звоном разбилась о белый борт, разлетевшись стеклянными брызгами.
Ура-а! – заревели сотни глоток, заглушая оркестр, заигравший какой-то бравурный марш.
Корабль полз все быстрее, и вот уже натянувшиеся веревки сдернули завесу, прикрывавшую название судна.
«Св. Анна», – прочитала выпуклую бронзовую надпись на белой скуле корабля Нюточка и поглядела на Арсения. Он хитро улыбался, довольный сделанным сюрпризом.
Корабль плюхнулся в воду, подняв огромный бурун, и вот уже, окончательно оторвавшись от земли, закачался на волнах.
Ну что ж, господа, милости просим. К столу! – пригласил всех управляющий верфью после того, как смолкла медь оркестра, и всеобщий восторг пошел на убыль.
Он уже было повернулся к спуску с помоста, как заметил в толпе рабочих человека с залитым кровью лицом. Он пытался платком зажать рану на лбу, но платок уже напитался кровью и помогал мало.
Александр Иванович, голубчик, разберитесь… – обратился управляющий к стоящему рядом помощнику. – И доктора… Доктора… Ничего, я думаю, не смертельно, – обратился он к остальным, после того как Александр Иванович сбежал вниз по ступеням. – Ну, что ж вы стоите, господа? Пойдемте, пойдемте. Анна Андреевна, пожалуйте вашу ручку.
Столы были накрыты прямо во дворе судоверфи под специально натянутыми навесами. Стол для руководства и гостей стоял рядом со столами для рабочих. На этом настоял Арсений Захарович.
Экий вы, Арсений Захарович, либерал, однако, – с хитрой улыбкой на устах попенял ему управляющий, после того, как тот произнес тост в честь сормовских рабочих. – Думаете, таким образом своим для рабочего класса стать? Бесполезно-с. Их господа марксисты уже распропагандировали в пух и прах. Вы для них теперь классовый враг. Именно так-с. И никак иначе.
Я, любезнейший Иван Матвеевич, этого самого Маркса изучил получше господ социалистов. – Арсений Захарович поставил бокал на стол и внимательно поглядел на управляющего. – Что-то у него правильно, но не ново. А то, что ново, то… Чуши много, конечно. Злобы звериной… И врет он в главном. Ведь мы промышленники; то есть хозяева, инженеры и рабочие – суть единый класс. Класс творцов. Ведь это нашей волей, энергией, умом и руками созидается все вокруг. И только душевнобольные люди могут хотеть нас поссорить. Ведь мы единый организм. Если он распадется, то остановится прогресс человеческой цивилизации. Начнется всеобщее одичание и деградация. Необходимо любым способом остановить этих господ социалистов.
Сие от нас с вами мало зависит, – скептически заметил управляющий. – Это – дело правительства.
Это-то и печально. Политику правительства в промышленном вопросе едва ли можно назвать разумной. А мы с вами – между двух огней. С одной стороны правительство со своими драконовскими мерами, а с другой – так называемые «друзья народа» со своей человеконенавистнической пропагандой. Конечно, я признаю, что рабочим необходимо объединяться для отстаивания своих интересов. Но совсем не на той платформе, которую предлагают господа революционеры. Право слово, порой, хоть бросай все свои дела и занимайся организацией профсоюза для своих рабочих…
Застолье текло своим чередом. Поднимались на ноги люди, произносили здравицы…
Молодой рыжий верзила с круглым, щекастым лицом, густо усыпанным конопушками, выпив в очередной раз вина, поставил стакан на стол и недовольно процедил сквозь зубы:
Поят всякой дрянью… Могли бы уж и водочки по такому случаю расстараться. Конечно, плевать им на нашего брата-рабочего… Вон, Митька-то из-за них эка себе лоб рассадил…
Будет тебе, Чухлинцев, брехать-то, – оборвал его пожилой седоусый сосед. – Кто ж вам оболтусам виноват, что от башмака кусок откололся да Митьке в лоб? Ты ж и садил кувалдой… Бережнее надо было, с умом…
А тебе б, дядь Федот, только б хозяев защищать. Ничего, придет еще наше время. Отольются кошке мышкины слезки.
Эпизод 5. Эдя, Вадя. Москва. 2006
Дверь тихонечко приоткрылась, и в образовавшуюся щель кто-то явно обозревал кабинет.
