От их компании отделилась Маша. Алексей обратил внимание на её богатое вечернее платье до пола. Коротковолосая, она совсем не была похожа на женщину с шикарными чёрными кудрями, уложенными в высокую патрицианскую причёску.
«Она очень современна, в ней нет ничего античного, абсолютно ничего, — подумал Кирсанов. — Не пойму, как я решился взять её на роль Антонии? Как нам удалось превратить её в совершенно другого человека?»
Её ладная фигура, обтянутая тёмно-синей тканью, смотрелась удивительно привлекательно, и Алексей впервые спросил себя, почему между ним и Машей ничего не произошло за время съёмок и почему он, не раз разглядывая её обнажённое тело на площадке и прикасаясь к нему, чтобы помочь актрисе выстроить безукоризненно точные движения, так и не зажёгся страстью к этой красивой молодой женщине. Сейчас, окинув свежим взглядом её бёдра, плечи, шею, он словно впервые разглядел в ней объект желания.
Режиссёр улыбнулся своим мыслям.
Маша вела за руку светловолосую девушку, одетую в джинсы и белую мужскую рубаху.
— Добрый вечер, Алексей Петрович, а вот и подруга, о которой я вам говорила. Помните? Её зовут Наташа.
— Добрый вечер.
Подруге, которую привела Маша, было лет двадцать, не больше. Она смело взяла его за руку и сказала:
— Я страшно рада, что Машка притащила меня сюда. Я вас обожаю, Алексей Петрович!
— Прямо-таки обожаете? Что ж, очень мило с вашей стороны, Наташа. Мне очень лестно, — Кирсанов засмеялся.
— Лестно? Разве вас не донимают поклонницы? — тепло излучала не только её рука, тепло исходило от всего её тела.
— Сейчас принято любить артистов, — ответил он. — Режиссёры находятся в тени кинозвёзд. Скажу вам по секрету: тень эта почти непроглядная.
— Вы ошибаетесь.
— Мне так кажется. Особенно это касается режиссёров вроде меня.
— А я вас обожаю, — повторила девушка. — И я рада, что могу в этом признаться. Я вообще не понимаю тех, кто критикует ваше кино. Вы для меня знаете что? Вы для меня почти всё!
Он улыбнулся и ощупал глазами её юное тело.
— А почему «почти»?
По её лицу скользнула улыбка. Наташа посмотрела на Кирсанова, и в её взгляде мужчина прочёл происходившую в ту минуту борьбу отчаянного нахальства с женской природной стыдливостью.
— Почему «почти»? — переспросила девушка. На розовых губах вновь заиграла улыбка. Похоже, нахальство одержало верх, но Наташа на всякий случай понизила голос, заставив его звучать очень доверительно: — А вы не будете смеяться надо мной?
— Зачем мне смеяться над вами? Вы такое прелестное создание. Ваше прямодушие восхищает меня.
— И не станете презирать меня, даже если я скажу то, что считается вольностью? Может, даже недопустимой вольностью?
— Нет. Презирать не стану.
— Так вот: у меня не было с вами любовной связи! Без неё вы не можете стать для меня целиком и полностью всем. Понимаете? Я же не знаю вас как мужчину.
— Это смелое заявление, — серьёзно ответил Кирсанов после некоторой паузы. — А про мой возраст вы забыли?
— Какое значение имеет возраст? Вы же фильмы делаете для всех, а не для тех, кому за сорок. Почему я имею право любить ваши картины, но не вправе любить вас самого? Ответьте мне. Не молчите, отвечайте!
Она говорила спокойно, без нервной дрожи в голосе, без преувеличенного восторга.
— Если вы мне откажете, я не обижусь, — проговорила Наташа, глядя на него снизу вверх.
— Откажу? В чём?
— В любовной связи.
— Так вы, оказывается, не абстрактно рассуждаете, а предлагаете мне заняться с вами сексом?
