счастлив, что его другу не удалось выразить свои принципы в другой области искусства — в архитектуре.
— Какие принципы? И что ему помешало? — поинтересовался химик Пент.
— Виктор обозлился на человечество!
— Объект достаточно большой и вполне достойный ненависти, — вставил Пент.
— И тогда он решил построить дом, такой маленький, внешне совершенно стандартный коттедж на одну семью. Окна, двери, даже труба. Только в него невозможно войти.
— Почему?
— Он заполнен изнутри. В нем нет ни одной комнаты. Сплошная каменная стена в виде дома. Неплохая мысль, а?
— Во всяком случае оригинальная… И уж наверное, Виктору было бы приятно посмотреть, как некий рассерженный представитель человеческого рода ходит вокруг дома, а внутрь попасть не может… — Эта явно антиобщественная мысль все же была весьма забавна.
— Н-да… Но у него не хватило денег на кирпич. Уж очень много его потребовалось. — Якоб загоготал.
— И тогда он махнул рукой на архитектуру и ушел в поэзию? — предположил Пент.
— Не сразу. Его следующий проект был поскромнее: точно такой же дом, но внутри полый.
Пент заметил, что вторая идея Виктора какая-то бескрылая, несколько уступающая первой.
— Но тоже интересная. Образно говоря, он положил дом на бок и входить надлежало через трубу. Только вскоре выяснилось, что в Австралии уже имеется примерно такой же шедевр строительного искусства. И с тех пор Виктор ударился в поэзию… Я вам прочту. — И Якоб продекламировал:
В этом стихотворении сокрыта некая безмерная распахнутость. То, что его можно читать снизу вверх и сверху вниз, указывает на бесконечность и извечное коловращение. Впрочем, стихи, одинаково читаемые с обеих сторон, писали и раньше. Но у этого творения есть еще одно, по крайней мере Якобу доселе не встречавшееся достоинство.
— Ах, какое именно?.. Видите ли, строка «в лесу нашел» представляет собой нечто вроде дробной черты. Поскольку первый ВЯРДИ идентичен второму ВЯРДИ, то интереснейший поэтический опус можно изобразить дробью 1/1. Но такая дробь равна единице, поэтому мы можем написать1/1 = 1. Весьма и весьма интересная каламбурная стихо-философия… — с жаром пояснил Якоб.
— Ой, у меня тоже были переживания с числами. Можно даже сказать, поразительные, — осмелился наконец поделиться своим сокровенным Пент. И добавил, будто на него произвело сильнейшее впечатление такое тождество:
0=+1+(-1)
— Взгляните внимательнее… — начал было он и осекся, потому что кто-то в точности повторил его слова на дереве, буквально у них над головой:
— Взгляните внимательнее наверх! — нежно прощебетал тонкий женский голосок.
Оба посвященных в науку чисел и поэзию, как по команде, задрали головы. Сперва они ничего не увидели. Вернее увидели высоченный раскидистый клен, графическое изображение кроны которого и присвоение листьям порядковых номеров обеспечило бы работой большой коллектив на долгие годы. Затем они разглядели существо, сидящее верхом на толстом суке и беззаботно раскачивающееся вверх-вниз; только непохоже было, чтобы оно пересчитывало листочки.
— Идите сюда, разделите мои радости! — раздался воркующий зов, скорее всего исходивший от дамы, ибо такие прелестные тонкие голени и, напротив, весьма внушительные окорока могли принадлежать лишь представительнице слабого пола.
— Ребятки! Лезьте наверх! — поступило распоряжение из кроны.
— Да что вы там делаете? — изумился Якоб. Н-да, ведь это клен, а не вишня, он не мог нам предложить ничего существенного кроме красивых челноподобных образований, которые дети прилепляют на нос, удлиняя его вдвое. Да и челноки эти вроде бы клейковаты только по весне. Так что не пошлая корысть подвигла это прекрасное женское существо средних лет забраться на дерево.
— Я балл… бал-луюсь… Лезьте тоже со мной бал-ловаться! — щебетала она, нажимая на букву «л». — Вот ты, симпатяжка, можешь быть первым… — махнула она Якобу.
— Сами видите! Я решительно нравлюсь женщинам, — пояснил «симпатяжка» Пенту и стал снимать пиджак.
— Да вы ведь не всерьез? — всполошился Пент-Леопольд.
— А что такого? — спросил в ответ Якоб.
— Если… если вас застукают на дереве, вы окажетесь моим товарищем по палате.
— С большим удовольствием! Она того стоит, она ведь очаровательна, да?
— Я жаворонок маленький, зальемся вместе, миленький… — колокольчиком звенела колоратура из кроны. Хрипловатым голосом, не придерживаясь особенно мотива, слово в слово повторил Якоб тот же детский стишок. Он тоже величал себя «жаворонком маленьким», утверждение, в правдоподобность которого не слишком-то верилось.
Однако на сей раз карабкаться не пришлось.
— Пилле! Слезай сейчас же!
Голос принадлежал Юлиусу Фурору, который, тяжело дыша, поспешал к месту происшествия.
— И не подумаю! — донеслось сверху.
— Это вы ее подбили! — гневно наскочил Юлиус на двух медитаторов. Впрочем, предположение и самому ему показалось маловероятным, и он, обращаясь к Пилле, еще строже повторил первоначальное требование. Естественно, с тем же успехом.
— Я позову Карла! — пригрозил Юлиус Фурор, покрасневший оттого, что его распоряжение, силу его психиатрического внушения ни во что не ставили. На сей раз он дал команду Пенту:
— Подите-ка, пригласите доктора Моорица! Пусть сам возится со своими пациентами. Давно уж надо было послать эту неизлечимую Пилле… Слишком много набирается у Моорица
Он не закончил фразу. Почему это «своих пациентов» он произнес с явной недоброжелательностью? Пент не мог понять. А потом, конечно, понял. Его ведь тоже имели в виду…
Он отправился выполнять поручение.
Доктор Моориц сидел в своем кабинете и заполнял какие-то карточки. Они лежали перед ним стопкой.
— Это самое… Пилле на дереве!
Фраза прозвучала весьма нелепо.
Карл Моориц, обычно такой спокойный, неторопливый в движениях, вскочил из-за стола:
— Что она там?.. У нее веревка?..
— Не заметно было. Ничего такого она не делала. Она сказала, что… балуется. — И это разъяснение было ненамного толковее.
— Балуется?..
— Так она сказала. Доктор Фурор велел вам сообщить. А сам остался там. Так я пойду. Может, помощь нужна?
— Никакой помощи! И лучше бы вы туда не ходили. Я сам…
Когда Пент вышел, дверь за ним приоткрылась, и он увидел, как доктор Моориц подошел к маленькому шкафчику, вытащил из него бутылочку, налил себе полстакана какой-то жидкости и выпил ее одним глотком.
Несмотря на запрещение, Пент поспешил к дереву, на котором сидела Пилле. Надо было перехватить
