взмахом руки.
— Ваше имя Жюстен-Жак-Антуан Желино, место рождения Марсель, возраст тридцать пять лет, постоянного места жительства не имеете, занимаетесь торговлей вразнос на ярмарках?
— Совершенно верно, господин судья!
— Прошу в дальнейшем именовать меня «господин председательствующий».
— Как вам будет угодно. Мне-то это без разницы.
Он был чуть пониже, но плотнее Ламбера, борцовские бицепсы распирали рукава его пиджака в обтяжку.
— Вы клянетесь говорить правду, всю правду, только правду?
С усмешкой, точно это была самая забавная шутка, какую ему доводилось слышать, Желино поднял руку и громко, на весь зал отчеканил.
— Клянусь!
— Вы не служите у обвиняемого, а также не состоите с ним ни в родственных, ни в дружеских отношениях?
Несколько секунд Желино соболезнующе смотрел на Ламбера.
— Чего нет, того нет.
— У вас много судимостей — и достаточно серьезных.
— Я всегда утверждал, что я невиновен, господин судья. Виноват, я хотел сказать: председательствующий.
— Четыре года назад вы оставили семью, и ваша жена, проживающая в Гавре, вынуждена была привлечь вас к судебной ответственности за уклонение от расходов на содержание двоих детей. Это так?
— Мы не были созданы друг для друга. Наш брак оказался ошибкой.
— Четыре раза вы были осуждены за мошенничество.
— Если уж вы упомянули об этом, господин судья, то я попросил бы вас быть честным до конца, иначе у этих господ, — Желино указал на присяжных, — может сложиться ложное впечатление. В тюрьме должны были бы сидеть не я, а мои покупатели — я всегда это говорил и продолжаю на том стоять. В чем моя вина?
В его словах была изрядная доля правды, и Ломон проявил честность, по выражению Желино. Он сообщил присяжным, в чем состояло мошенничество свидетеля. Желино подходил на улице, по преимуществу вечером, к прохожему, имеющему вид состоятельного человека, и показывал ему зажатое в кулаке украшение — чаще всего, женское кольцо с фальшивым бриллиантом. Делая вид, будто боится попасть в полицию, Желино давал понять, что кольцо краденое и что ему сейчас же позарез нужно несколько тысяч франков.
— Если до завтра я не достану денег, чтобы смыться за границу, — говорил он клиенту, — я сгорел. Дайте мне на билет до Брюсселя, и бриллиант ваш.
Трудно определить точное число его жертв: большинство предпочитало не заявлять в полицию.
Ломон закончил рассказ. Желино посмотрел на присяжных невинными глазами, и весь вид его говорил: «Теперь убедились?»
— Вы были любовником Мариетты Ламбер?
— Я не имею обыкновения хвастать своими победами, но раз уж вы сами завели об этом речь, отрицать не стану.
— И как долго?
— Примерно два года. Но когда я бывал в разъездах, нам случалось по неделям не видеться.
— Ламбер знал о ваших отношениях?
Желино опять повернулся к обвиняемому и нерешительно поднял голову.
— Я должен говорить правду?
— Вы присягнули в этом.
— В таком случае — знал.
— Выходит, он не хотел воспрепятствовать вашим встречам с нею?
— Господин председательствующий, тут хотеть мало — надо быть в силах это сделать.
И Желино, глядя в упор на г-жу Фальк, напряг бицепсы.
— Он угрожал вам?
— Было разок. Он заявил мне, чтобы я отшился от Мариетты, а не то он мне портрет попортит. Потом ему пришлось подумать, и он понял, что гораздо легче попортить портрет жене.
— Вы знали, что у Мариетты Ламбер были любовники и кроме вас?
— Я не претендовал на монополию.
Лица так оживились, что можно было подумать: здесь идет спектакль. Люди подавались вперед, стараясь не пропустить ни слова, начинали улыбаться, едва Желино открывал рот, а он, чувствуя такое внимание к нему, паясничал и даже порой подмигивал публике, как бы обещая: «Погодите, то ли еще будет!»
— Расскажите присяжным про день девятнадцатого марта.
— Что я должен рассказать?
— Все, что знаете.
— Все?
— Все, что имеет отношение к убийству.
— В таком случае мне нечего сообщить, потому что я ничего не знаю.
— Вы видели в тот день Мариетту Ламбер?
— Так же, как вас, и даже немножко ближе.
— В котором часу?
— Примерно в четверть седьмого.
— Где вы с ней увиделись?
— На улице Деглан, напротив парикмахерского салона. Полпятого она позвонила мне в «Приятный уголок», где я с друзьями играл в белот, и попросила встретиться с нею.
— У нее были какие-нибудь особые причины для встречи с вами?
Тут Желино посмотрел на присяжных, словно призывая их оценить наивность председательствующего.
— Для такого дела никаких особых причин не надо. Тем более Мариетте.
— Вы не заметили ничего особенного, пока ожидали ее у парикмахерского салона?
— Там ошивался один сопляк, но, увидев меня, тут же слинял.
— Вы его знали?
— Мариетта как-то мне говорила, что его зовут Жозеф Пап; я тогда сразу же вспомнил про римского папу. Еще она сказала, что он прямо сохнет по ней и она из жалости иногда пускает его к себе, если Ламбера нету дома. Я повторяю вам то, что рассказывала она, но вы вовсе не обязаны мне верить.
— Почему, увидя вас, молодой человек убежал?
— Наверно, боялся, что я ревнив.
— Что было после того, как Мариетта вышла из парикмахерской?
— Мы отправились с ней на Верхнюю улицу. По дороге она зашла в магазин купить бутылочку рома… Обратите внимание: женщины перед этим всегда берут выпивку покрепче. Мариетта предпочитала ром.
— Продолжайте.
— Мы расположились в кухне, я откупорил бутылку, и мы выпили по паре стопок.
— Бутылка оказалась опорожненной на три четверти.
— Почти все выпила Мариетта.
— Она была пьяна?
— Ну, чтобы напиться, ей этого мало. Она была как раз в том градусе, какой ей нужен. Мне продолжать?
— Отвечайте исключительно на мои вопросы. У вас были с ней в тот вечер интимные отношения?
— Даже два раза, господин председательствующий!
— Дальше.
