Ноздри месье Буве сузились, щеки ввалились, кожа стала еще белее, словно просвечивала насквозь, и легкая улыбка, застывшая на его губах, когда его переносили в аптеку, будто стала еще выразительнее, превратясь в саркастическую усмешку.
Миссис Марш не проронила ни слова, быть может, под впечатлением полумрака, зажженных свечей и стебелька самшита. Она машинально взяла его и начертила в воздухе крест.
— Так что же? — спросил инспектор.
Она колебалась.
— Я уверена, что это он, — наконец произнесла она твердо. И поспешно добавила: — Посмотрите на его правую ногу. Если там есть звезда…
2
Инспектор подошел и откинул простыню. Ему было не по себе от этой церковной атмосферы и от соседства двух женщин, еще несколько минут назад совсем не знавших друг друга и уже успевших стать смертельными врагами.
— Вы не находите, что ставни можно отворить? — спросил он.
В ответ консьержка, бросив на миссис Марш вызывающий взгляд, сказала:
— Сомневаюсь, что это было бы сейчас уместно.
Полицейский повернул выключатель, стало еще хуже; пламя свечей плясало теперь в ярком искусственном свете. Инспектору было лет тридцать, он имел трехлетнюю дочь, и жена должна была с минуту на минуту родить еще одного ребенка; может быть, в участке его уже ожидала новость, которую сообщили по телефону, а он все еще здесь.
Из двух женщин агрессивнее настроена была консьержка, и, когда полицейский наконец раскрыл покойного, она проскользнула между его ложем и иностранкой.
Не она ли переодевала его в белую сорочку и черные брюки от фрачной пары? Инспектор чуть не взял не ту ногу, а потом удивился, с каким трудом пришлось задирать мертвецу штанину — человек, казавшийся щуплым и хрупким, состоял из одних мускулов.
— У него шрам пониже колена, — объявил он.
— Что я вам говорила? В форме звезды!
Это было точное определение. Шрам состоял из нескольких лучей. Консьержка не произнесла ни слова, но, как бы показывая, что ее еще не лишили прав, выключила свет и опустила простыню.
— Здесь должны быть документы, — сказала миссис Марш, направившись к гостиной, тоже погрузившейся во мрак, в котором светились только щели закрытых ставен.
Мадам Жанна побежала за ней, стуча каблуками.
— Ничего нельзя трогать. Все опечатано.
— А кто опечатывал? По какому праву? Это мой муж. Мы не разведены. Значит…
Но консьержка, такая же маленькая и худенькая, как покойный, погасив свечи, встала перед инспектором и этой проходимкой с таким видом, будто ей не терпелось вышвырнуть вон обоих. А на лестничной клетке, поскольку дверь мадам Сардо была полуоткрыта, она сказала как можно громче:
— Во всяком случае, на сей момент, он остается месье Буве, как указано в его документах.
Спустя несколько минут она вновь поднялась убедиться, что в комнате все осталось в порядке, а потом еще раз — привела жильца с четвертого этажа, почтового служащего, только что вернувшегося домой:
— Я сделала все, что могла. Надеюсь, у нас его не заберут.
После полумрака солнце, раскалявшее крыши домов и наполнявшее набережные характерным запахом горячей пыли, казалось ослепительным.
— Как вы думаете, когда я смогу поговорить с комиссаром?
— Вряд ли сегодня, мадам. Возможно, он зайдет в участок подписать бумаги, но не берусь сказать, в котором часу, и обычно он делает это на лету.
— Тогда я сначала пойду к моему адвокату.
— Как вам угодно.
Такси уехало, и инспектор пешком направился на улицу Пуасси, где пропустил кружку пива в бистро, прежде чем вернуться в комиссариат.
На бульваре Сен-Мишель, как и повсюду в Париже, было полно скучающей публики, в воздухе плыл кисловатый запах пива; кое-где асфальт плавился, и на нем отпечатывались следы колес.
Список имен и цифр в каморке мадам Жанны все разрастался. В нем были имена продавца музыкальных инструментов, и ближайших к дому букинистов.
— Я его прибрала как можно лучше. А они хотели везти в морг. Завтра нужно будет еще разок на него взглянуть.
Она пока не знала, что думать о другом визите, имевшем место в аккурат перед появлением миссис Марш. Собственно, это и визитом не назовешь. Она заметила, что перед парадным топчется, словно не решаясь зайти, толстуха в черном с послеполуденным выпуском газеты и букетиком фиалок в руках.
Она была похожа на жильцов этого же дома. Очень полным и дряблым телом напоминала не выходившую из квартиры мадам Орель, видно было, что она годами носит одно и то же чистое и вытертое до блеска платье.
Фердинанд, успевший принять на грудь, как и предвидела его жена, спал в закутке, служившем им спальней и уже пропахшем скверным винным душком.
Мадам Жанна наблюдала за старухой в форточку, и та, в конце концов, встала на пороге, но ничего не сказала, стояла и ждала, будто побирушка.
— Вы кого-нибудь ищете?
— Простите меня. Я узнала…
Она заискивающе улыбнулась. Ей, такой толстой, что она могла бы закрыть своим телом весь вестибюль, явно хотелось стать совсем крохотной, и, может быть, именно эта ее униженность побудила мадам Жанну открыть дверь каморки.
Ей было не стыдно пускать к себе людей: у нее тут всегда чистота. Пол тщательно навощен, как и мебель эпохи Генриха II с львиными головами на углах. На столе кружевная скатерочка, бело-розовая ваза.
— Вы знаете месье Буве?
В тоне консьержки не было той подозрительности, с которой чуть позже она встретила чужую даму, осматривавшую дом так, словно он был ее собственностью.
— Мне кажется, да.
— Вы с ним раньше встречались?
— Мне кажется. Значит, он не мучился?
Она протянула ей газету, показывая статью.
— Ничуть. Он даже не заметил, как умер.
— Я вот принесла букетик.
— Хотите подняться посмотреть на него?
— Боюсь, не смогу подняться — у меня больные ноги.
На ней были черные войлочные тапочки, потому что никакая другая обувь не подходила, кожа на опухших, затянутых в шерстяные чулки лодыжках нависала складками.
— Я отнесу ваши цветы. Могу вам сказать, что он прибран, лежит спокойно и как будто улыбается. Вы давно видели его в последний раз?
Кажется, старуха собиралась что-то ответить. Или нет? Губы и пальцы ее беспрестанно шевелились, будто она бормотала про себя молитву, перебирая четки. Но тут перед домом остановилось такси.
— К вам люди. Я пойду.
— Заходите ко мне еще. Заходите, не бойтесь.
Вот так миссис Марш и столкнулась с ней в вестибюле.