Смелее, смелее, – подбодрил Эдя того, кто стоял за дверью.
Но стоящий за дверью не торопился обнаруживать себя.
Какого черта! – не выдержав, взорвался Эдя. Нажав кнопку громкой связи, заорал: – Ниночка, ну что за безобразие!
Никакого ответа. Тогда Эдя, пыхтя как самовар и бормоча себе под нос: «Ну, никакого сладу с этой дурой», – выбрался из-за стола и, подойдя к двери, резким рывком распахнул ее. Перед ним, виновато улыбаясь, стоял Вадя.
Привет, – сказал он.
Эдя выглянул в приемную. Так и есть. Ниночки опять нет на месте. Несносная девица. Гнать ее надо к чертовой матери.
Привет, Казанова, – ответил Эдя.
Вадя протиснулся мимо него и направился к своему столу.
Что означает этот цирк? – спросил Эдя, закрывая дверь в их общий кабинет.
Бросив портфель на стол, Вадя по-хозяйски расположился в своем кресле.
Ого, сколько навалило, – сказал он, проведя указательным пальцем по корешкам толстенных отчетов, сложенных аккуратной стопкой у него на столе. – Нефедов старается?
Так что это за обезьянничанье за дверью? – спросил Эдя, игнорируя его вопрос.
Вадя, деланно хохотнув, всплеснул руками и, как бы через силу, выдавил из себя признание:
Ну, хорошо, хорошо, додавил ты меня. Ну, боюсь я ее, боюсь… Пытался убедиться, что Аньки нет у тебя, вот и подглядывал, как школьник.
А почему опоздал? – продолжал давить на него Эдя. – Ведь обещался быть в десять, как штык.
Почему, почему… – Вадя выглядел уж совсем обескураженным. – Да все по той же причине. Думаю, в одиннадцать она уже либо уедет куда-нибудь на переговоры, либо будет сидеть у себя в кабинете. А в десять она скорее всего будет у тебя. Вот и… Конечно, я понимаю, что со стороны все это кажется смешным и… нелепым. Но… Знаешь, Эдь… У меня было много баб и со всеми я расставался по-разному. Бывало, что и со скандалом, и с угрозами. Но я всегда понимал, что это все ерунда. А с ней… Ты бы видел ее глаза, Эдь, когда она обещала меня убить. И вообще… Она же слов на ветер никогда не бросает. Раз обещает, значит сделает. Сам знаешь…
Ну что ж, теперь ходи и оглядывайся, – подбавил ему страху Эдя.
Я понимаю… Конечно, стресс и все такое… Чего человек в таком состоянии не наговорит. Но … Я ей поверил, Эдь. Понимаешь?
Тут включился интерком, и нежный Ниночкин голосок залепетал, оправдываясь:
Эдуард Яковлевич, вы меня вызывали? Мне девочки из бухгалтерии сказали… А я на стоянку бегала машину переставлять. Снизу позвонили, говорят, мешает…
Эдя энергичным шагом промаршировал к своему столу и, рявкнув: «Нет, ничего не надо», – нажал отбой. Пробормотал: – Дура… Давай, Вадька, займись. – Скомандовал он. – Надо подыскать на ее место толковую женщину средних лет. Ну… Так чтоб дети уже были взрослые.
Я давно говорил тебе, что нам нужен кадровик.
На кой он нам сдался? – возмутился Эдя. – Зарплату ему только платить? У нас деньги заработанные, а не халявные. Лишних не бывает. Нет… Ты и займись этим вопросом. Ладно, вернемся к нашим баранам. Так вот, зря ты кривлялся перед дверью. Анны нет и больше не будет.
В каком это смысле? – поинтересовался Вадя.
В прямом. Она ушла. Уволилась.
Ну, слава Богу, – с облегчением выдохнул Вадя, картинно воздев руки к потолку.
Эдя, собиравшийся было, по своему обыкновению, заорать от переизбытка эмоций, быстро взял себя в руки, подумав про себя: «Все равно это бесполезно…»
Конечно. Слава Богу, – спокойным тоном поддержал он Вадю. – А ты не знаешь случайно, кто теперь нам заказ за заказом таскать будет вместо нее? Может быть ты?
Да будет тебе, Эдька, – Вадя был обрадован и даже не пытался скрывать этого. – Как-нибудь образуется. Жили же мы без нее.
