велеречивое красноречие гнусавого типа иссякло.
– …сын и прямой и единственный наследник шахзаде Темир.
Я почувствовал прямо-таки райское наслаждение от наступившей тишины. Набивший оскомину слоган «райское наслаждение» помог мне понять, отчего так дурно воняли светильники. Они были заправлены, конечно же, пальмовым маслом, которого я терпеть не мог.
Мне недолго пришлось наслаждаться тишиной. Сидящий на троне тип повернулся в мою сторону и произнес:
– Тебе понятно, шайтан, к кому попал?!
– Если ты тот самый «и прямой и единственный», – произнес я, морщась от ворочавшихся в моей голове жерновов, – то да. Вот только непонятно куда?
– Что «куда»? – не понял в свою очередь шахзаде, если я правильно запомнил прозвучавший в конце официального представления титул.
– Ну, в какое место? – Я вопросительно посмотрел на сидящего на троне.
– Разве ты не понял? – недоуменно поднял брови шахзаде и повернулся к козлоголосому: – Повтори еще раз для этого недоумка.
– Нет, нет, – я поспешил остановить этого герольдмейстера. – Я все понял. Вот только в каких землях я нахожусь? Тут прозвучало очень много незнакомых мне названий…
– Конечно, в Магрибе, – удивился моей неграмотности шахзаде. – Где же еще?
– А-а, – я глубокомысленно кивнул головой и, не удержавшись, задал еще один вопрос: – А где этот Магриб располагается? В Азии? Или в Африке?
В титуловании этого представителя местной золотой молодежи прозвучал Йемен, который находился, как я помнил по школьному курсу географии, где-то недалеко от Африканского континента.
– В Хорасане, придурок, – пояснил мне наследник, совершенно не прибавив ясности в моей голове.
– А как я сюда попал? – Я еще раз огляделся.
Стиль, в котором был разукрашен зал, явно тяготел к восточному. Полы, за исключением того места, где находился я, устилали ковры, стены переливались шелковыми яркими драпировками. А где они отсутствовали, деревянные панели украшала искусная резьба и абсолютно непонятная вязь, похожая на арабскую. И главным, неоспоримым фактом того, что я очутился где-то на востоке, являлись головные уборы «и прямого и единственного» и его восхвалителя. Причем в чалме наследника сверкал багровым светом какой-то явно драгоценный камень.
– Ты попал сюда по моему велению, – надменно произнес шахзаде, – и будешь служить мне, шайтан, верой и правдой.
Ну все! Загремел в рабство! Говорили же мне, что сейчас с этим на востоке и юге просто. Ловят одиночек и увозят туда, где ни один черт не сыщет. Вот и мне придется теперь отрабатывать оставшуюся жизнь на какой-нибудь плантации опийного мака или конопли. Заработал, называется, денег на съемках. Съемках?! Эта мысль вернула меня к последним событиям перед тем, как я очнулся в этом явно несовременном и нехорошем месте.
Начало
Неожиданные и кардинальные повороты в жизни начинаются порой с таких незначительных событий, что никак нельзя предугадать момент, когда все окружающее тебя осталось там, в счастливом и покойном прошлом, за чертой…
В моей жизни таким моментом стал обычный телефонный звонок…
Утро не предвещало никаких перемен и было таким же мрачным и промозглым, как и вчерашнее, и позавчерашнее. И вообще этот год, похоже, состоял из одной затяжной поздней осени, за которой должна была последовать еще более длинная зима. Но уже следующим годом.
Я, как обычно, вскочил под радостно-издевательский звон будильника марки «Слава». Кто проектировал такие часы, звон которых был слышен на пару этажей ниже и выше моей однокомнатной халупы, – непонятно. Пенсионерка тетя Клава, жившая через этаж от меня, вызывала даже участкового, не поверив на слово, что это обычный будильник. Но привлечь меня за издевательство над соседями ей не удалось. Задерганный капитан, проведший испытания моего агрегата, посоветовал ставить его на ночь в шапку- ушанку. Из этого-то мехового логова «Слава» и приветствовала меня каждое утро. Не знаю, как соседи рядом, но тетя Клава со своим ослабленным ударными комсомольскими стройками слухом перестала слышать это творение эпохи развитого социализма и оставила меня на время в покое.
