– Да.
– Ты уверен?
– Да.
– Костик, он разводит тебя, как всех разводил эти годы. Единственное, в чем он не врет, так в том, что собирается уходить, потому что еще один год ему не протянуть, все его дела обязательно вскроются. Так что я верю, что он собирается уходить, но совсем не верю, что ты его заменишь.
– Почему?
– Потому что у тебя нет ни одного подтверждения, кроме его слов, которым грош цена. Американцы мало знают тебя, когда Андрей скажет, что уходит, они перепугаются и пришлют своего человека.
– И что ты предлагаешь мне делать? – Ирина точно и болезненно попала в маленькую язвочку, которая разъедала меня изнутри с тех пор, как я понял, что больше не верю Андрею.
– Я всего лишь предлагаю тебе определиться с тем, что ты хочешь, – без тени улыбки сказала моя умная и целеустремленная женщина. – Я тебе предлагаю сделать то, что ты все время предлагаешь другим, – определиться со своими приоритетами. До сих пор все, что ты хотел в жизни, все, за что другие душу продают, доставалось тебе просто и без борьбы – квартира, хорошая работа, красивые девушки и даже такая жена, как я.
– И ты хочешь сказать, что этот этап накопления капитала, судя по всему, закончился и, если я чего-то хочу, мне надо за это побороться.
– Да, именно так. Хочешь стать генеральным директором вашей дебильной компании – так стань им. Не жди, что тебя за руку приведет Андрей, которому это не нужно.
– Ты никогда не говорила со мной так.
– Как так?
– Ну, скажем, так агрессивно.
– Костя, я ждала, пока ты сам до этого дойдешь, но не дождалась, извини, если обидела.
– Нет, совсем не обидела. Просто я хочу понять, тебе какая разница?
– Это понятно.
– Все равно скажи.
– Костя, я хочу, чтобы рядом со мной был успешный и уверенный в себе человек. Если ты не добьешься того, чего хочешь, то очень быстро начнешь терять уверенность в себе, особенно когда поймешь, как просто и незатейливо тебя развели.
– Тогда объясни, зачем ему все это нужно. Ведь он мог просто ничего мне не обещать. Я ведь ничего у него не просил, это была его инициатива тогда, в Америке...
– Помню, помню, – с досадой перебила Ирина, – помню, как ты прилетел тогда весь такой восторженный, даже сумку перепутал... все, все, извини, я не об этом. Я не знаю, зачем он это сделал, вы, мужчины, всегда все делаете зачем-то, поэтому я только предположение могу сделать. Ты ведь в силу своей, ну, работы, и сам до всего мог дойти.
– Наверное.
– Ну, вот и объяснение. Просто он пытался оттянуть момент, не знаю, не спрашивай меня зачем. Я не настолько хорошо его знаю.
– Как выяснилось, я тоже не настолько хорошо его знаю.
– Это имеет какое-то значение? – она погладила мою руку. – Ты сейчас как мальчишка, которого взрослые мальчики не берут в свою игру. Это имеет значение, почему он сделал так или по-другому? Просто прими для себя один раз, что он больше не твой старший брат, и начни играть свою игру. Чем меньше он этого ожидает, тем больше твои шансы...
Ирина договаривала это будто из последних сил, тихо, устало, продолжая поглаживать мою руку. Но при этом хотела довести разговор до конца и ответить на мой вопрос о плане действий. Она знала, что план этот вызовет у меня мгновенное отторжение, и поэтому решила сделать прививку как можно скорее, чтобы дать организму время усвоить вроде бы неопасную дозу ядовитого вещества. По этому плану мне следовало собрать всю доказательную базу по компрометирующим Андрея эпизодам и слить ее начальству. Таким образом, в глазах этого самого начальства я должен был предстать как спаситель компании от неминуемого в ближайшем будущем скандала, дистанцироваться от Андрея и в ходе разбирательства установить нужные контакты и решить вопрос о назначении в свою пользу. Я слушал Ирину, не перебивая, и все думал, как долго вынашивала она этот план в своей красивой голове, но почему-то был уверен, что правдивого ответа я не услышу.
