церквушки, резко выделяясь на порозовевшем фоне предзакатного неба.
Иван Васильевич держался в стороне, не решаясь пройти сквозь пьяную толпу. Его страшили могучие кулаки и бранная речь мужиков, не меньше пугали его и появившиеся возле кабака матросы. Эти матросы сошли на берег днём с двух пароходиков, подошедших к пристани. Внешний вид этих длинных плоскодонных посудин был столь непривычен, что сразу привлёк внимание Селевёрстова. Колёса на пароходиках располагались не сбоку, как обычно, а сзади; что до котлов и машин, то они стояли не внутри корпуса, как обыкновенно, а на палубе – котёл на носу, а машина на корме. Каюты тоже были устроены на палубе в виде дощатых сараев. С первого взгляда на пароходы Иван убедился в их особенности, и это убеждение навело его на мысль, что начальство тоже было людьми особенными. Селевёрстов подумал, что капитан непременно примет его на борт, если Иван объяснит ему своё положение.
С самого момента прибытия пароходиков Селевёрстов выискивал глазами капитана, но не мог заставить себя подойти к пристани. Теперь же, когда команда изрядно набралась водки и потянулась обратно к своим плоскодонкам, Иван понял, что тянуть больше нельзя. Пароходы могли отчалить в любой момент. Утомлённый ожиданием и собственной нерешительностью, он пошёл следом за шумной толпой. Отставая на десяток шагов от основной команды, плелись два здоровяка в порванных рубахах; по щеке одного из них стекала кровь из-за уха.
Эти двое продолжали медленно идти по дороге, качаясь из стороны в сторону, когда другие матросы уже поднялись на палубу. Тут Иван Селевёрстов заметил фигуру, черты лица которой показались ему знакомыми. Человек был одет в простые штаны и свободную куртку, но его осанка и манера держать голову выделяли его среди матросов, а тот факт, что вся команда кланялась ему, проходя мимо, говорил о его высоком положении на пароходе. В руках этого начальника Селевёрстов приметил ружьё, убранное в непривычного вида чехол из весьма мягкой кожи и украшенный довольно длинной бахромой по всей длине чехла. Приклад, впрочем, оставался открытым.
– Ах ты, сучье племя!..
Иван Васильевич вздрогнул, невольно сбавив шаг, и перевёл взволнованный взгляд на кричавшего. То был один из двух отставших матросов. В чём-то он, видать, осерчал на своего столь же пьяного спутника и хватил его здоровенным кулаком прямо в нос.
Послышался громкий хруст, пострадавший отшатнулся, брызнув кровью на выцветшую рубаху, и рухнул на спину.
– Я тебя собакам скормлю, тварь недоношенная! – не унимался первый, занося могучую руку над упавшим.
– Ефим! – услышал Селевёрстов властный окрик и увидел спрыгнувшего на причал человека с зачехлённым ружьём. – Отойди от Савелия! Смотри, рожу разобью!
Ефим услышал приказ хозяина, но не захотел остановить движение своего тяжёлого кулака и влепил им с всего маху в ухо лежавшего под ним собутыльника. Надо полагать, что первая ссора произошла между ними уже в кабаке, так как рубаха каждого из них была разорвана, а из-за уха Ефима тянулась запёкшаяся уже струйка крови. Стукнув поверженного противника ещё пару раз наотмашь, Ефим повернулся к хозяину и оскалился. Оскал был недобрым, в глазах пылал красный огонь. Матрос явно потерял способность контролировать себя. Он широко шагнул пару раз, и каждый его шаг был похож на прыжок. Только теперь Иван Селевёрстов заметил, что совсем недалеко от дравшихся лежала груда коротких брёвен, над которыми возвышался воткнутый топор. Ефим сделал скачок и, без труда вырвав топор из бревна, двинулся на хозяина. Тот остановился, перехватил ружьё, но не торопился извлекать его из чехла. Иван застыл на месте, ожидая скорой расправы озверевшего матроса над своим капитаном.
– Господи милостивый, – только и успел прошептать он, когда Ефим взмахнул рукой и метнул топор. Ивану показалось, что тяжёлый свист вращавшегося оружия заглушил все остальные звуки на улице. Топор с громким стуком вонзился в борт парохода. Метнув топор, Ефим сильно согнулся и, увлекаемый весом своего тела, продолжал быстро двигаться дальше, но тут его твёрдый потный лоб наткнулся на резко выдвинувшийся вперёд приклад ружья. Матрос остановился, мотнув головой, охнул и, расставив руки, повалился назад.
