жена сейчас вышла от меня. — На губах Невиля блуждала лёгкая улыбка, — он всегда улыбался, когда говорил о женщинах. — Он совершенно спятил. Его жена беспокоится. Она спросила меня, есть ли на пароходе тюремная камера, и я указал ей каюту, где стены обиты матрацами. Она, конечно, захочет поговорить с вами. — Помощник капитана отошёл на несколько шагов, потом обернулся: — Кстати, вы ощутили толчок?
— По-моему, мы наскочили на камень.
Они расстались. В баре сидели три новых пассажира. Донадьё обратил внимание только на молодого человека, который, как он заметил, был чем-то озабочен. Врач в шинели цвета хаки всё ещё был здесь; он словно плавал от одного столика к другому, с любопытством наблюдал за людьми, усмехаясь, говорил сам с собой.
Молодой, худой, белокурый, он беспрерывно курил, но когда появилась его жена, он испуганно бросил за борт сигарету.
Донадьё спустился к лазарету, находившемуся на палубе второго класса. Матиас, санитар, был занят тем, что чистил чьи-то большие жёлтые башмаки.
— Вы знаете, что с нами происходит? — проворчал он, потому что он всегда ворчал.
Лоб его был неизменно наморщен, у рта горькая складка, и это, вероятно, потому, что, хотя санитар и плавал на теплоходах уже семь лет, он всё ещё страдал морской болезнью.
— А что с нами происходит?
— Завтра в Пуэнт-Нуаре к нам посадят триста аннамитов.
Донадьё привык узнавать все новости от своего санитара. Конечно, его должны были предупредить первого. Но… в конце концов…
— Опять начнут помирать! — проворчал Матиас.
— А у тебя есть ещё сыворотка?
Уже не в первый раз на корабль сажали жёлтых. Их привозили тысячами в Пуэнт-Нуар работать на железнодорожной линии, потому что негры там не выдерживали. Время от времени аннамитов отправляли на родину через Бордо, где их пересаживали на корабль, идущий па Дальний Восток.
Донадьё закурил, по привычке сделал несколько шагов по своему кабинету, где он принимал больных, — там же находилась койка Матиаса — и снова вышел на палубу первого класса. Ему показалось, что корабль накренился на левый борт, но он не удивился, так как это случалось часто: в зависимости от груза крен был то на левый, то на правый борт.
Пароход миновал «котёл», он был уже в устье Конго. Ночь спустилась в шесть часов, стемнело сразу, как всегда на экваторе. Жара стала ещё более влажной и неприятной.
К фальшборту прислонились два силуэта: главный механик и юный Невиль. Они разговаривали вполголоса. Доктор подошёл к ним.
— Я уверен, что Лашо будет скандалить, — сказал Невиль.
— А что происходит? — спросил Донадьё.
— Мы сейчас просто-напросто наскочили на камень, и пробит один из балластов с водой. Вот почему мы и накренились. Но это неважно. Может быть, только придётся ограничить подачу пресной воды для умывальников. Однако же Лашо поднялся наверх и потребовал объяснений. Он заявляет, что аварии происходят во время каждого рейса, и собирается взбаламутить всех пассажиров.
Донадьё, стоя в полумраке, смотрел на главного механика, который курил короткую трубку.
— Да ведь один из валов у нас уже повреждён? — спросил он.
— Совсем немного!
Дело в том, что при выходе из Дакара они уже почувствовали первый толчок.
— А почему насосы работают по несколько часов в день?
Механик пожал плечами, немного смутившись.
— Вал всё-таки слегка сдвинулся. Судно набивает немного воды.
Это не внушало тревоги ни тому, ни другому. Невиль смотрел в сторону кормы, где, облокотившись на перила, стояли врач и его жена…
Это была повседневная жизнь, обычные происшествия.
— Вы нашли себе партнёров для бриджа? — спросил доктор у помощника капитана.
— Нет ещё. У нас на борту два молоденьких лейтенанта и капитан, они хотят танцевать.
Эти трое сидели на террасе бара, перед ними на столике стояли рюмки с перно. Донадьё их ещё не заметил. Ведь все так похожи друг на друга во время каждого рейса!.. Они ехали в отпуск, прослужив три года в Экваториальной Африке. У капитана на белом кителе красовались все его ордена. Он говорил с бордоским акцентом. Обоим лейтенантам не было и по двадцати пяти лет, и они, осматриваясь вокруг, искали глазами, нет ли поблизости женщин.
Донадьё не торопился: не пройдёт и трёх дней, как он познакомится со всеми.
Прошёл стюард, ударяя в гонг.
— Кто сидит за столом у капитана корабля?
— Ну ясно, Лашо.
— А вы с кем?
— С офицерами и с мадам Бассо.
— Жена сумасшедшего врача?
Невиль, немного смутившись, утвердительно кивнул головой.
— А её муж?
— Он будет есть у себя в каюте.
— Значит, за столом я буду один?
— В настоящий момент да. Мы примем пассажиров в Пуэнт-Нуаре, в Порт-Жантиле, а главное — в Либревиле.
Так было всегда, на всех линиях: капитан парохода возглавлял стол, где сидели важные пассажиры; помощник по пассажирской части выбирал хорошеньких женщин, а доктор в первые дни сидел за столом с главным механиком. А потом, когда на пароходе появлялись новые пассажиры, если это были не особенно важные лица, их сажали к доктору.
Мимо прошёл молодой человек, который прежде с озабоченным видом сидел в баре; он искал дорогу в каюты.
— Кто это? — осведомился Донадьё.
— Мелкий служащий из Бразза. У него билет второго класса, но так как у него болен ребёнок, мы с капитаном решили устроить их в каюте первого класса.
— Он едет с женой?
— Да. Она всё время в каюте с малышом, каюта седьмая, самая просторная. Их фамилия, кажется, Гюре.
Донадьё и Невиль молча докуривали сигареты в ожидании второго удара гонга. Прошёл врач под руку с женой, которая мило улыбнулась помощнику капитана. Она с трудом тащила за собой мужа. В тот момент, когда супруги входили в коридор, Бассо было заупрямился, но жена тихо сказала ему что-то и он покорно продолжал путь.
— На стоянках ожидаются новые пассажиры?
— В Дакаре всё будет заполнено.
Они разошлись, чтобы освежиться перед тем как пойти в ресторан. Когда Донадьё вошёл туда, капитан теплохода уже сидел один за своим столом. Он всегда приходил первым. У него была чёрная борода, и он был больше похож на преподавателя из Латинского квартала, чем на моряка.
В другом углу, тоже один, за столиком сидел Гюре; ему уже подали бульон, который он пил, устремив взгляд в одну точку.
Появился Лашо. Отдуваясь, хромая, он подошёл к столику и сел возле капитана, широко развернул свою салфетку, снова запыхтел и позвал метрдотеля.
Воздух в ресторане был тяжёлый, вентиляторы беспрерывно утомительно жужжали. Так как корабль выходил из устья реки, начала ощущаться лёгкая бортовая качка.
— Рис и овощи, — заказал главный механик, сидевший напротив доктора.
По вечерам он не ел ничего другого и с брезгливой гримасой следил, как разносили традиционные
