— Да, я жалел себя, — повторил Приам, возвысив охрипший голос. — И требовал сострадания от многих из вас. Когда любезная царица погибла от рук бессмертных, я превратился в немощного, сломленного калеку, отмеченного печатью рока… не просто дряхлого старца, но человека, переступившего порог бессилия… убежденного, что Громовержец избрал меня для черной судьбины.
За десять лет на моих глазах пало немало храбрых сынов, и я не сомневался, что Гектор последует за ними в обитель Аида, не дождавшись отца. Я мнил увидеть, как дочерей увлекают в рабство, как враги опустошают мои сокровищницы, как символ и заступник Трои палладион покинет храм Афины, а беззащитные младенцы летят с городских стен, заливая кровью острые камни, — достойное завершение для варварской осады!
Месяц назад, о друзья и родные, бойцы и их супруги, я готовился встретить ужасный день, в который ахейцы с обагренными по локоть руками схватят и поведут в ненавистный плен моих милых дочерей, Елена падет от меча кровожадного Менелая, а Кассандру безбожно обесчестят. Помышляя так, я ждал — нет, почти алкал того страшного часа, когда стану слезно молить аргивских псов растерзать мою еще живую плоть, повергнутый у дворцовых ворот копьем Ахиллеса или державного Агамемнона, хитроумного Одиссея или немилосердного Аякса, грозного Менелая или могучего Диомеда. Воображал, как один из них сокрушит мое дряхлое тело и вырвет из старческой груди постылую жизнь, накормит моими внутренностями моих же собак — о да, самых преданных из товарищей, стерегущих двери царских покоев, — и, внезапно взбесившись, они же начнут лакать хозяйскую кровь и вырвут хозяйское сердце у всех на глазах.
Да, вот о чем денно и нощно стенал я месяц и даже три недели назад… Но утро настало, и посмотрите, как переродился мир, возлюбленные троянцы! Зевс отозвал от города всех богов — и тех, кто желал избавления Илиона, и тех, кто жаждал нашей погибели! Отец бессмертных поразил ударом небесной молнии даже Геру! Всемогущий Кронид спалил ахейские черные корабли, повелев бессмертным возвращаться на Олимп и принять заслуженную кару за неповиновение! Как только боги перестали наполнять наши дни и ночи огнем и грохотом, Гектор повел войска от победы к победе. Исчез Ахилл, некому больше остановить моего благородного сына. Аргивских свиней оттерли к берегу, к обгорелым остовам черных судов. Южные шатры порваны в клочья, северные сожжены дотла.
И вот враг зажат в кольцо. На западе теснят его доблестные троянцы с Гектором во главе, Эней со своими дарданцами, Акамас и Архилох, оба сыны Антенора, искусные в битвах.
На юге дорогу к отступлению отрезают блистательные отпрыски Ликаона и наши верные союзники из священной Зелии, что при подошве холмистой Иды, Зевсова престола.
На севере на пути врага встали Адраст и Амфий в полотняной броне, предводители мужей Апеза и Адрастеи, облеченных в пышные латы из бронзы и золота, которые были сорваны с ахейцев, павших при стремительном отступлении.
Любезные нам Гиппофоой и Пилей, пережившие десять лет резни, чаяли сложить головы вместе с троянскими друзьями и братьями, но вместо этого нынче ведут на рать смуглокожих пеласгов бок о бок с военачальниками Абидоса и дальней Арисбы. Нет, не поражение, не постыдная смерть ожидали наших сынов и союзников! Не пройдет и нескольких часов, как они увидят голову ненавистного Агамемнона, вознесенную на острие копья! Грозные фракийцы, пеласги, копьеборные киконы, криволукие пеоны, пафлагоны, гализоны и троянцы узрят окончание этой долгой войны и вскоре по заслугам добудут золото низложенных аргивян, богатые доспехи Атрида и его бесчисленных ратников! Крутобокие черные корабли уже не спасут греческих царей; каждый, кто явился на нашу землю грабить и убивать, будет убит и ограблен!
Слово Зевса непреложно: в сей судьбоносный день благосклонные боги позволят моим друзьям и близким насладиться полной победой на глазах у врагов. Вкусим же блага мира! Приготовимся же к нынешнему вечеру, дабы с ликованием встретить Гектора и Деифоба, устроим празднество на целую неделю — нет, на месяц! — да с подлинным размахом, чтоб ваш смиренный слуга Приам покинул сей мир счастливым человеком!
