Управу.
– К тому же кавказцы волнуются, – закончил свой доклад Панин. – Их тоже можно понять. Сколько денег Шпалере и его камарилье отвалили, а их какой-то Стенька поджечь грозится, каждую ночь погрома ждут, на чемоданах спят. На улицах не прекращаются стычки, и все это накануне Дня города! Того гляди – полыхнет!
В тот же день Волчков вручил Севергину заключение химической экспертизы.
Ничего не понимая, Егор крутил в руках отчет с описанием загадочного вещества, обнаруженного на теле Лады Ивлевой.
– Это миро, – пришел ему на помощь эксперт, – но весьма необычное, уже давно вышедшее из употребления.
– Миро... Что это такое?
– Эх, молодежь, молодежь. Еще Соломон в Песне Песней говорил: «Имя твое, как разлитое миро». Это священное масло используется при различных религиозных таинствах, к примеру при помазании на царство или при древнем «посвящении в пророки».
– Значит, над телом был произведен какой-то обряд?
– Вполне возможно... Это воистину драгоценный аромат, и девушку натерли этим снадобьем буквально с головы до ног. Я написал вам направление в Москву, в нашу криминалистическую Мекку. При помощи спектрального анализа можно установить более точный состав.
– Отлично, я выезжаю сегодня же! – Егор едва успел скрыть свою преступную радость при одной мысли о Москве.
– Эх, молодежь, молодежь... – вновь вздохнул Волчков, протягивая на прощание розовую, пухлую ладошку.
Оформив протокол и завершив формальности, Севергин позвонил Квиту.
– Слушай, выручай, мне тут первое дело поручили...
– Докладывайте, лейтенант!
– Так, вникай! Вчера утром из омута достали утопленницу. Это и есть та самая пропавшая Ивлева.
– Поздравляю, у тебя есть шанс раскрутить это дело.
– Все не так просто. Труп явно перетаскивали с места на место. На темени выстрижена прядь волос. На теле остались следы дорогого церковного масла. Эксперт назвал его церковным маслом.
– Церковным маслом? Да еще дорогим? – Квит цепко ухватился за внезапно родившуюся идею. – Выдвигай новую версию: это убийство, но не ритуальное. Возможен подкоп под Плотникову. Судя по стилю, играют ее конкуренты. Такое убийство «с загадкой» может служить и черной меткой, и даже подарком, приуроченным к знаменательному событию, или даже ко дню рождения, вроде убийства заслуженной журналистки в день рождения Самого... Сечешь? Кстати, от этого омута до монастыря далеко?
– Можно сказать, рядом.
– А «поганцы»?
– Еще ближе.
– Все ясно. Версия вторая – язычники! Надо срочно выписать ордер на задержание их главарей! Ох, чует мое сердце, что тут все в один узел завязано. А что за омут?
– Дарьино Омутище-то? Испокон века так зовут. В этом месте вода «играет».
– А почему Дарьино?
– Жила, говорят, такая Дарья: красавица-девка. Ославили ее, как ведьму, да так, что жених от нее отказался, а она уже забрюхатела. Напал на скотину мор, ну, люди-то темные были, стали ведьму искать. Заподозрили Дарью, избу сожгли и за ней погнались с дрекольем, так она возьми, да в Омутище-то и прыгни, это на сносях-то... В нашем омуте такие токи; что упало, то пропало. Это чудо, что рыбак утопленницу сетью зацепил. С той поры уже сто лет прошло, а то и двести, а Дарью все еще на Забыти встречают, особенно если рыбаки улов на берегу отмечают. Вроде, как в омуте она родила, и теперь просит для дитенка колыбель смастерить. Местный фольклор, понимаешь.
– Красиво врешь! Только народные байки на пустом месте не родятся. Я советую тебе вызвать водолазов или для начала самому обследовать этот омут.
– Да, придется попотеть. Это мое первое дело, нельзя завалить. Сегодня еду в Москву, к криминалистам.
– Желаю успеха. Хотя дельце-то опасное, может быть, лучше – самоотвод.
– Нет.
– Вот что, тогда этим делом займемся вместе, одного тебя быстро завалят, если что. Завтра же собьем следственную группу.
Глава 21
Схимник
Черное одеяние схимника, расшитое символами смерти, есть броня и защита от духов тьмы. Сама же Великая Схима почитается среди монашества как чин, равный ангельскому...
В последние дни внутри обители было неспокойно, словно завелся в ее стенах тайный враг. Он исподволь копил крамолу, смущал сердца и отвлекал от молитв. Нет, с виду все было обычно, но тихие беседы монахов в укромных уголках сада, их опущенные долу глаза и странные недомолвки настораживали владыку. Вчера он вознамерился строго отчитать отца Нектария, но встретил неожиданный отпор.
