— Мы встали. Сперва она, конечно, оделась…
— Минутку. Когда вы с Мариеттой отправлялись на Верхнюю улицу, вы знали, что Ламбера не будет дома?
— По субботам он возвращается домой поздно вечером.
— Что вы собирались делать, покинув этот дом?
— Первым делом пойти поужинать — съесть петуха в вине у папаши Совёра на Котельной улице. Это небольшое бистро, с виду не очень шикарное, но там…
— Итак, вы вместе с ней прошли по Железнодорожной улице, потом свернули направо, на Котельную. В каком настроении была Мариетта?
— В ярости.
— Почему?
— Она вбила себе в голову, что я должен повести ее потанцевать в «Голубой домик». Я объяснил, что делать мне там нечего — я сговорился с друзьями сыграть в белот в «Приятном уголке», но если ей очень хочется, она может посидеть там рядом со мной на диванчике.
— Вы ужинали вместе с нею?
— Нет. Перед самым бистро она вдруг решила, что лучше пойти поспать, чем целый вечер сидеть и заглядывать мне в карты.
— Она так и сказала «пойти поспать»?
— Я говорю, как было.
— Значит, вы один ужинали у Совёра?
— Можете спросить у него.
— Чем вы занимались после ужина?
— Возвратился в «Приятный уголок» к приятелям. Играть мы кончили заполночь. Имена моих партнеров я сообщил полиции, и там их крепко тряханули. Хозяина «Приятного уголка» Жюля тоже допрашивали. Да все это есть в ваших бумагах.
— И за весь вечер вы ни разу не выходили из бара?
— Мои партнеры уже подтвердили это. Какой им смысл врать?
— Что вы делали после полуночи?
— Пошел спать, как все люди.
— Куда?
— В гостиницу «У Крытого рынка» — я всегда в ней останавливаюсь. Меня там видели.
— И больше вы не возвращались на Верхнюю улицу?
— Нет, господин председательствующий.
— И по пути в гостиницу не выходили к железной дороге?
— Вы же знаете: Крытый рынок в другой стороне.
Комиссар Беле показания Желино проверял куда тщательней, чем показания остальных свидетелей. За несколько дней до судебного разбирательства Ломон спросил комиссара:
— У вас не создалось впечатление, что Желино лжет?
— Это весьма вероятно, но уличить его невозможно, верней, можно только чудом. Эти трое, игравшие, по его утверждению, с ним в карты, категорически стоят на своем. Хозяин «Приятного уголка» — также. Дружки Желино не остановятся и перед лжесвидетельством, чтобы устроить ему алиби. Двое из них — известные сутенеры. Третий, хоть и выглядит почтенным коммерсантом, торгует в своей лавочке подержанными вещами; он дважды привлекался к ответственности за скупку краденого.
Ломон несколько раз перечитывал их показания, внешне выглядевшие совершенно правдоподобными. Армемье, не желая затягивать разбирательство, не настаивал на вызове их в суд в качестве свидетелей.
Да и какие у Желино могли быть мотивы убивать Мариетту? Корыстные соображения отпадают: ни ценностей, ни денег у нее не было. Ревности Желино никогда не проявлял. Конечно, поругавшись с ней, он мог бы ее ударить — в порыве бешенства или в состоянии опьянения. Однако Желино почти не пил, и никто из свидетелей не помнил, чтобы его когда-нибудь видели пьяным.
Ломон прекратил допрос Желино с большой неохотой: он был уверен, что узнал далеко не все.
— Введите следующего свидетеля.
Желино сел на свободное место во втором ряду, как раз позади г-жи Фриссар, чем явно не доставил ей удовольствия.
— Ваше имя, фамилия, возраст, род занятий?
— Жозеф Пап, девятнадцать лет, рядовой сто четырнадцатого пехотного полка.
Жозеф Пап был в военной форме и все время теребил пилотку, засунутую за ремень. Как и остальные свидетели, Пап взглянул на Ламбера, но не с пренебрежением, а с напряженным интересом. Должно быть, он впервые видел человека, обвиняемого в убийстве, и, наверно, надеялся обнаружить в его лице черты преступной натуры.
— Расскажите присяжным, что вы делали днем и вечером девятнадцатого марта?
— Я кончил работу, как обычно, в половине пятого. Зная, что Мариетта днем будет у парикмахера, пошел на улицу Деглан встречать ее.
— Она вам назначила свидание?
— Нет. За три дня до этого я спросил ее, нельзя ли будет встретиться с нею в субботу после работы, но она сказала, что ничего не получится: она идет к парикмахеру.
— На что же вы надеялись, ожидая ее?
— Я думал, может, у нее найдется час или хоть полчаса пройтись со мной.
Лицо у Папа было длинное и худое; чувствовалось, что физически он еще не сформировался. Военная форма не придавала ему мужественности, напротив, подчеркивала его юношескую угловатость.
— Может быть, вы хотели проверить, не обманывает ли вас она?
— Да, это тоже было.
— Вы знали, что, кроме вас, у нее были и другие любовники?
— Не знать этого было просто невозможно. Всякий раз, встречаясь с нею, я умолял ее начать новую жизнь, и уверен, что в конце концов она бы меня послушалась.
Пап почти с вызовом бросил эти слова в лицо публике: он ведь один хранил в душе память о Мариетте, один не отрекся от нее.
— Ей всегда не везло, — с тоской продолжал он. — Она в этом не виновата.
— Расскажите подробнее о ваших планах.
— Мы жили бы вместе, пока она не получит развод и не выйдет за меня.
— Ваша мать знала о ваших намерениях?
— Нет. Я никому о них не рассказывал, тем более маме.
Он на мгновение обернулся и испуганно посмотрел в зал.
— Вы ревновали ее к Ламберу?
— К нему — не очень.
— А к Желино?
Пап опустил голову и прошептал:
— Да.
— Когда вы ожидали Мариетту на улице Деглан, вы видели Желино?
— Да. Я стоял на углу. Я понял, что Мариетта вопреки своим обещаниям продолжает с ним встречаться.
— Она вам обещала больше с ним не встречаться?
— Да. Он для нее ничего не значил.
— Что же вы сделали?
— Немедленно перешел на другую сторону улицы и отдалился метров на сто, чтобы он подумал, будто я убежал.
— С какой целью вы хотели внушить Желино, будто вы ушли?
— Чтобы узнать, что произойдет, когда Мариетта выйдет из парикмахерской. Я думал, может, она позвала его, чтобы сказать, что больше не желает с ним встречаться.
