– Вы проходили Цыганской дорогой, – шепнул Майк. У него мелькнула мысль о том, как странно, что уже тогда дети ходили гулять на Цыганскую дорогу.
– А, ну да. Ну, моя подружка, та, с которой я пришел, чего-то закочевряжилась… Не знаю, что она себе думала, чего я ее сюда привел, гладиолусы нюхать, что ли… И она смылась к своей подружке. Мы пришли вчетвером, навроде как на пикник… А я от злости стал рвать пучки травы и бросать их в дерево… ну, знаешь, как это бывает, когда ты уже наготове, а ничего не вышло… Ну я и вытянул пук травы, смотрю, а под нею кости. Настоящие белые кости. Целая куча костей. Человеческих, это точно… и маленький череп, размером примерно с голову Мери-та. Вся эта проклятая штука была навроде как выдолблена, ну совсем пустая… будто кто-то вычерпал из нее мозги, как бы на десерт… Вот.
Минк сделал последний глоток и зашвырнул бутылку подальше. Потом потер щеки, словно стараясь восстановить нить рассказа. Когда он заговорил, голос его звучал очень тихо, почти конфиденциально.
– Шериф сказал мне, что это были коровьи кости… че-е-ерт, будто я не могу отличить коровьи кости от человеческих… и стал болтать, что я черепа вообще не видал… А я видал. И я знаю, что та сторона Цыганской дороги проходила позади участка старого Левиса. И что кому-то было совсем нетрудно выманить туда Мерита, сделать с ним то, что они сделали, и потом зарыть его кости. А потом… после того как я нашел кости Мерита… я как-то выпивал с Билли Филлипсом. Как раз перед тем, как он ушел на войну…
– Уильямом Кемпбеллом Филлипсом? – переспросил Майк. Минк Харпер воззрился на него:
– Ну конечно, с Уильямом Кемпбеллом Филлипсом… А с кем же? Кто, по-твоему, был Билли Филлипс? Брат той самой маленькой Филлипс, которую нашли. Билли всегда был гаденышем… вечно шмыгал сопливым носом да отлынивал от работы или бегал к своей мамочке жаловаться, что его обижают… Я тебе говорю, я чуть не обоссался от радости, когда он ушел на войну… О чем это я, парень?
– Вы выпивали вместе с Билли Филлипсом.
– О да, мы с Билли слегка покочегарили как раз перед тем, как его забрили. Обычно Билли не пил с такими простыми рабочими парнями, как я… он же был учителем… Просто учил этих маленьких сопляков в школе, а послушать его, так он вообще профессор из Гарварда… В общем, мы с ним сидели в «Под черным деревом», он уже был в мундире и все такое… Билли, когда чуточку набирался, становился почти человеком… Ну, он и начал жаловаться на свою мамочку, какая она у него сука, не разрешает ему развлекаться… и послала в колледж специально, только для того, чтобы не разрешить жениться, на ком он хотел…
– А на ком он хотел жениться, – прервал его Майк, – он не сказал?
Минк прищурился и облизнул губы.
Чего? Нет… Кажись… нет, точно не сказал… наверное, на одной из тех училок, с кем он работал. Одна баба среди десятка других, так мы о нем тогда думали… О чем я?
– Вы выпивали с Билли… он стал почти человеком…
– А, да. Мы с Билли слегка покеросинили, как раз перед тем, как ему уехать во Францию. Туда, где его и убили… то есть он умер от пневмонии или еще чего-то… Ну и когда он налимонился, он мне и говорит: «Минк, а ты помнишь ту маленькую девочку, одежду которой нашли у негра, а? И ему инкриминировали преступление». Этот Билли обожал такие слова, «инкриминировали». Наверное, думал, что их больше никто не знает…
– И что он сказал про ту девочку? – торопил его Майк.
– А? Ну, он сказал: «Минк, у того негра и не было ничего. Я никогда его не видел. Это судья Эшли дал мне серебряный доллар, чтобы я спрятал ее платье у негра в кровати». Понимаешь, когда Билли был еще сопляком, судье он понадобился, чтобы скрыть то, что тот сделал. Ведь никаких других доказательств у них не было. Но, наверное, когда Билли стал старше, походил в колледж и, может, поумнел, он наконец и дотумкал до того, что последний поляк уже давно бы понял… Откуда это у судьи взялась одежда маленькой девочки?
