– Неужели? – удивился Фрол. Солдат кивнул:
– У них много спирту. Им просто жалко. Не любят они солдата. Злые они. И лейтенант этот молодой, и старшина, и политрук…
– Вроде политрук неплохой мужик.
– Неплохой, – согласился солдат. – Неплохой, когда на привале. А в бою – спинами других прикрывается.
Фрол слегка оправился от обиды, нанесенной молодым лейтенантом.
– Что-то я тебя не знаю, – сказал он.
– Я из третьего взвода, – ответил солдат, – которого не существует. Полностью погиб третий взвод. Один я остался. Сергей Вирский меня зовут.
– Фрол Смерклый. – Он пожал руку солдату. – Руки погрей. Что-то ты совсем замерз.
– Не беда. Увидимся.
Накричав на незнакомого солдата, Калинин почувствовал, как скопившееся внутри ожесточение растаяло, и ему полегчало. Он вдруг ощутил уверенность в себе. Не такую, правда, чтобы убедить старшину и политрука продолжить движение. Приходилось смириться с фактом, что сегодня рота уже никуда не тронется и заночует прямо на дороге.
Размышляющего и медленно бредущего между кострами Калинина догнал сибиряк Ермолаев.
– Разрешите обратиться, товарищ командир! – произнес он.
– Конечно… – кивнул Калинин. – Странная фраза. Я много раз слышал ее и даже произносил сам, но никогда не задумывался над ее бессмысленностью.
– Что, простите? – не понял сержант.
– Вот вы просите разрешения обратиться ко мне, в то время как обращение уже сделали. «Товарищ командир» – ведь это обращение… Так что вы хотели?
– Не знаю даже, с чего начать… – нерешительно произнес сибиряк. – Я не понимаю. А меня в армии с самого начала учили: обнаружил что-то новое, даже если не понимаешь – доложи командиру.
– Я думаю, это правильно.
– Согласен, – кивнул Ермолаев. – Я обнаружил звериный след.
Калинин быстро взглянул на сержанта. До сих пор лес казался мертвым. Ни птицы, ни звери, ни их следы не попадались на глаза. След, обнаруженный Ермолаевым, стал первым проявлением жизни в исполинском лесу.
– Зверь прошел больше недели назад. След уже замело снегом, но под сугробом на заледеневшей корке остался отпечаток ступни.
– Что за зверь?
В глазах Ермолаева промелькнула растерянность.
– Я понимаю, это звучит глупо. Вроде бы охотник из Сибири должен знать все следы. Но этот след я опознать не могу.
Алексей внимательно посмотрел на выражение лица Ермолаева.
– Вы не можете опознать след зверя или это неизвестный вам след?
– Да, – воспрянул сибиряк. – Скорее всего это неизвестный мне след!
– След крупный?
– Очень. Это не медведь, не тигр… Пятка узкая, почти не давит на снег. От нее остался слабый отпечаток. Напротив, пальцы мощные, их четыре. На корке также виднеются четкие проколы. Я измерил их глубину, она составила около десяти сантиметров.
– Ты хочешь сказать, что проколы – это звериные когти, длина которых десять сантиметров?
– Да. Зверь передвигался на четырех лапах, причем основной вес приходится на передние.
– Но ты же нашел только один след!
– Так точно! И я полагаю, что это след задней ноги. Она практически не нагружена.
Алексей повернулся в сторону темной чащи. Свет костров только сгущал мрак между деревьями. Информация сержанта о таинственном звере бодрости не прибавляла. Калинин невольно поежился.
– Можешь себе представить, – произнес Алексей, – что где-то там, в темноте, бродят невиданные звери с когтями длиной в десять сантиметров?
– Я нашел только один отпечаток, – сказал Ермолаев. – Он очень старый…
– Ладно. Я поговорю со старшиной, чтобы он выставил охрану по периметру лагеря.
Ермолаев кивнул. Калинин отпустил сержанта, а сам в задумчивости опустился на снег. Рассказывать старшине о загадочном звере, конечно, не стоит. Охрана и так будет выставлена, а вот усугублять конфликт с Семеном Владимировичем неразумно. Боже, как он устал за этот день! Первый день командования ротой. Сколько вопросов, сколько ответственности! Бойцы словно не замечали его приказов, старшина вспыхивал по любому поводу. Только политрук Зайнулов как-то поддерживал его, да рядовой Приходько иногда поднимал настроение своими шуточками.
За целый день Алексей съел только треть котелка каши на завтрак и половинку булочки с маком после полудня. Но голода не чувствовалось. Он ощущал только неимоверную усталость. А еще головокружение. Калинин раньше слышал это выражение – голова идет кругом от забот. Теперь он осознал смысл этих слов в