Так вещал повелитель Илиона, отец благородного Гектора, а Хокенберри не верил своим ушам.
Выскользнув из толпы знатных дам, Елена сошла по широким ступеням в город в обществе одной лишь воинственной рабыни Гипсипилы. Схолиаст укрылся за широкой спиной дородного стражника, подождал, пока дщерь Зевса и Леды не скрылась из виду, и двинулся следом.
Женщины повернули в тесный проулок, почти утонувший в тени западной городской стены. Ученый сразу смекнул, куда они направляются. Несколько месяцев назад, когда Елена вдруг прекратила встречаться с ним, Томас из ревности принялся следить за красавицей. Так он нечаянно раскрыл секрет Андромахи: прознал о тайных чертогах, где она прячет Астианакса, доверив мальчика неусыпным заботам Гипсипилы и еще одной няньки. Сам Гектор еще не ведал о том, что его первенец жив и здоров, что мнимое убийство младенца руками Афины и Афродиты было хитро подстроено Союзом Троянок, дабы положить конец осаде и обратить ярость благородного Приамида против самих бессмертных.
«Хитро придумано», — хмыкнул про себя Хокенберри, наблюдая за дамами с безопасного расстояния. Битва с Олимпом завершилась, да и Троянская война, похоже, близится к неминуемому концу.
Двери нужного дома стерегли киликийские ратники; если допустить туда женщин… Ученый нагнулся, поднял тяжелый, гладкий овальный булыжник и зажал его в кулаке.
«Я что, и впрямь собираюсь убить Елену?» Ответа не было.
Красавица и ее спутница замешкались у ворот, ведущих во внутренний двор тайных чертогов, когда схолиаст неслышно настиг обеих и постучал по смуглому плечу рабыни с Лесбоса.
Гипсипила круто развернулась.
Хокенберри замахнулся и со всей силы ударил великаншу в челюсть. Камень в руке мало помог ему: пальцы едва не разбились о мощную кость. Пошатнувшись, точно свергнутая статуя, рабыня грохнулась наземь, попутно задев головой за дверь, да так и осталась лежать — судя по всему, без сознания и с переломом челюсти.
«Великолепно, — мелькнуло в голове схолиаста. — Впервые за десять лет ты наконец-то ввязался в битву. Справился с бабой, поздравляю».
Елена отпрянула, из рукава в ее ладонь выскользнул острый кинжал, однажды уже отыскавший дорогу к сердцу ученого. Мужчина стремительно перехватил ее запястье, вывернул и прижал кисть изменницы к грубо обтесанной двери, после чего почти негнущейся кровоточащей рукой вытащил из-за пояса собственный длинный клинок и ткнул острие в мягкую плоть чуть ниже подбородка. Женщина уронила нож.
— Хок-эн-беа-уиии, — произнесла она, откинув голову.
С лезвия закапала кровь.
Ученый замер. Больная рука задрожала. Нет, если он собирается сделать это, нужно действовать быстро, пока красавица не начала говорить. Она предала его, вонзила нож в сердце и бросила умирать. Зато как восхитительны были их ночи любви!
— Ты все-таки бог, — прошептала Елена, расширив глаза, но не показывая страха.
— Ошибаешься, — процедил он сквозь зубы. — Я просто кот. Одну запасную жизнь мне уже подарили, вторую забрала ты, осталось еще семь.
Не обращая внимания на кинжал у горла, женщина рассмеялась.
— Вспомнил про девять кошачьих жизней? Какой интересный образ. Умеешь ты играть словами… хоть и чужеземец.
«Сейчас же решайся, прикончить ее или нет… Бред какой-то».
Схолиаст отвел клинок, но прежде, чем Елена Троянская шевельнулась или вымолвила хотя бы звук, намотал на левый кулак ее черные волосы и с кинжалом у ребер потащил женщину за собой прочь из переулка, от дома Андромахи.
Они описали круг и вернулись к заброшенной башне с видом на Скейские ворота, той самой, где Хокенберри наткнулся на прячущихся Менелая с Еленой и где красавица заколола его после того, как ученый честно квитировал ее супруга в стан Агамемнона. Мужчина поволок Елену по узкой витой лестнице — на самый верх, к открытой площадке, стены которой были разрушены несколько месяцев назад, во время божественной бомбежки.
