан попросила свою помощницу по хозяйству Судзуки:
– Теперь называй меня мадам Пинкертон. Разве я не похожа на императрицу? Когда мой супруг надевает военную форму, расшитую золотыми галунами, он – вылитый принц.
В те времена чайные комнаты украшали портреты императора Муцухито в военной форме, и поскольку Чио-Чио-сан, не таясь, ставила своего мужа в один ряд с микадо, это не могло не вызывать слухов о ее неблагонадежности. Но Судзуки, услышав ее слова, не стала распространять слухов, напротив, прониклась к ней молчаливой симпатией. В том, что сказала Чио-Чио-сан, была и ненависть к императору, и протест дочери мятежного самурая.
Прошло больше года, как ангел Чио-Чио-сан отправился в путь, и неведомо было, когда он вернется.
Ожидая возвращения мужа, Чио-Чио-сан ходила в храм и на занятия английским языком. Такой привычный для нее Нагасаки теперь превратился в город, невыносимый для жизни. Взоры прохожих, идущих по каменной мостовой, обдавали ее холодом. К тому же надвигалось нищенское существование.
Некоторые говорили: коль скоро брак с американцем не считается действительным, найди себе нового господина и стань его наложницей. К ней даже привели одного богача, который бывал в Америке, но Чио- Чио-сан оставалась непреклонна: я жена Пинкертона и не собираюсь становиться кем-то еще.
Американский консул в Нагасаки как американец испытывал моральную ответственность за поведение соотечественника, он приходил к Чио-Чио-сан и убеждал ее: забудь о Пинкертоне, восстанови отношения с родственниками. Иначе в самом деле останешься одна.
– А я не одна.
Чио-Чио-сан родила мальчика – вылитый Младенец на руках у Девы Марии. Редкие волосики, светло- карие глаза.
Чио-Чио-сан называла мальчика Торабуру[35] – Чайные Глаза. Она хотела забыть о тех невзгодах и неприятностях, которые принес ей брак с Пинкертоном, отвлекаясь на шаловливого Торабуру. Чио-Чио-сан возлагала на мальчика все свои надежды: он должен был помочь матери, которая разрывалась между Японией и Америкой, должен был ускорить возвращение американского спасителя.
Торабуру был ребенком, рожденным «между». Он спал, капризничал, улыбался, пребывая между Японией и Америкой, между гейшей и военно-морским офицером, между восемью миллионами боговками и Иисусом Христом.
Пинкертон на «Аврааме Линкольне» вернулся в Нагасаки. С началом японо-китайской войны американцы сосредоточили свою дальневосточную флотилию в заливе Оура и планировали сохранить полученное преимущество, выступая посредником между воюющими странами.
Чио-Чио-сан украсила комнату цветами, зажгла свечи, нарядила сына, сменила его имя Торабуру на Джой, сделала макияж, став самой что ни на есть красивой, и принялась думать, чем бы ей еще удивить Пинкертона.
Она пришла в такое возбуждение, будто наконец-то вернулась из ссылки, которая длилась три с половиной года. Не могла ни сидеть, ни стоять. Три года – большой срок, а три с половиной – еще больше. Сколько раз ею овладевали сомнения: а вдруг он больше не вернется? И она молилась новому Богу, плакала вместе с Торабуру и даже украдкой надеялась на помощь богини Каннон. Каждый день она со своего холма смотрела на порт. Все глаза проглядела. Это уже не были глаза наивной девушки, которая встретилась с Пинкертоном. Грусть сменялась в них надеждой, надежда – грустью; от слез и улыбок у нее появились
