наших краях у него не объявилось.
— Благодарю вас.
Газета уже вышла в свет и продавалась по городу, с той же самой фотографией Буве, поменьше, чем в прежнем выпуске, но в сопровождении длинной статьи: «Тайна американского миллионера».
В пять часов перед белым домом на набережной Турнель остановилось такси, и из него вышла взволнованная пара. Мадам Жанна холодным и подозрительным взглядом следила за тем, как они пересекают тротуар.
Эти, конечно, тоже пришли отобрать ее покойника.
3
Она опередила посетителей и, поджав губы, ждала их в дверях.
Это, безусловно, была самая элегантная пара из всех, когда-либо переступавших порог этого дома. Оба словно сошли с экрана или вышли из ресторана на Елисейских Полях.
Женщина с темными, почти черными волосами была в шелковом костюме кремового цвета, на котором ярко-красным пятном выделялась дамская сумочка. Такая же красная, как ее губы, так и горевшие на матово-бледном лице.
Мужчина предоставил говорить ей. Она поколебалась, похлопала длинными ресницами, скорее всего искусственными. Как и все прочие, она сперва неловко помахала газетой, которую держала в руке.
— Это ведь здесь, не так ли?
— Здесь.
— А вы консьержа?
— Я консьержка.
Женщина растерянно взглянула на спутника, словно говоря ему, что дело оказалось труднее, чем они предполагали, или что консьержка попалась упрямая.
— Можно поговорить с вами несколько минут?
Предусмотрела ли женщина все заранее или действовала по обстоятельствам, но она открыла сумочку, как будто захотела попудриться, достала банкноту и смяла ее в руке.
— Слушаю вас.
Молодая женщина бросила взгляд на лестничную клетку — на ступеньке сидел Сардо-младший, Венсан.
— Вы не позволите нам на секундочку войти?
— При условии, что вы будете говорить потише. Мой муж спит.
— У вас тут уже побывала моя мать, но я больше не поддерживаю с ней отношений. Познакомьтесь, это мой муж.
— Очень приятно.
— Вы уже поняли, не правда ли, что я дочь месье… месье…
— Месье Буве, да, хоть вы ничуть на него не похожи. Скорей уж на мать.
— Разрешите мне присесть?
Ее муж, высокий, сутулый, черноволосый, как и она, был одет так, как никто не одевался в этом квартале, во все серое.
— Вот уже двадцать лет, — сказал он, — как моя жена не имеет вестей от своего отца. Можете представить себе, что она почувствовала, когда вдруг прочитала в газете…
— А вчерашней газеты она не видела?
— Так получилось, что мы были за городом, у друзей. И только сегодня после полудня, когда вернулись…
Мадам Жанна так и разговаривала стоя, переводя внимательный взгляд с нее на него и пытаясь угадать, о чем они ее попросят.
— Наверное, смотреть на него не разрешается?
— Кто это может запретить? Ключи у меня. Ведь это я обо всем хлопотала вместе с соседками.
— Я не знала. Я думала, что, может быть, учитывая обстоятельства…
Она взглянула на мужа, словно спрашивая совета.
— Моя жена хотела бы задать вам несколько вопросов. Она очень разволновалась и не знает, с чего начать.
Руку она, во всяком случае, разжала, и смятая банкнота теперь лежала на столе.
— В газете написано, что именно вы вели его хозяйство. Я уверена, что он доверял вам и был с вами откровенен. Он когда-нибудь упоминал обо мне?
— Никогда.
— А о моей матери?
— Тоже нет, и вообще ни о ком.
— Вы хотите сказать, что он вообще не разговаривал.
— Почему же, разговаривал, как все люди, о погоде, о Париже, о том, что происходит в мире, о других жильцах, о молодом Венсане, которого вы видели на лестнице.
— Он был грустный, замкнутый?
— Нет, мадам. Он казался очень счастливым.
— Он получал много писем?
— Никогда не получал.
— А… как бы это сказать… он жил бедно?
Выговорив это, она невольно заглянула в каморку. Фердинанд только что проснулся и в одних кальсонах направлялся к туалетному столику. Консьержка задернула занавеску.
— Он ни в чем не нуждался. Был вполне доволен жизнью. Утром я готовила ему завтрак, который он съедал в постели, прочитывая газету. Потом одевался, выходил, здоровался со мной и шел на прогулку. В это время я убирала у него в спальне. Он был очень аккуратный. Часто я видела из окна, как он прогуливался перед лотками букинистов на набережной. Он знал всех букинистов и любил поболтать с ними.
— Он покупал редкие книги? — спросил муж.
— Не книги. Только дешевые картинки, такие продавали в бакалейной лавке в моей деревне, когда я была девчонкой. Очень часто ходил на бульвар Сен-Мишель купить колбасы, приходил с маленьким свертком и съедал ее прямо у окна.
— Он пил?
— Ни капли спиртного не брал в рот. Не пил ничего, кроме воды. И еще кофе. Но всегда не больше двух чашек в день.
— Он болел?
— Принимал какие-то таблетки, которые всегда носил в маленькой коробочке в кармане, но я никогда не видела его больным, кроме одного раза, когда его свалила простуда, это было два года назад, и три дня он лежал в постели. После обеда он обычно ложился поспать, потом, если была хорошая погода, снова шел на прогулку и почти всегда возвращался к девяти часам.
— У него никто не бывал?
— Никогда.
— Вы уверены, что он никогда не говорил обо мне? Меня зовут Надин.
— Нет, мадам.
— И вы не видели где-нибудь у него фотографию маленькой девочки?
— Нет, мадам.
— Но какие-то его бумаги вы видели?
— Какие бумаги?
— Ну, у всех есть какие-нибудь бумаги, документы, справки, старые письма?
— У него не было.