Майк наклонился к нему. Вы спросили его об этом?
– А? Гм… Нет, не спросил. Или спросил, а теперь не помню, что он ответил. Только помню, что Билли что-то бормотал о том, что ему надо сматываться из города, пока судья и остальные не поняли, что он теперь не с ними…
– С кем? – прошептал Майк.
– Откуда, к дьяволу, я знаю, парень? – зарычал Минк Хар-пер. Он придвинулся к мальчику, прищурился и дохнул винными парами в лицо Майку. – С того прошло уже сорок лет, понимаешь? Ты че думаешь, я тебе машина?
Майк оглянулся через плечо. Вход в их подземелье, маленький четырехугольник света, казался так далеко. Голоса малышей, игравших в парке, стихли, шум проезжавших машин не был слышен.
– Вы что-нибудь еще помните о Старой центральной школе или о колоколе? – спросил Майк, стараясь не отодвигаться от Минка.
На лице Минка снова мелькнула щербатая улыбка.
– Никогда… не видел и не слышал… До самого прошлого месяца, когда он вдруг разбудил меня… здесь, в моей маленькой сухой квартирке… Но я знаю одну вещь…
Какую вещь? Вдыхать винные пары, вырывающиеся изо рта Минка, не отводить глаза и сидеть здесь было довольно трудно.
– Я знаю, что когда старый Эшли вставил себе в рот двустволку и нажал курок, примерно через год после того, как кончилась война… Первая мировая, я хочу сказать… он сделал всем нам большое одолжение. И когда сжег свой проклятый дом – тоже. Его парень приехал домой из Пеории, где у старика родился внук, и нашел своего папашу… судью то есть… мертвым, с разбрызганными по полу мозгами. Все думают, что это был несчастный случай или что это судья сжег свой дом… так нет… Я как раз был в садовом домике с одной из служанок, когда увидел, как приехала коляска мистера Эшли… это он после того, как женился на своей красотке из Венеции, стал называться Эшли-Монтегю… Так вот, я был в садовом домике, когда мы услышали выстрел и увидели, как мистер Эшли-Монтегю выскочил из дома и стал орать и задирать голову к небу, а потом как схватит бензин и принялся обливать дом со всех сторон. Один из слуг хотел было его остановить… в те времена у них было много слуг, это после войны, когда дела пошли хуже, их уволили… но не сумел. Он облил все бензином и поджег. И стоял и смотрел, как оно горит. После этого они никогда не возвращались домой, ни он, ни жена, ни сын. Только на бесплатные сеансы приезжают, и все.
Майк кивнул, поблагодарил Минка и пополз к выходу. Его охватило внезапное стремление поскорей выбраться к солнечному свету. Уже почти выбравшись, он обернулся и спросил Минка:
– Минк, а что он кричал?
– Ты чего, сынок?
Старик уже, казалось, забыл, о чем они беседовали.
– Ну, сын судьи. Когда он поджигал дом. Что он кричал?
Три зуба Минка желтовато блеснули в темноте.
– А, ну, он кричал, что им его не получить… «Нет, Господи, меня им не получить!»
– А он не сказал, кому «им»? – Майк почти не дышал. Минк нахмурился, собрал губы в оборочку, что должно было
означать серьезный мыслительный процесс, и снова усмехнулся.
– Ага, а ты знаешь, я вспомнил. Он назвал этого парня по имени.
Парня?
Ну да… Сирус, вот как. Только произнес он как-то по-другому… Сирис. Он кричал: «Нет, О’Сирис, тебе меня не получить». Вот как было. Я еще подумал, что тот, наверное, ирландец. И зовут подходяще. О’Сирис.
– Спасибо, Минк.
Майк встал, чувствуя, как футболка прилипла к телу, вытер с носа капли пота. Волосы были влажными, а ноги почему-то дрожали. Он отыскал свой велосипед и поехал домой по Хард-роуд, отмечая, что тени стали длинными под высокой аркой ветвей. Он прекрасно помнил записи Дуэйна и тот медленный перевод, который они с Дейлом делали по учебнику стенографии. Ту часть, которую Дуэйн переписал из тетради своего дяди, было особенно трудно переводить. Из-за одного слова они снова и снова возились с этими закорючками. Узнал это слово Дейл, он помнил его по какой-то книжке про Египет. Осирис.
Глава 29
