чуть потянул на себя книгу, то прочел английский подзаголовок на переплете: «Книга закона». Под этим заголовком шли другие слова: Scire, Audere, Velle, Tacere.[82] Дейл знал, что Дуэйн Макбрайд легко читал на латыни, даже немного на греческом, и пожалел, что его друга нет рядом.
– Да, это она, – раздался голос прямо над Дейлом. И послышались шаги, идущие к лестнице.
Дейл вытащил всю книгу, увидел несколько белых маленьких закладок между страницами и – из чистой бравады – сунул ее за спину, за пояс джинсов. Потом он расправил футболку так, чтобы не было ничего заметно.
– Молодой человек, – сказал мистер Эшли-Монтегю, его лакированные черные ботинки и серые брюки показались на ступеньках футах в трех выше головы Дейла.
Мальчик быстро разровнял книги так, чтобы пропажа одной из них не бросилась в глаза, сделал три шага к окну и принял скучающий вид, будто бы он был полностью поглощен представшим за окном зрелищем.
Мистер Эшли-Монтегю, слегка запыхавшись, спустился по лесенке, прошел через комнату и протянул мальчику книгу.
– Вот, пожалуйста. Данный сборник, в котором содержатся довольно любопытные заметки и некоторые редкие фотографии, это единственное, что передал мне доктор Пристман. Понятия не имею, что вы ожидаете здесь найти… Ни о колоколе, ни о прискорбном происшествии с представителем негритянского населения здесь нет ни слова… Но я разрешаю вам взять эту книгу домой и изучить ее, при условии, конечно, что вы вернете книгу по почте… и в таком же состоянии, в каком она находится сейчас.
– Конечно верну, – сказал Дейл, принимая тяжелый том и чувствуя, как более тонкий выскользнул из- под пояса и опустился чуть ниже. Контур книги сейчас чуть заметно обрисовался под футболкой. – Извините, что побеспокоил вас.
Мистер Эшли-Монтегю любезно кивнул и вернулся за стол, пока Дейл медленно отступал, стараясь не поворачиваться к нему спиной.
– Полагаю, вы сумеете найти обратную дорогу, – сказал мистер Эшли-Монтегю, уже склоняясь над бумагами.
– Э… – протянул Дейл, думая о том, что ему нужно повернуться, чтобы выйти из комнаты, и миллионер в это время поднимет глаза и… Интересно, стащить книгу – это уже воровство? Наверное, это зависит от того, какую книгу. – Пожалуй, нет, сэр, – продолжил он.
На уголке стола стоял небольшой колокольчик, и Дейл был уверен, что хозяин кабинета сейчас в него позвонит, войдет костлявый дворецкий, чтобы проводить его, и тогда они оба увидят странный четырехугольник под его джинсами. Может, удастся использовать появление дворецкого, чтобы незаметно подтянуть штаны и одернуть футболку…
– Сюда, пожалуйста. – Голос мистера Эшли-Монтегю звучал донельзя утомленно. Быстрыми шагами он вышел из кабинета. Дейл поспешил следом, даже не замечая огромных комнат, мимо которых они шли, прижимая к груди исторический сборник и чувствуя, как тоненькая книжка соскальзывает все ниже и ниже. Ее верхняя часть уже чуть ли не выглядывала из-под футболки.
Они уже почти дошли до вестибюля, когда звук включенного в одной из комнат телевизора заставил обоих обернуться. На экране было изображение что-то скандирующей толпы, какой-то человек, стоя на трибуне, произносил речь, его слова эхом отзывались в огромном зале. Мистер Эшли-Монтегю приостановился на мгновение, и Дейл сделал то же самое, стараясь держаться позади него. Одной рукой сжимая большой том, другой он уже взялся за ручку двери. В коридоре послышались шаги дворецкого.
Дейл мог бы уже выскользнуть наружу, но то, что он увидел на экране, заставило его замереть и уставиться в телевизор. Говорил политический комментатор Дэвид Бринкли, его уверенный, отрывистый голос звучал взволнованно:
– Итак, демократы сделали свой выбор… в этом году… то, что несомненно является… наиважнейшим завоеванием в области прав человека… демократическая партия… Вы согласны со мной, Чет?