– Ваше Высокопреподобие, почему вы позволяете мирским новостям проникать в монастырь? Может быть, ваши монахи скоро начнут газеты читать? – едко спросил Валерий.
– А что ж такого? Мирские новости – лучшее лекарство для монаха, дабы отсечь все мысли о возращении в мир, – ответил с неожиданной легкостью настоятель.
«Если так и дальше пойдет, то все монастырское благолепие и чинопочитание под корень изойдет, – рассуждал владыка. – Да и милиция что-то слишком зачастила...»
Сквозь задернутые шторы владыка частенько наблюдал, как бравый милиционер меряет шагами монастырские дорожки, присматривается, вынюхивает. Тит доложил, что «легаш» подолгу разговаривает с садовником Богованей. Ни к чему доброму такая дружба не приведет.
Сегодня владыке предстояла важная встреча внутри монастыря. Настоятель Нектарий доложил, что схимник Феодор хочет о чем-то рассказать епископу, и около полудня обещал проводить к затворнику в «печору». Владыка никогда не разделял восторга своей паствы перед «старцами». Да и официальная Церковь всегда с осторожностью воспринимала деятельность этих подвижников и пророков, слишком независимых от воли правящих иерархов и оттого неудобных и даже опасных.
Дверь в покои скрипнула, и легкой походкой в комнату вошел отец Нектарий. Он выглядел неожиданно повеселевшим, словно встреча со схимником добавила ему сил.
– Пойдемте, ваше Преосвященство, отец Феодор «в духе» и ожидает вас, – со скромной радостью сообщил отец Нектарий.
Путь в «печору» начинался позади старинной часовни. Она, как замок, прикрывала спуск в глубокое подземелье, напоминавшее сумрачный кирпичный каземат. Узкий коридор упирался в деревянную дверь. Раз в сутки на кирпичном выступе у двери схимнику оставляли немного воды и хлеба. Но уже несколько лет старец жил «не снедая»; воду и хлеб лишь меняли на более свежие.
Отец Нектарий осторожно отворил тяжелую дверь, и владыка ступил в тесную земляную камеру. Затворник поднялся навстречу гостю. В иссохших ладонях старца подрагивала горящая свеча. Крест-голгофа на куколе Феодора и церковнославянские письмена смутно белели во мраке «печоры».
Чувствуя непривычную робость, владыка Валерий подошел под благословение, низко склонившись, коснулся губами ледяной костлявой ладони, ощутив едкий запах старости. Такой заводится в сундуках с давно не ношенной одеждой. Владыка невольно подергал носом, прикидывая, каково старцу почти полтора десятка лет не покидать «печору».
– Здравствуй, радость моя, – в голосе старца тонким ледком прозвенел укор.
От доверенных людей владыка Валерий знал, что старец не выходит из «печоры» и не общается ни с кем из братии. Но в делах обители затворник проявлял подозрительную осведомленность, словно все, что происходило в монастыре и в округе, этот «жилец могилы тесной» знал
– Здоровы ли вы, отче? – вкрадчиво приступил владыка.
– Здоров, слава Богу, – глухой старческий голос шел, словно из тесной глубины, – только одним здравием рад не будешь, особенно ныне.
Владыка Валерий напрягся, готовый скрепя сердце выслушать любую критику, но тихий размеренный голос старца приводил его в тайное бешенство.
– Ожидая высоких гостей, думал я об угощении, – издалека начал схимник. – Но словесный пир мой оказался омрачен горечью. Невольно пришли на ум слова Серафима Саровского о тяжких временах, когда даже многие архиереи отступят от чистоты православия... Долго молил Серафим об их прощении, но Господь ответил: «Не помилую их: ибо они учат учениям человеческим, и языком лишь чтут Меня, а сердце их далеко отстоит от Меня...»
– Но ведь это пророчество относится к двадцатому веку, к эпохе большевистских гонений, – решительно поправил старца владыка Валерий. – Минуло сие царство агарянское. Церковь возрождается и украшается. Народ тянется к вере... Видали ли вы, отче, как Россия молится? Люди в храмах стоят, лица светятся. Вот она, Русь Святая, злобе неподсудная! Но есть и такие в наших монастырях умники, что своими речами клинья под церковь подбивают, смущают простаков, «числом зверя» пугают. Словно «зверь» тот в темном углу сидит, рожки выставляет. В нас он прячется, если изгоним из себя, негде ему будет притулиться, он и растает. Посмотрите, сколько тайных врагов, сколько продажных писак вокруг Церкви вьются, шельмуют священников, не щадят и высокий архиерейский чин...
Владыка Валерий привычно вел свою «рапсодию», намереваясь двинуться в наступление, полагая, что уже достаточно выслушал отца Феодора, но в горле внезапно заворочался колючий ком, и владыка вынужденно умолк.
– Напрасные страхи нагоняешь, сыне, – продолжил разговор схимник. – Для Церкви нет угроз