Она кивнула. Она не выглядела шлюхой и не была похожа на одуревшую от восторга девчонку, сгоравшую от желания отдаться своему кумиру. Нет, она была нечто особенное. И Алексей не знал, как ответить. Перевести всё в шутку или поцеловать её в губы прямо здесь, у всех на глазах?
Он заметил, что продолжал держать в левой руке бокал с шампанским. Он сделал маленький глоток и предложил бокал Наташе. Она отпила, наклонив голову к руке Алексея. Он увидел её затылок, прихваченные небрежно волосы и обнажённую шею. Девушка отстранилась от бокала и выжидательно посмотрела на режиссёра.
— Вы же не хотите, — проговорил он медленно, — чтобы мы ушли отсюда прямо сейчас?
— Не обязательно. Я с удовольствием дождусь конца банкета. Здесь же кругом люди, которые делают с вами кино. Мне это очень интересно. Незнакомый мир, незнакомая атмосфера. Мне всё здесь кажется именно таким, каким должен быть богемный мир, но вместе с тем здесь нет ничего нового. Тут точно так, как везде. В студенческих общежитиях тоже так, только размах иной, помельче…
Постепенно становилось шумнее. Скрипачи вскоре отложили инструменты и ушли. Задребезжала ритмичная электронная музыка. Наряженные в римские туники девушки бродили, пританцовывая, среди гостей, приковывая к себе взгляды охмелевших мужчин. Изредка сквозь общий гам слышалось, как где-то разбивалась рюмка. Ближе к ночи многие пошли в бассейн, громко хохоча и раздеваясь на ходу.
— Ну вот, теперь можно спокойно уходить, праздник завершился, началось распутство, — сказал Алексей, подойдя к Наташе. — Или вы хотите поближе познакомиться с римскими оргиями?
— Думаю, что у вас в фильме всё будет выразительнее.
— Хочу надеяться на это, — Алексей взял девушку за руку. — Мне кажется, что я вполне дозрел до поцелуя.
Она подняла к нему лицо, светлое, гладкое, чистое, и он оцепенел от пронзившего его чувства любви к этому лицу.
— Я бы отдал жизнь за то, чтобы это чувство никогда не покидало меня, — шепнул он.
— Какое чувство? — шёпотом спросила она.
— То, которое проснулось сейчас во мне. Острое и сладкое. Нежное и могучее. Пожирающее меня всего. Я не знаю, что это за чувство.
Он взял её лицо в свои ладони и прикоснулся ртом к её блестящим губам.
— Поехали отсюда, — сказал он.
Когда они подъезжали к дому, Алексей едва сдерживал душившее его желание наброситься на девушку и смять её в объятиях. Едва закрылась за спиной дверь, как они оба стали торопливо срывать с себя одежду, перебивая себя жадными поцелуями, распаляя друг друга прикосновениями горячих языков, громко дыша.
После нескольких стремительных натисков Алексей на некоторое время успокоился, но всё же продолжал прижиматься бёдрами к раздвинутым ногам Наташи. Он был оглушён её молодостью и нежной страстью. Желание вновь и вновь возвращалось к нему.
Когда после очередного напора он наконец отодвинулся, Наташа тихонько засмеялась.
— Ты что? — не понял он.
— Ничего. Мне хорошо. И у меня очень странное ощущение, — прошептала девушка, глядя в белый потолок, по которому колыхались мутные тени уличных деревьев.
— Какое ощущение?
— Я чувствую себя так, словно я ваш ребёнок.
— Этого не может быть. Я бесплоден, — он негромко засмеялся, выходя из её мокрых недр.
— Я и не утверждаю, — прижалась она щекой к его груди, — я лишь говорю о том, что чувствую себя странно с вами. Какая-то особая нежность. Не так, как с другими. Дочерняя нежность. Радость, знаете, будто вы мне подарок поднесли, большой и долгожданный. В детстве у меня часто было такое, когда на день