Грозный облик комментатора Чета Хантли заполнил маленький черно-белый экран.
Без сомнения, Дэвид. Но что было самым любопытным в этих дебатах…
Однако внимание Дейла привлекла отнюдь не речь двух политических комментаторов и не толпа, по которой скользила камера. Нет, он смотрел на лицо, изображенное на сотнях плакатов, паривших над толпой. Они походили на обломки кораблекрушения, происшедшего в политическом море. На всех плакатах было написано одно и то же: «ВСЮ ДОРОГУ С ДЖЕКОМ» или «КЕННЕДИ – В 60-м ГОДУ». А над этими словами было изображено лицо молодого красивого человека с очень белозубой улыбкой и целой шапкой каштановых волос.
Мистер Эшли-Монтегю скептически покачал головой и хмыкнул, будто увидел что-то, недостойное даже его презрения. Дворецкий подошел и встал рядом с хозяином, который как раз вспомнил о своем посетителе.
Надеюсь, у вас больше нет вопросов, – обронил он, пока Дейл открывал дверь и, пятясь задом, выходил на широкое крыльцо.
Футах в тридцати отсюда стояла их машина, из окна которой высовывалось лицо Харлена. Он что-то кричал.
– Только один, – сказал Дейл, чуть не упав со ступенек. Щурясь на солнце, он продолжал вести беседу для того, чтобы не поворачиваться спиной к хозяину особняка. – А какой фильм будут показывать в субботу на бесплатном сеансе?
Мистер Эшли-Монтегю выразительно закатил глаза, но все-таки повернул голову в сторону дворецкого.
– Будет довольно известный фильм, сэр, – ответил тот. – Художественный фильм «Падение дома Эшеров».[83]
– Отлично! – воскликнул Дейл. Теперь он был уже почти рядом с черным «шевроле». – Еще раз спасибо! – повторил он, когда Харлен открыл позади него дверцу. – Давай, поехали, – бросил он Конгдену, едва усевшись.
Тот даже хрюкнул от такой наглости, щелчком выбросил на подстриженную траву сигарету и вдавил акселератор. Машина подпрыгнула и помчалась по полукруглой подъездной аллее. К кованым железным воротам они подъехали на скорости не меньше пятидесяти миль.
Тяжелые створки ворот медленно распахнулись перед ними.
Майку совершенно не хотелось здесь задерживаться. Полумрак, царивший под эстрадой, запах сырой земли и тяжелый дух, идущий от самого Минка, все это вызывало в мальчике ужасное чувство клаустрофобии и тошноты, как будто они вдвоем со старым пьянчужкой лежали в просторном гробу, ожидая прихода людей с лопатами. Но Минк еще не закончил ни следующей бутылки, которую он разыскал среди газет, ни своего рассказа.
– Думали, что как повесят того негра, – продолжал Минк, – так все и закончится. Но оказалось, что ничего-то и не закончилось. – Он сделал глубокий глоток, закашлялся, вытер ладонью мокрый подбородок и уставился на мальчика. Его глаза были ужасно красными. – На следующее лето пропало еще несколько детей…
Майк выпрямился. До него доносился шум проехавшего по Хард-роуд грузовика, голоса малышей, игравших в парке, болтовня нескольких фермеров, собравшихся на тракторной стоянке, но все его внимание было поглощено рассказом Минка Харпера.
Минк сделал еще один глоток и улыбнулся, будто понимая нетерпение Майка. Улыбка была быстрой и едва заметной: у Минка во рту имелось всего три зуба, и ни один из них не стоил того, чтобы его демонстрировать.
– Так вот, – продолжал он, – на следующее лето… Это был, э… тысяча девятьсот… э, в общем, когда пропали еще несколько детей. Одним из них был мой дружок, Мерит Уиттакер. Взрослые говорили, что никого так и не нашли, но через пару лет я как-то проходил Цыганской дорогой… Да, точно, через пару лет, потому что я уже был с подружкой… Собирался залезть ей в трусы, если ты понимаешь, о чем я. Тогда девушки не носили трусов, у них под юбками были просто панталоны, и все, так что я выражаюсь, так сказать, приблизительно. – Минк сделал еще один глоток, вытер грязной ладонью грязный лоб и нахмурился. – О чем это я?
