Долбят пещерным ломом
Сквозь храм седьмого века,
Сквозь черепицу крыши,
Сквозь череп человека.
Но если б очень точно
Подряд все эти годы
В одну и ту же точку
Вгонять их лом в природу,
Проржавленный войною,
Прошел бы он, как гвоздь,
Сквозь все нутро земное,
И, наконец, - насквозь!
И со смертельным стоном, -
Все может быть, все может, -
Прорвал земную кожу
Как раз под Арлингтоном.
Где, сводок не читая,
Свое испив до дна,
Что кончилась война.
Спят там, где их зарыли,
Без права спорить - спят.
Их 'пятьдесят вторые' -
По площадям бомбят...
Летчики - как летчики,
Свои ребята.
В дежурке - на точке
Крыша в три наката.
Сбиты нары новые, -
Знакомый быт, -
Только не сосновые -
Из пальмы сбиты.
Те же перегрузки,
Те же МИГи.
Только не по-русски
Читают книги.
Только вместо хлеба
Рис рубают.
Другое небо,
Война - другая.
А если - та же?
И - все за то же?
Льет трехэтажный
Вьетнамский дождик.
Сидят ребята,
Ждут ракеты,
Как мы когда-то
В России где-то
Южанин рассказывает, как на Юге
Семь лет провел на войне.
Автоматом заняты руки,
А рукопись - на спине.
Вчерне закончена - третий год,
Но не с кем послать в Ханой.
Политрук со своею ротой идет
И с рукописью за спиной.
Он под огнем, и она под огнем,
И его и ее осколком задело,
На спине прихваченную ремнем,
Словно второе тело.
В джунглях спрятать?
Съест тля дотла.
В землю зарыть?
За месяц сгниет,
Как будто и не писал ничего.
Кому-то оставить?
А вдруг убьет
Не тебя, а его!
Говорит, как страх подталкивал в спину,
Как последние дни считал по часам,
Когда нес ее тропой Хо Ши Мина,
Свою книгу, с войны, сам.
Как, с трудом разбирая черновики, -
Еще на полгода муки! -
Ее вновь переписывал от руки, -
Раньше не доходили руки.
(Как у нашего Быкова в сорок пятом