– Поднимите его, ребята, – распорядился хозяин, взмахнув ружьём, – окатите его водой.
Только тут Иван Селевёрстов обратил внимание на то, что остальные матросы стояли и смотрели на схватку хозяина с пьяницей. Всё произошедшее заняло, оказывается, не более тридцати секунд, и гулявшие на улице не все даже обратили внимание на стремительную стычку.
– Окатите его водой и оставьте на палубе. Только непременно свяжите до тех пор, пока не очухается… Экий ты зубастый, Ефим, – покачал головой капитан, слегка склонившись над развалившимся в его ногах гигантом. После этого он окинул взглядом длинное селение, вытянувшееся вдоль берега и уже погружающееся в вечерний сумрак, и остановил взор на Селевёрстове. Иван Васильевич смутился пристального взгляда и даже сразу забыл, что хотел встретиться именно с этим человеком, чтобы проситься на борт. Он затоптался неловко и хотел было отвернуться, но, к его неописуемому удивлению, незнакомец обратился к нему по имени:
– Селевёрстов! Иван! Ты ли это?
– Я…
– Что за чёрт! Откуда ты здесь? Какими судьбами? – говоривший быстро приблизился к Ивану Васильевичу, смотря ему прямо в глаза. – Да ты, братец, не узнаёшь меня, что ли?
– Галкин? Саша Галкин! – Иван всплеснул руками.
Александра Галкина он не видел много лет. Когда-то они учились в Петербурге, общались каждый день, шалили, писали эпиграммы и любовные послания барышням. Затем как-то однажды Галкин объявил, что не намерен продолжать учёбу. Все подумали, что он пошутил, но через несколько дней он исчез. Чуть позже до студентов доползли слухи, что у его отца случились какие-то крупные неприятности на его золотом прииске. Это ли повлияло на решение Саши бросить учёбу, никто не знал да и не очень, если быть до конца честным, интересовался. Галкин просто выпал из их поля зрения, и вскоре про него никто уже не вспоминал.
– Как же ты меня узнал? – удивился Иван, жарко пожимая руку старинному товарищу.
– У меня, братец, глаз намётанный. Жизнь требует этого, – ответил тот не без удовольствия. – Теперь признавайся, каким ветром тебя сюда занесло? Дела какие?
– Дел нет, – с некоторым оттенком вины сообщил Иван Селевёрстов и развёл руками. – Я просто путешествую. А теперь вот остался совсем без средств.
– Да ну?
– Хотел проситься к тебе на пароход, чтобы добраться до какого-нибудь города.
– Зачем же тебе в город, коли у тебя никаких дел нет? – пожал плечами Александр Галкин. – Да и не смогу я тебя в город доставить. Мы тут в сторону сворачивать будем – с Лены на Олёкму. А знаешь что? У тебя решительно никаких дел нет?
– Решительно.
– Тогда присоединяйся ко мне. Раз ты путешествуешь, тебе не вредно будет взглянуть на Сибирь поближе.
– Куда же ты путь держишь, Саша?
– Золото искать, – понизив голос, ответил Галкин.
– Разве здесь есть золото? – удивился Иван.
Галкин хитро улыбнулся.
– Эти пароходы принадлежат мне, – кивнул он через плечо. – Эти люди нанялись ко мне рабочими. Тот пьяный матрос, что кинулся на меня с топором, тоже мой работник. Поэтому я ограничился хорошенькой оплеухой. Ежели б он не был из моей команды, я бы застрелил его. А моего человека мне калечить нет причины, потом ведь лечить его придётся. Есть в моей команде и доктор, и инженер, и прочие специалисты. Так что, как видишь, дело у нас серьёзное.
– Но я ничего не умею, – Селевёрстов нервно сплёл пальцы рук, – впрочем, выбирать не приходится. Чем же я буду заниматься у тебя?
– Без дела сидеть не придётся, это я тебе гарантирую. Пошли ко мне в каюту чай пить. – Галкин потянул Селевёрстова за локоть и крикнул куда-то в сторону: – Вы, мужики, про Савелия-то не забудьте, подсобите ему до палубы добрести, а то Ефим, сволочь такая, ему изрядно навалял!
– Значит, за золотом? – Иван задумчиво улыбнулся, когда они поднялись на борт первого пароходика и
