задача которого - выбить немцев из ближайшей траншеи, до командующего фронтом, отвечающего за исход крупной операции.
Он мог, например, увидеть наступающую армию в 'вертикальном разрезе' - отправившись из штаба армии, добраться до батальона, до солдат переднего края, последовательно пройдя все ступени: штаб корпуса, дивизии, полка. Ему довелось побывать в Сталинграде и на Курской дуге, в осажденной Одессе и при прорыве линии Маннергейма, ходить на подводной лодке к берегам Румынии и летать к югославским партизанам, присутствовать на первом суде над военными преступниками в Харькове и первой встрече советских и американских войск на Эльбе, наблюдать отступление немцев под Москвой и их упорное сопротивление в Тернополе, кровавые бои под Могилевом и сокрушительный штурм Берлина. Кому еще довелось увидеть все это? А ведь я называю здесь далеко не все... Что говорить, он знает войну и вширь и вглубь. Знает, о чем думал, что было на сердце у фронтовика и в тяжкое лето 41-го года, и в победную весну 45-го...
Симонов сам постоянно стремился увидеть и узнать побольше, он видел в этом профессиональный долг, который сформулировал для себя так: 'Реже рискуешь - меньше видишь, хуже пишешь'. Его подталкивали и нравственные соображения - и, может быть, они в первую очередь: 'Работа военных корреспондентов была не самой опасной работой на войне. Не самой опасной и не самой тяжелой. Тот, кто этого не понимал, не был ни настоящим военным корреспондентом, ни настоящим человеком. А те, кто это понимал, сами, без требования со стороны начальства, стремились сделать все, что могли, не пользуясь ни выгодами своей относительно свободной на фронте профессии, ни отсутствием постоянного глаза начальства', - именно так он относился к своим обязанностям.
Острое чувство времени, которое проявилось уже в довоенном творчестве писателя, теперь трансформировалось в журналистскую оперативность; не только в газетных жанрах, но и в стихах, рассказах, пьесах он чутко улавливал то, что было обязано своим рождением этим дням, то, что носилось в воздухе, 'на штыках принесенное временем', ища выражения и объяснения в искусстве. Многое Симонов почувствовал и понял раньше других. И о многом написал тогда первым. О любви к родине как любви к отчему дому, символом которой надолго стали симоновские 'три березы', о силе русского характера, так полно проявившейся во время тяжких военных испытаний (пьеса 'Русские люди'), о подвиге защитников Сталинграда, об их стойкости (повесть 'Дни и ночи'), о любви, не сломленной разлукой и отчаянием неизвестности (цикл лирических стихотворений 'С тобой и без тебя', пьеса 'Жди меня'), об освободительной миссии нашей армии, сокрушившей гитлеровскую власть в Европе (пьеса 'Под каштанами Праги'). Все, что создавалось советскими писателями в дни войны, было подчинено одной задаче: укрепить силу духа тех, кто сражался на фронте против захватчиков и самозабвенно работал для фронта в тылу, приблизить победу. Определивший весь строй жизни народа лозунг 'Все для фронта, все для победы!' распространялся и на искусство. Резко возрастало в ту пору значение его воспитательного потенциала, сплошь и рядом оно брало на себя пропагандистские функции. Но решалась эта общая для всех художников задача разными способами и средствами, и пропагандистский эффект достигался вовсе не обязательно с помощью публицистики, прямой дидактики.
Симонов стремился глубже проникнуть в мир чувств воюющего современника, там отыскать то, что было гарантией нашей конечной победы.
Вот почему в его военной поэзии господствует лирическая стихия - отодвинута в сторону поэма с повествовательным сюжетом, которая до этого была излюбленным жанром: единственная написанная в годы войны поэма - 'Сын артиллериста'. И самые большие удачи поэта - в лирике: и поминавшееся уже 'Жди меня', и не менее популярные 'Если дорог тебе твой дом...', 'Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины...', и 'Майор привез мальчишку на лафете...', и 'Не той, что из сказок...'. Если составлять антологию самых лучших стихотворений военных лет, все они непременно должны быть в нее включены.
Словно смотришь в бинокль перевернутый -
Все, что сзади осталось, уменьшено.
На вокзале, метелью подернутом,
Где-то плачет далекая женщина.
Снежный ком, обращенный в горошину, -
Ее горе отсюда невидимо;
Как и всем нам, войною непрошено
Мне жестокое зрение выдано.
