— Думаю, — уверенно протянула Шапорина, — я на верном пути.
— В-в-вашего подоп-печного я в-возьму на-а себя.
— Напрасно. Можно спугнуть…
Петр идет мимо кают. Пробегает матрос.
— Второй плотник?.. Мастер ищет…
Петр ускорил шаг.
— Вот список кают, — первый плотник протянул Петру бумагу. — Вызывают. Действуй.
Петр сделал шаг к двери.
— Постой. — Плотник показывает в списке. — Эту немедленно. Каюта старпома Краузе…
Краузе стоит у двери каюты. Руки в карманах кителя. Не отрываясь, глядит на работающего Петра.
Сноровисто, по-плотницки, вывинтив подпорки откидного столика, Петр прилаживает его на место. Дело спорится. Ни одного лишнего движения. Изучающий взгляд старпома несколько беспокоит Петра.
— Исправно, — говорит он, закладывая инструмент в ящик.
Петра не узнать. Он преобразился. Перед Краузе — рубаха-парень, с чуть озорным взглядом. Двигается, делает все как бы неторопливо, вразвалку.
— П-п-плотник настоящий!.. — Старпом акцентирует на слове «плотник»; мол, все остальное в биографии этого человека очень темно.
— Какой год!.. Я и слесарь, и кузнец, и лесоруб…
— И русский, — как бы между прочим вставляет Краузе.
— А? — Вопрос вырвался неожиданно, хотя Петр все время начеку. Но он тут же поправился. — А как же!.. Живу в Америке.
— С неко-оторых по-ор в Европе…
— Судьба-индейка!.. — по-простецки кинул Петр.
— Находчивый! Ха-ха… — сухо смеется Краузе, провожая Петра. Смотрит вслед жестким взглядом.
Петр выходит из каюты.
— Петр Иваныч!.. — слышит Петр приветливое восклицание. Он медленно оборачивается, оценивая, не слышал ли кто-нибудь слова Шапориной. С укоризной глядит на нее.
— Я поступила опрометчиво, простите, мистер Леднев.
— Надеюсь, обойдется, — Петра не оставляет ощущение тревоги от разговора с Краузе.
— Вы о чем? — замечает она его состояние.
— Пойдемте… — Они двинулись по коридору. — Старпом устроил маленький допрос.
— Будьте осторожны.
— К слову… не можете ли вы взять кое-что из моих вещей?.. Сохраннее будет.
Шапорина приостановилась.
— Сохранить?.. Пожалуйста… Каюта семьдесят вторая…
Шапорина сворачивает в салон.
Петр идет дальше. Вынимает список. Сверяет номера. Остановился против каюты № 13. Смотрит список: прочеркнуто, свободна. Хочет войти. Заперто. Открывает служебным ключом. Оглядывает каюту. Она пуста.
В капитанской рубке штурман отрывается от карты.
— Господин капитан, зона мин.
— Два румба левее. Сбавьте ход. Команда передается в машинное отделение.
— Вы поспешили, господин Краузе, — бросает Шапорина. Она с единомышленниками снова у старпома.
— Я б-б-бы его в-в-взял немедленно! Но ведь он н-не один! Хитрая лиса…
— Раскололи бы этот орешек на берегу — везли бы чистенькое зернышко, — рубит подполковник.
— В чужой стране?! — Шапорина усмехнулась. — Здесь… как на ладони… каждый…
— Мадам, это судно — мой дом. Я хожу на нем лет десять. Тогда оно еще было «Кайзер», а не «Линкольн». — Подходит к Шапориной вплотную. — Ск-крыться здесь — су-у-ущий пу-у-устяк.
— Он придет.
Их прерывают короткие тревожные гудки парохода. Всюду: вокруг, сверху, на палубе, по коридорам раздается топот, крики. Рывком распахивается дверь. Матрос:
— Господин старпом, мины!..
По лестницам, переходам бегут люди. Хлопают двери. Мелькают искаженные страхом лица. Люди пытаются надеть спасательные пояса.
Из каюты Петра видно: паника, бегут люди… Он быстро захлопывает дверь, запирает. Достает жестяную коробку. Завернув ее в тряпку, прилаживает на груди шарфом. Хочет выйти… Дверь еле поддается… Нажимает… Врезается в плотную толпу.
В рубке — капитан.
— Стоп. Назад. Тихий.
Все внимание на нем. Все ждут распоряжений, готовые немедленно их выполнить.
Вооруженные матросы отражают атаки пассажиров у выходов на палубу.
Тесные проходы забиты до предела.
— Пустите!
— Спасите!
— Прощай!
— Где капитан?
— Все потонем!
— Я заплачу!
У борта матросы.
Затаив дыхание смотрят вниз, где по курсу «Линкольна» перекатываются в воде три смертоносных рогатых шара.
Склонилась над поручнями Шапорина.
Рядом — Петр.
Волны то подталкивают мины, то отгоняют их от корпуса. Слышно, как в мертвой тишине постукивают машины, плещут в обшивку волны.
Корабль начинает отходить. Медленно, вначале почти неощутимо, увеличивается просвет между минами и судном.
— Морское путешествие, — иронизирует Шапорина, — это восхитительный отдых…
— Кормежка рыб отменяется…
— Как, в сущности, все мизерно… Наши хлопоты, беспокойства… жизнь…
— Вы хотели что-то спрятать… Что же не приносите? Вы не забыли: каюта семьдесят два.
— Спасибо, но, возможно, не придется.
— Вам видней… — Видимое безразличие сменяется решительностью. Шапорина делает козырный ход: — Слушайте, Леднев… Сегодня — обыск.
— А у вас?
— Господи! — кокетливо улыбается. — Вот недогадливый! — и добавляет: — Мужчины есть мужчины!..