Сделав зарядку и проглотив бутерброд, я ринулся на улицу, чтобы успеть на служебный автобус чудом функционирующего завода «Электротяжмаш». На этом заводе я проводил большую часть своей жизни, занимая должность старшего инженера в конструкторском бюро. Но все мои действия совершались исключительно по инерции. С наступлением перестройки ни «тяж», ни «маш» оказались никому не нужны. А «электро» подгреб под себя хитрый дядя, обещавший райское процветание путем внедрения в массы красивых бумажек под названием ваучеры.
Так вот, на завод те, кто не сбежал сразу, ходили исключительно в надежде когда-нибудь получить не то что дивиденды с отданных под честное слово дирекции вышеупомянутых красивых бумажек, а хотя бы банальную зарплату. Пусть даже в размерах времен развитого социализма. А в период ожидания каждый выкручивался, как мог. Я и вверенные мне две лаборантки занимались ремонтом электробытовых приборов одной наиболее стабильно оплачиваемой категории населения, а именно – пенсионеров. Но с бабушек и дедушек много не возьмешь, да и не дадут – не с чего… Самим бы прожить…
Я тупо смотрел в бесстыдно раскинувший свои внутренности на лабораторном столе утюг, переживший, судя по внешнему виду, не одну ледниковую эпоху, где, видимо, использовался в двух ипостасях: как обогревательный прибор и как зубило. Причем в качестве зубила его пользовали гораздо чаще. И вдруг рядом задребезжал не отключенный за неуплату исключительно по чьей-то небрежности телефон.
– Максим Панов? – осведомился женский голос.
– Да. Это я.
– Не вешайте трубку. С вами сейчас будут разговаривать.
В мембране послышался щелчок и раздалась тихая музыка.
– Приве-е-ет, стари-и-к! – проблеял агрегат, когда мне порядком надоело слушать фрагмент какой-то классики. – Не узнаешь?
Давно забытые интонации воскресили школьные годы, оставшиеся далеко за горизонтом.
– Промыслин?! – Я не верил своим ушам. – Как ты меня нашел?
– А вот так, – хвастливо заявил невидимый собеседник. – Уметь надо.
– Ты что, по межгороду говоришь?
Меня поразило, что Санька через столько лет вдруг вспомнил одноклассника. Мы и в школьные годы не были особенно близки, а уж после окончания… Во времена всеобщего среднего образования я интересовал Промыслина чисто с утилитарной стороны. На предмет списания домашнего задания или контрольной.
– Да нет. По сотовому, – ответил Промыслин. – Как жизнь? Как успехи?
Уже этот запоздалый и неожиданный интерес к моей персоне должен был сразу насторожить, но я почему-то не придал значения мелькнувшей где-то на периферии сознания мысли. Да и Санька в своей всегдашней напористой манере не давал опомниться.
– Давай встретимся, – радостно заливался он из телефонной трубки. – Посидим, поговорим.
– Давай. – Я недоуменно пожал плечами.
– Тогда выходи из своей конторы минут через десять. Я подъеду. У тебя, я думаю, не очень строго относятся к нарушению трудовой дисциплины?
– Да нет. Всем все до лампочки.
– Это хорошо, – еще пуще обрадовался собеседник. – Ну выходи. Я буду ждать.
Я медленно опустил трубку на рычаг и только тут заметил любопытные взгляды лаборанток.
– Максим Петрович, – обратилась ко мне более бойкая Лена, – кто это вам звонил?
Обычно к телефону требовали Лену или Анджелу, и в основном мужские голоса. Меня этот агрегат на предмет непроизводственных отношений упорно игнорировал. То, что позвонили вдруг мне и не по работе, поразило девушек до глубины души.
– Школьный товарищ, – я взглянул на часы и начал поспешно собираться. – Сегодня, девоньки, я вас покину пораньше. Вы уж извините, что так получилось…