В этом написанном в самом начале войны стихотворении поэтом сразу же был определен тот новый нравственный счет, который стал глубинной основой его поэтического мироощущения. 'Перед лицом большой беды' все видится теперь иначе: и жизнь ('В ту ночь, готовясь умирать, навек забыли мы, как лгать, как изменять, как быть скупым, как над добром дрожать своим'), и смерть ('Да, мы живем, не забывая, что просто не пришел черед, что смерть, как чаша круговая, наш стол обходит круглый год'), и дружба ('Все тяжелее груз наследства, все уже круг твоих друзей. Взвали тот груз себе на плечи...'), и любовь ('Но в эти дни не изменить тебе ни телом, ни душою'). Для читателя, который в те нелегкие дни невольно искал в поэзии прежде всего хоть какого-то подтверждения своего сурового душевного опыта, стихи Симонова были страстно ожидавшимся откровением. Читатель был покорен тем, что строй его чувств и чувств поэта совпадал, что пережитое им оказалось достойным поэтизации. И поэт постоянно ощущает это чувство общности с читателем, оно так сильно, что становится формообразующим фактором, определившим структуру многих его стихотворений: как часто они строятся на прямом обращении к читателю, который словно бы находился рядом с поэтом, был вместе с ним под огнем, видел то же, что и он: 'Опять мы отходим, товарищ...'; 'Не плачь! Покуда мимо нас они идут из Сталинграда...'; 'О чем наш разговор солдатский?'; 'Когда ты входишь в город свой...' и т. д. Отсюда и интонация особой задушевности и прямоты, преобладающая в стихах Симонова и так привлекающая читателя...
Я не буду под этим углом зрения рассматривать и драматургию Симонова военных лет - в этом нет нужды: в Собрание сочинений включены 'Письма в театр', представляющие собой обстоятельный авторский комментарий к пьесам 'Русские люди' и 'Под каштанами Праги' - к нему я и отсылаю читателей. Хочу лишь заметить, что драматург озабочен - и это лейтмотив 'Писем...', - чтобы при постановке не была разрушена та достоверность реальных обстоятельств войны и поведения героев, которую он считает едва ли не главным достоинством своих пьес и которой очень дорожит...
Если же обратиться к прозе Симонова той поры, к этим его еще первым опытам, бросится в глаза, что многое в ней рождено близостью изображаемого к натуре, как говорят литературоведы, высокой степенью прототипичности. Написанные по горячим следам событий рассказы, в которых не только детали и подробности, но и ситуации, и герои прямо перенесены из жизни, почти не отличаются от очерков, 'разница между теми и другими, - свидетельствует автор, - по большей части только в именах - подлинных или вымышленных; за большинством рассказов стоят живые люди'. Это свойство отличает и самое крупное прозаическое произведение Симонова военных лет - повесть 'Дни и ночи'. 'В какой-то мере эта повесть и есть мой сталинградский дневник', - признавался впоследствии писатель.
Подобного рода почти 'документальная' основа играет у Симонова столь важную роль, что это дало ему возможность рассказ 'Пехотинцы' при экранизации превратить не в 'игровой', художественный фильм, а в хроникально-документальную ленту 'Шел солдат...', сохранившую, однако, идею и пафос рассказа. Та необычная художественная форма, в которую вылилась экранизация 'Пехотинцев', - результат последовательного развития эстетических принципов, заложенных в рассказе. Здесь нет произвола: скрупулезно точное изображение действительности закономерно открывало путь к документалистике.
'Пехотинцы', 'Перед атакой', 'Третье лето', 'Дни и ночи' - уже сами эти названия четко обозначают угол зрения автора. 'Шел седьмой или восьмой день наступления' - так подчеркнуто буднично начинаются 'Пехотинцы' (я останавливаюсь на этом одном из лучших рассказов Симонова, потому что он выразительно представляет существенные особенности его прозы той поры), и точно так же, в том же ключе, будет вести автор и дальше повествование, показывая, из чего складывается этот самый обыкновенный день на переднем крае и чего стоит солдату.
День, который изображен Симоновым в рассказе, был для его героя благополучным и даже удачным днем. Но сколько он натерпелся страху в этот мало чем отличавшийся от других день: и когда по ним вдруг ударили немецкие пулеметы, и когда вражеская артиллерия накрыла их в только что отбитых у противника
