4
Профессор еще спал, когда Бопер явился за ним в каталажку.
— Это к тебе! Небось, ты наследник Рокфеллера! — заорал ему в ухо один из соседей, увидев специалиста по семейным розыскам.
Старик посмотрел на инспектора без страха, без удивления, но это вовсе не означало, что он узнал в нем человека, арестовавшего его накануне. Он принялся искать вокруг себя башмаки, что было очень важно, ведь нищие чаще всего крадут друг у друга именно обувь.
Наконец он их нашел, медленно обулся, еще не совсем покинув мир снов, из которого его так внезапно вырвали.
Он шел за хмурым полицейским, не спрашивая, куда его ведут. Проходя мимо охранников, расписался в реестре и, очутившись на ярком солнце, зажмурился.
Бопер предпочел не идти подземным коридором, а обогнуть Дворец правосудия поверху, но свежий воздух ничуть не приободрил старого клошара, который, впрочем, не проявлял недовольства и старался поспевать за инспектором. Было видно, что у него кружится голова и что он нетвердо стоит на ногах.
— Есть хочешь?
Старик не осмелился сказать «нет» и объяснить, что ему не до еды, но инспектор, видимо, понял и так, потому что вместо того, чтобы выйти на набережную Орфевр, повел своего спутника в маленький бар на площади Дофин.
— Красного?
Того это великодушие ничуть не удивило, как не удивило то, что он проснулся в каталажке. Он знал, что такова жизнь. Сегодня нарвешься на кого-нибудь вроде этого, завтра попадется крутой и даст ногой в зад.
Хозяин бара оценил ситуацию с одного взгляда:
— Литр?
Он принес бутылку крепкого, почти фиолетового вина, старик тотчас сделал огромный глоток прямо из горлышка, после чего снова закрыл бутылку пробкой и привычным жестом сунул ее в отвислый карман.
Он на глазах возрождался к жизни, точно растение, которое наконец полили. Походка оставалась пошатывающейся, но это, должно быть, всегда было так, и, поднимаясь по лестнице Дворца правосудия, он несколько раз останавливался перевести дух.
Каждый раз, когда Бопер приводил кого-нибудь для допроса, ему приходилось искать свободный кабинет, ибо после тридцати лет службы он так и не имел своего собственного. Он стучался в какие-то двери, наудачу, и не настаивал, если ответом было недовольное ворчание.
На сей раз, он устроился довольно быстро, ведь добрая половина сотрудников была в отпуске.
— Садитесь.
Он не «тыкал» старику, как это непременно сделал бы любой другой. Не напускал на себя важного, таинственного вида, вытащил из кармана толстый блокнот, точно коммивояжер, принимающий заказ.
— Можно? — спросил Профессор, указав на бутылку в кармане. На этот раз, отхлебнув вина и шумно выдохнув, он словно стряхнул последние следы бурной ночки.
— Ваше имя?
— Все зовут меня Профессором.
— У вас есть удостоверение личности?
Не из кармана, а из шапки он вытащил засаленную, потрескавшуюся картонную карточку, на которой с трудом можно было прочесть: Феликс Легаль.
В графе «профессия» значилось «старьевщик», вероятно, потому, что он проводил ночи, роясь в мусорных баках. Он казался не таким старым, как можно было подумать, — неполных шестидесяти пяти лет.
— Вы знали Рене Буве?
Старик, сопя, смотрел на него и, казалось, не понимал.
— Я спрашиваю, знали ли вы некоего Рене Буве?
— Он чего делает-то?
— Позавчера вечером… — начал было инспектор, но тут же сообразил, что эти слова только запутают собеседника, давно уже измерявшего время не сутками, а литрами.
— Вы слушаете меня?
— Да, месье. Можно?
Теперь бутылка осталась у него в руке, он даже не заткнул ее.
— Следите внимательно. Позавчера на набережной перед ларьками букинистов умер некий месье Буве.
Сказав это, он развернул газету с первым снимком.
— Узнаете его? — Да.
— Почему тем же вечером вы слонялись перед его домом на набережной Турнель?
— Я его очень любил.
— Вы были с ним в дружеских отношениях?
При каждом вопросе клошар хмурил брови, будто боялся неправильно понять смысл того, о чем его спрашивают. Видимо, слова проникали в его мозг сквозь пелену тумана, искажавшую их суть.
— Вы знали, что его имя Буве?
— Нет.
— А вообще знали, как его зовут?
— Нет.
— Знали, что у него другое имя?
Теперь он вообще ничего не понимал. Бопер поторопился.
— Вы часто с ним встречались?
— Довольно часто.
— Сколько времени уже?
— Не знаю. Давно.
— Год?
— Больше.
— Десять лет?
— Не думаю.
— Как он вас называл?
— Да никак. Можно?
Он проявлял скромность, не пил больше одного глотка за раз, вытирал рот тыльной стороной ладони, но на седой бороде все равно оставался фиолетовый потек.
— Где вы с ним познакомились? Подумайте, прежде чем ответить. Я спрашиваю, где вы увидели его в первый раз?
Профессор уставился в окно, сморщив лоб и мучительно напрягая свои мыслительные способности:
— Не знаю.
— Это было в Париже?
— Это было точно в квартале Мобер. Может, я ловил рыбу и он со мной заговорил? Мне случается иногда порыбачить. Теперь-то уж нет, но еще не так давно бывало.
— Он говорил вам, кто он по профессии?
— Чего ради?
— Послушайте меня внимательно. Узнав из газеты, что он умер, вы бродили вокруг его дома. Вы что же, хотели туда зайти?
Казалось, слова движутся по бесконечно долгой траектории, прежде чем смысл, вкладываемый в них