– Конечно, все трудно и неприятно, но это путь борьбы. Другой путь – плыть по течению или уйти, ведь ты все равно не сможешь там работать, зная то, что знаешь.
– И ты всерьез считаешь, что я способен так поступить? – Я спросил, когда все было уже понятно, и просто хотелось как можно быстрее закончить этот мучительный разговор.
– Я не знаю. Это зависит от того, какое решение ты примешь.
– И ты согласишься с любым моим решением?
– Конечно, – она улыбнулась. – Я выходила замуж не за генерального директора и могу дальше жить не с генеральным директором, если, конечно, он чаще будет со мной любовью заниматься.
– То есть это я... – от возмущения я чуть не задохнулся. Это было уже совсем несправедливо.
– Ты бы сейчас на себя посмотрел, – теперь она уже вовсю смеялась, – такой обиженный мальчишка. Все. Хватит. Скажи мне, то, что Андрей делает, – это хорошо или плохо?
– Если он это делает, то плохо.
– Ты хотел бы это прекратить?
– Если он это делает, то ответ утвердительный.
– Тогда ты либо прекращаешь и будь что будет, либо уходишь, потому что в такой компании ты работать не сможешь, насколько я тебя знаю.
Она раздвинула ступней мои колени и уперлась в меня.
– Здесь еще что-нибудь осталось?
Я обхватил пальцами ее узкую лодыжку и крепко прижал к себе ступню с пальчиками, раздвинутыми, как раздувающиеся ноздри.
– Чувствуешь?
И я ощутил тепло ее тела и тот радостный подъем, что заставляет хотя бы на время забыть о беспокойном мире за стенами нашего маленького счастливого мирка.
Вот если бы жизнь ограничивалась такими простыми вещами: еда, сон, природа, любовь, ну, не знаю, что там еще – дети, наверное. И что мешает? Это маркетологи назвали такую жизнь Дауншифтингом[41]. Потому что, если большая часть людей на земле начнет так жить, маркетологи станут никому не нужны. А смог бы я сам, не говоря уже об Ирине? Ответ, скорее всего, будет отрицательный. Иногда мне кажется, что Настя смогла бы, но это потому, что я ее совсем не знаю, и потому, что испытываю вполне понятный комплекс вины, а возможно, хочется думать о ней лучше, чем она есть. А комплекс вины у меня был. Пропустив момент, когда я готов был сказать ей то, что должен, я так и не собрался больше с духом, и мы вяло перезванивались и писали друг другу короткие письма. Она – не сомневаясь, что мы скоро встретимся, я – с надеждой, что все как-нибудь рассосется. Стыдно признаться, но первой мыслью, когда Ирина сообщила о своем отъезде во Францию, было сожаление, но потом сразу: «А ведь можно в эту неделю и с Настей встретиться, если она свободна».
Предварительный баланс по итогам шести месяцев был неутешителен. Я обманывал любимую женщину, я почти что обманывал глубоко мне небезразличную девушку, мой старший друг и наставник, по всему выходило, был вором и обманщиком, и мои карьерные перспективы, столь определенные совсем еще недавно, представлялись совершенной утопией. Впору было выпить, а то и закусить, но я не сделал ни того, ни другого. Тихо, чтобы не разбудить Ирину, вышел в соседнюю комнату и включил телевизор, пытаясь хоть на одном из ста каналов найти что-нибудь пусть даже не интересное, но хотя бы отвлекающее от дурных мыслей.
Те, кого принято считать образованной частью общества, немало потеряли по сравнению со своими предками, но приобрели несравненно больше, тут уж не поспоришь. Во-первых, их самих стало в десятки, если не в сотни раз больше, то есть рост образованной части общества обгонял рост населения. Ну, может, не везде, но в развитых странах точно. Потом возможности передвижения, связи, получения информации.
